- Карета подана, минхерц, - указала мне Лина на коляску.
- Классная машина! - похвалил я, запихивая нижнюю часть
тела в узкий железный кокон.
- Нравится? - прищурился Игор. - Тогда бери! Она твоя.
- Серьезно?
Я несколько удивился. Тот Игор, которого я знал, никогда
не шутил такими вещами.
- Серьезней не бывает, - по-доброму усмехнулся он с
высоты переднего сидения.
- Слушай больше! - расхохоталась Лина, пристраиваясь к
нему сзади. - Эту штуку Директор выдал напрокат важному
инспектору Вальту Стипу.
Игор завел и резко рванул с места. "Все же странно, -
подумалось мне. - Вроде те же самые люди, но уже не те... Или
они запомнились мне не такими, как были на самом деле?" Я вновь
стал сверяться со своими воспоминаниями.
На следующий день после роковой медкомиссии начались
экзамены. Официально еще никто не был забракован, поэтому было
велено явиться всем. У многих из тех, кто поник духом после
медосмотра, затеплилась надежда. Тем не менее, в нарушение
традиционной практики оценки по каждому экзамену не объявляли,
обещав подвести итоги в конце, и это настораживало. Ходили
слухи, что идет нечестная игра. Наконец, когда объявили
итоговые результаты, худшие прогнозы пессимистов подтвердились:
показатели "здоровяков" были явно завышены, а все те, в
организме которых комиссия нашла изъяны, получили хоть по
одному предмету "неуды", что означало верную смерть. Из сорока
человек путевки в вечную жизнь удостоились только двенадцать,
среди которых было всего двое или трое с особыми способностями
(Игор попал в это число, а Аллина - нет).
Когда мне вручили на торжественном собрании аттестат, я не
сдержался и на глазах у всех расплакался, как ребенок.
Послышались подбадривающие аплодисменты из президиума: комиссия
решила, что я плачу от счастья, а я рыдал от обиды. Сколько лет
я мучался и страдал, выискивая в себе особые таланты и
способности, и заранее прощался с жизнью, не находя их, сколько
ночей я не спал, страшась неминуемой, казалось, смерти, и
сколько дней было отравлено ядом зависти к моим талантливым
соученикам - и теперь оказалось, что все переживания были
напрасны, что можно было ни о чем не тревожась наслаждаться
жизнью и существовать легко и непринужденно! В этом
заключается, думал я, высшая несправедливость, сопоставимая
лишь с несправедливостью, допущенной по отношению к отличникам,
не прошедшим комиссию по здоровью. Но тут же до меня дошло, что
в моем положении грех жаловаться: в отличие от обманутых
отличников, я получал билет в вечность, и это успокаивало.
Начались месячные каникулы, после которых всем
предписывалось собраться в Интернате для распределения: тех,
кто получил аттестат, ожидало посвящение в вечные, а
неполучивших - отправка на фабрики смерти. Большая часть и
тех, и других разъехалась по домам. Мы с Игором остались по
принципиальным соображениям. Ни ему, ни мне не хотелось
попадать под опеку чужих по духу людей, воображающих, что у них
есть право на тебя как на своего биологического отпрыска. Лина
тоже осталась, но по другой причине: она, по ее словам, не
выносила утешений, а потому наотрез отказывалась встречаться с
родственниками.
Однажды Игор и я случайно встретились с ней в открытом
летнем бассейне. Сначала мы купались и загорали, а потом, когда
кожа начала краснеть, перебрались в тень огромной липы, на
траву. Мы беззаботно болтали о пустяках, непринужденно забыв о
том, что этот замечательный день в начале лета, когда солнце не
палит, а мягко ласкает своими золотистыми лучами, стройными
рядами пробирающимися сквозь густую светло-зеленую крону, будет
длиться не вечно, и на смену ему придут другие дни, не такие
счастливые и напоенные светом, черные дни расставания, для
кого-то - с друзьями, а для кого-то - с самим собой.
Лина, задорно смеясь, рассказывала о каких-то забавных
рисунках, которые она видела в журнале мод, и мы покатывались
со смеху вместе с ней. В какой-то момент, когда над одной
историей мы уже отсмеялись, а другую еще не начали, настала
короткая пауза. Неожиданно Лина моментально помрачнела, нервно
выдернула из земли попавшуюся под руку соломину, повертела в
руках, выбросила и сказала:
- Не переношу жалости к себе!
Мы с Игором сразу поняли, что она имеет в виду, но не
знали, как ответить.
- Этот идиот прислал мне в подарок большого плюшевого
медведя, - сообщила она, помолчав.
- Какой идиот? - спросил я.
- Мой столетний дядюшка, - серьезно сказала она. -
Ненавижу родственников!
- Подари этого медведя мне, - предложил Игор.
- Мальчики, это идея! - обрадовалась Лина. - У меня
куча вещей, с которыми не знаю, что делать. Я устрою прощальную
вечеринку с раздачей подарков. Нет, не подарков... Пусть каждый
берет все, что хочет. На память обо мне.
- Великолепная идея, - сказал я.
- Замечательная, - подтвердил Игор.
- Вы поможете организовать все это?
- Да, конечно, - сразу согласились мы.
Вечером мы разослали всем знакомым пригласительные
открытки, в которых объявляли о том, что через два дня Аллина
"щедро раздает свои сокровища всем желающим". Наряду с
соучениками мы пригласили преподавателей и даже директора, без
особой, впрочем, надежды, что он придет.
Через два дня комната Лины утопала в цветах. Пришло
человек пятьдесят, и каждый принес по букету. Ваз, конечно же,
не хватило, и мы ставили роскошные белые, алые и бордовые розы
в красное ведро, украденное с пожарного щита во дворе.
Крошечная комната могла вместить от силы человек десять,
поэтому гости толпились в просторном длинном коридоре, а в саму
комнату заходили только для того, чтобы взглянуть на
разложенные на письменном столе и кровати линины "сокровища" -
в основном куклы, платья, кофточки, туфли, сапожки, бижутерию и
косметику. В углу стояла ширма, за которой девушки меряли
одежду. Гости присматривались к вещам, чтобы в конце вечеринки
взять на память что-то подходящее. Лина, Игор и я разносили
напитки и бутерброды.
Через час после начала вечеринки явился сам Директор с
букетиком ландышей, белые колокольчики которых очень
трогательно смотрелись на фоне его черной униформы. Когда я
поднес ему бокал со швепсом (спиртное на территории Интерната
было запрещено), все почтительно затихли, ожидая тост. Директор
произнес маленькую речь, в которой назвал Аллину лучшей
ученицей Интерната и лучшей "Бруунгильдой", которую он
когда-либо слышал, а в конце предложил выпить "за здоровье
именинницы". Возникла неловкая пауза, из дальнего конца
коридора послышались смешки, но Лина первая пришла Директору на
помощь, поблагодарив его за теплые слова. Кажется, он так
ничего и не заметил и остался в полной уверенности, что его
пригласили на день рождения.
Директор вскоре извинился и сообщил, что его ждут
неотложные дела. Лина пошла его провожать, а когда вернулась,
взглядом показала мне, чтобы я следовал за ней. Она привела
меня на кухню и попросила помочь приготовить кофе.
Оставшись с Аллиной наедине на близком расстоянии, я
внезапно почувствовал острое влечение к ней. В открытом синем
платье с редкими мелкими блестками, повторяющем все изгибы ее
стройной фигуры, она казалась мне сказочной феей, и мне
нестерпимо хотелось прикоснуться к ее волшебству. Она поставила
на стол кофемолку, засыпала в нее терпко-душистые коричневые
зерна, накрыла их прозрачной крышкой и сильно оперлась на нее
обеими руками, привстав на цыпочки. Раздалось громкое жужжание,
и Лина мелко завибрировала, будто собиралась взлететь...
Ремешки на носках ее босоножек сморщились, а шпильки слегка
оторвались от пола.
- Что ты смеешься? - закричала она, заметив, что я с
улыбкой любуюсь ей.
- Ничего... просто так, - ответил я.
- Ты уже что-нибудь выбрал себе?
Я утвердительно кивнул в ответ.
- Что?
- Я выбрал тебя, - сказал я.
Лина помотала головой.
- Я выбрал тебя! - закричал я, решив, что она не
расслышала.
Она опять отрицательно помотала головой.
- Почему?
- Потому что меня скоро не будет! - закричала она.
Я почувствовал, что в груди у меня что-то оборвалось. Не в
силах сдержать свой порыв, я обхватил ее за талию, притянул к
себе и поцеловал в губы. Она вырвалась и оттолкнула меня. В
глазах ее промелькнуло что-то очень быстрое, и я был уверен,
что в следующий момент она влепит мне пощечину, как это однажды
уже случилось. Но Лина не двигалась и молчала, с интересом
заглядывая мне в глаза. Я не выдержал ее пристального взгляда,
повернулся и ушел с вечеринки, ни с кем не прощаясь.
Придя в свою комнату, я упал на кровать и несколько часов
непрерывно и без движения смотрел в белый потолок. Я ничего не
чувствовал, кроме одиночества. Только одиночество и больше
ничего. Одиночество как оторванность от мира и от себя самого,
от мыслей и от чувств.
Около полуночи пришел Игор с огромным плюшевым медведем в
прозрачном целлофане. Он не спеша развернул его и бережно
усадил на тумбочку в изголовье своей кровати. На несколько
секунд он задержал руку у его большой круглой головы, как бы
убеждаясь в том, что беспомощный плюшевый зверь не упадет без
его поддержки. Я ощутил в себе ревность к этому медведю. Это
было глупо, и все же я ревновал Игора не к самой Лине, а к ее
подарку, к этой большой и рыхлой игрушке, безмозглой и
бесчувственной.
- Ты ее любишь? - спросил Игор, поворачиваясь ко мне.
Я не ответил.
- Почему ты тогда ушел? - спросил он.
- А ты? - ответил я вопросом на вопрос.
- Ты считаешь, что я тоже люблю ее? - с интересом
спросил Игор. - Откуда тебе это известно?
- Ее нельзя не любить, - серьезно сказал я.
- Да, - коротко согласился он.
Я почувствовал, что любовь к одной девушке еще больше
соединила нас. Должно быть, у Игора в сердце было то же
чувство, потому что он порывисто протянул мне руку. Я сжал его
крепкую горячую ладонь и мне сразу стало легче.
- Братство выше любви, - сказал он.
- Братство выше любви, - повторил я.
Мы легли спать. Мне не спалось. Я думал о Лине. Вернее,
представлял перед собой ее милое лицо - мне чудилась в нем
какая-то тонкая загадка, которую нельзя разгадать, не сломав
ее, а сломав - не разгадаешь до конца. Внезапно я поймал себя
на том, что мои мысли похожи на бред: "тонкая загадка"...
"сломать загадку"... Мне стало неспокойно. Я почувствовал, как
по моему телу от головы к ногам горячей волной проходит жар и в
венах закипает кровь. "Она где-то рядом", - ударило мне в
голову ответной волной. В ту же секунду в открытом окне
послышался шум. Я замер, боясь вспугнуть предчувствие... Из
темноты за окном появилась и легла на подоконник тонкая рука,
за ней вторая. Сквозь громкие удары сердца я услышал легкий
шелест и короткий треск расходящейся по шву материи. Вслед за
этим в проеме окна появились очертания головы и плечей, груди и
талии, а в комнату с подоконника свесились стройные белые
ноги... Да, это была Лина! За ее спиной прошел слепящий луч
прожектора - я зажмурил глаза, а когда открыл их, то не увидел
ничего, кроме белого пятна с резко очерченным профилем верхней
части лининого тела. Я моргнул, и профиль раздвоился...
Неужели, я видел мираж? Кровать подо мной осторожно прогнулась,
и я почувствовал на своей щеке легкое дуновение теплого
дыхания. Для призрака - слишком реально... Я плотно сжал веки,
избавляясь от слепоты, а когда снова открыл глаза, то увидел
прямо перед собой блестящие глаза Лины. Глаза в глаза. Я обнял
ее, и она прижалась ко мне.
- Я не хочу умирать девственницей, - услышал я ее тихий
шепот. - У тебя когда-нибудь была девушка?
- Нет, - признался я.
- А ты хочешь, чтобы я была твоей первой девушкой?
- Да, - прошептал я как волшебное заклинание.
Лина встала с кровати и стянула с себя тугое платье, легко
и быстро скинула шелковые трусики. У меня захватило дух от
грациозности изгибов ее божественного тела. Я сел на кровати и
снял с себя пижаму. Лина забралась ко мне под одеяло. Я
прильнул к ее горячим послушным губам и лег на нее. Ее тонкие
пальцы быстро прошлись вдоль моей спины. Наши тела соединились
- я почувствовал тепло и влагу ее плоти, я ощутил себя частью
ее, и мне жгуче захотелось, чтобы я всегда оставался в ней,
чтобы моя плоть стала ее плотью и чтобы так продолжалось
вечно... Лина слабо вскрикнула, и я задрожал от пронзительной
нежности к ней, я целовал ее губы, ее щеки, ее шею, ее ресницы
и волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24