Дежурная на входе сказала нам, что она куда-то
вышла. Искать ее на огромной территории Интерната было
практически безнадежным делом, но мы все же целый день
слонялись из конца в конец, высматривая ее в спортзале,
столовой, кафетерии, магазине, библиотеке и многочисленных
аудиториях. Пройдя полный круг, мы возвращались к дежурной,
чтобы узнать, не появлялась ли Аллина, и начинали свой поиск по
новой. Под вечер мы промокли до последней нитки, в ботинках
хлюпала вода, сырость холодила тело, а в нас самих леденящим
сердце страхом крепло предчувствие, что мы никогда больше не
увидим Лину. Все это время мы сосредоточенно молчали,
обмениваясь лишь короткими репликами о том, в какую сторону
идти. Когда стемнело, нам стало ясно, что ходить и дальше под
дождем бессмысленно, но ни я, ни Игор не хотели сказать об этом
первым. После очередной встречи с дежурной Игор направился в
сторону проходной. Я нехотя поплелся за ним. Нам оставалось
только узнать на пропускном пункте, не выходила ли Аллина за
территорию Интерната. Пропуск на выход без воспитателей или
родителей выдавался лично Директором только в особых случаях, и
нам с Игором было слишком хорошо понятно, что "особый случай" в
положении Лины означал ее безвозвратный уход из Интерната, из
нашей жизни и из мира.
В ответ на наш вопрос дежурный по проходной, мордатый
дядька с пышными усами, смерял нас насмешливым взглядом. Он не
обязан был давать справки, но и делать этого никто ему не
запрещал.
- Зачем вам? - спросил он, с легким раздражением
наблюдая, как с наших ботинок стекает на пол вода.
- Нам очень надо, - сказал Игор убежденно.
Дежурный протянул нам швабру:
- Подотрите за собой, тогда посмотрим.
Мы стерли с пола свои следы.
- С разрешения Директора добровольно выбыла, - обыденно
сообщил нам дежурный, заглянув в монитор.
- "Выбыла"? - невольно повторил я глухое слово,
полоснувшее тупым ножом по сердцу.
- Дождалась попутной машины и уехала в Распределитель, -
пояснил он, глядя на нас, как на малолетних идиотов.
Все было кончено. Лина уехала в контору, занимавшуюся
распределением на фабрики смерти. Жизнь опустела. Во мне не
было ни жалости, ни сострадания - только безнадежная пустота.
- Пошли, - потянул я за рукав застывшего на месте Игора.
Мы молча вернулись в свою комнату, сбросили с себя мокрую
одежду и легли под одеяла, чтобы согреться. Вокруг была все
таже пустота, холод и тягостное молчание. Тишина нарушалась
лишь простудным хлюпанием дыханий... Игор как-то особенно
сильно всхлипывал, и я с удивлением увидел, что он плачет. Это
было неожиданно, ведь я никогда не замечал за ним сильных
эмоций. Всем своим видом, спокойным и уравновешенным, зачастую
доходящим до холодности, он говорил окружающим о том, что
сентименты ему чужды.
Меня внезапно захлестнула жалость к Игору, к Лине, к себе
самому и ко всей нашей жизни, такой хрупкой и беззащитной.
Жизнь - это в конечном итоге единственное, что есть у
человека, поэтому с ней так тяжело расстаться, и в то же время
в мире есть неумолимые силы, которым не составляет никакого
труда взять ее, для них это так же обыденно, как забрать пальто
в гардеробной, а в обмен на жизнь, самое ценное, что может быть
в природе, на теле выжигают электродами казенный символ
обреченности - номер очереди в небытие.
Я жалел Игора - я шептал ему слова утешения, я гладил
жесткие волосы на его затылке, я согревал его своим телом...
Его живая плоть отвечала мне благодарным теплом и мягко
касалась моей плоти, я прижался грудью к его спине, и биение
наших сердец вошло в резонанс, с каждым ударом они стучали все
сильнее, и кровь пульсировала в унисон, отдаваясь в голове
ударами взбесившегося метронома. Наши тела без всякого усилия
соединились, как намагниченные, и утонули в нирване...
Утром я проснулся от шума в комнате. Открыв глаза, я
понял, что еще совсем рано: за окном робко начинался рассвет,
солнечного света не хватало, и горела настольная лампа. Возле
письменного стола Игор собирал свои вещи в рюкзак. Я закрыл
глаза и стал соображать, как на это реагировать. Мысли в голову
не шли, было ясно лишь одно: мне совсем не хотелось объясняться
с ним. К тому же, я был уверен, что он в любом случае уйдет,
если собрался это сделать. Лучше всего будет, если он уйдет без
словесных объяснений, но оставит записку, поживет у родителей,
переживания стихнут, а потом мы снова увидимся на посвящении в
вечную жизнь, это будет наш последний день в Интернате, и мы
расстанемся друзьями... Да, так будет лучше всего! Я
притворился спящим и стал ждать, пока он уйдет.
Минут через пять хлопнула дверь. Я остался один. Я встал и
подошел к столу Игора, поворошил разбросанные книги, заглянул в
его тумбочку - записки нигде не было. Я почувствовал обиду и
отчаяние. Я так стремился к вечности и теперь на ее пороге
остался совсем один. Я так хотел любви и дружбы и все разрушил
своими же руками. Как это случилось?
Мне хотелось плакать, но слез не было. Мне не хотелось
жить, но я чувствовал в себе огромный, непомерный запас
энергии. Что я теперь буду делать с этой энергией? Зачем она
мне? Я бродил по комнате в раздумиях, когда случайно заметил
свое отражение в зеркале на внутренней стороне раскрытой дверцы
шкафа. Я задержал на нем внимание, потому что мне мимолетно
почудилось, будто кто-то выходит из-за вешалок с одеждой.
Я подошел вплотную к зеркалу и заглянул себе в лицо: это
было не то лицо, что я привык видеть. Да, это было мое нынешнее
лицо, но не та мальчишеская физиономия, которая не так давно
смотрела на меня из зеркала на протяжении нескольких лет и
которую я хорошо помнил. Мое теперешнее лицо обросло короткими
и редкими светлыми волосами, оно вытянулось и огрубело, некогда
пухлые румяные щеки побледнели и запрыщавели, а в глазах
появилась взрослая уверенность. Это был уже не тот мальчик,
который переживал, что ему предстоит уйти в небытие. Мальчик,
который так боялся умереть, - умер, оставив мне на память свои
воспоминания. Да, именно "свои" воспоминания, потому что я
помню только то, что запомнил он. Это как книга мемуаров: пока
она не издана, ее можно дописать, а после издания - только
прочесть.
Надо проверить свою память... Первое что придет на ум...
Сестра Веда. Что я помню о встрече с ней? Я помню, как мы
встретились, как пошли на поле, как лежали на траве, как я
читал ей свои стихи... Но я совершенно не помню, как мы
возвращались обратно в Интернат и что сказали на прощание друг
другу! Единственная размытая картинка из серии "прощание с
Ведой" - ее губы возле моей щеки... Почему размытая? Наверное,
потому что губы были слишком близко от глаз... Но о чем мы
говорили? Или простились молча? Если бы я вспомнил об этом
раньше, то помнил бы и сейчас, а теперь не вспомню никогда.
Целый эпизод моей... "моей" жизни безвозвратно утерян.
Ну что ж, смерть мальчика - не моя смерть. Он - это он,
я - это я. Он умер, я жив. Жаль мне его? Нет, не жаль. Его
смерть фигуральна. Где труп? Был бы труп - стало бы жалко.
Жил-был мальчик, бегал, резвился, румяный такой, а теперь лежит
бледный и без движения на ковейере, уходящем в печь, - тогда
жалко. А так - нет.
Я присмотрелся к своему отображению, и мне показалось, что
оно чему-то радуется. В душе я страдал, а из зеркала на меня
глядела наглая развратная рожа. "Ты садист и пидор!" - сказал
я ему. Он только ухмыльнулся мне в ответ. Я плюнул в его
самодовольную харю - он высунул длинный острый язык и
медленно, сладострастно слизал стекающие по стеклу слюни...

5. Девятая заповедь
Я оглядывался по сторонам, и мне вспоминалась детская
страшилка: "по черной-пречерной дороге ехала черная-черная
машина с черными-черными людьми..." Дорога на самом деле была
черной от пепла, как и вся тундра в округе, и за мотоциклом
низко стелился длинный черный шлейф. Только теперь я оценил
практичность черной униформы: если присмотреться, то станет
заметно, что она не "черная-пречерная", а с серым оттенком, и
пепел на ней почти не виден и хорошо с нее отряхивается.
Мы въехали в черный-черный город, на черных-черных улицах
которого тесно лепились один к другому одноэтажные
черные-черные дома, своей формой действительно напоминавшие
бараки. Перед нами медленно полз черный-черный бульдозер. Игор
резко вырулил на встречную полосу, обгоняя его, и тут же
метнулся обратно: нам навстречу лоб в лоб несся черный
самосвал. Спинным мозгом я ощутил быстро надвигающиеся на нас
несколько тонн железа. Под яростные гудки бульдозера и
самосвала наш мотоцикл впритирку протиснулся между ними - с
моей стороны раздался скрежет и посыпались искры. Игор
взволнованно обернулся и, чуть отъехав, затормозил. Проезжающий
мимо бульдозерист густо осыпал нас отборным матом, отчетливо
слышным даже через лязг гусениц. Лина шутя закрыла Игору руками
уши.
- Ты жив? - спросил меня Игор.
- Все в порядке, - ответил я.
- А что ему будет, он же вечный! - рассмеялась Лина.
Игор слез и подошел к коляске рассмотреть царапину.
- Я попрошу своего механика - он все замажет и закрасит
в лучшем виде, - пообещал он.
- Да, а вот мотоцикл - не вечный! - еще больше
развеселилась Лина.
Мотоцикл - черт с ним, а вот если бы нам настал конец,
было бы обидно. Как ни прискорбно, вечные люди тоже в некоторых
случаях смертны. И если бы нас перехал самосвал... Хотя, это
был бы красивый конец для моей повести: трое старых друзей,
связанных в прошлом запутанными отношениями, встречаются после
четырнадцати лет разлуки, радуются встрече и легко умирают
случайной смертью, чтобы вместе отправиться на небеса. Я, может
быть, успел бы надиктовать на записыватель мыслей эффектную
концовку: "Истекая кровью, с перебитыми ногами, Вальт из
последних сил подполз к умирающим Лине и Игору, взял их
судорожно дрожащие руки и соединил в своей руке. Все трое
умерли в одну и ту же секунду..." Но это, конечно, при том
условии, что самосвал не проехал бы по моей голове.
Да, кстати, а найдут ли в случае моей внезапной смерти
вшитый под скальп записыватель? Надо на всякий случай носить
бумажную записку в кармане, мол, будьте добры, поищите в двух
сантиметрах над левым ухом. Нет, что ни говори, а ЗМ -
гениальная приставка для мозга. Мозгу свойственно стирать
информацию, которая долгое время не вызывается из памяти, а
если она и сохраняется, то зачастую - в сильно искаженном
виде. В ЗМ - все надежно, как в банке. Ничто не пропадет. К
тому же, всегда можно подключиться к компьютеру и обменяться с
ним информацией, распечатать свои мысли и т.д.
ЗМ - идеальный инструмент для написания книг. Что видишь,
о том и пишешь, только заменяешь на ходу имена и прочие
формальности, которые могут кому-то не понравиться. Так что
могу поручиться за правдивость событий по сути. По форме,
разумеется, все глубоко законспирировано, иначе мне придется
худо. Мой начальник - не "Главный инспектор", но не менее
суров. А "доктор Морт" - пусть не Морт и не доктор, но мне все
равно его нужно найти, черт бы его побрал! И если я говорю про
некоего странноватого "Каальтена" - лишь для того, чтобы не
обидеть чувства верующих. Тут вообще надо быть начеку, а то
напишешь про какого-нибудь "великомученика", которого утопили в
"параше", - тут же найдутся смертельно обиженные люди, которые
были его соседями по нарам. Поэтому я и выбрал Кальтенбруннера:
вроде бы ему никто на самом деле не поклоняется. Но если
кого-то раздражает этот образ, замените его сами на своего
любимого кумира. Или такой момент: один мой знакомый, с которым
я поделился своими мыслями, выразил недоумение, при чем тут
немцы? "Разумеется, по сути моей истории - ни при чем, -
ответил я ему, - им просто не повезло, что прототип Каальтена
был одним из их лидеров, а то, что действующие лица моей
повести используют немецкие слова, не говорит о том, что они
немцы. Для них немецкий язык - как для нас латынь". Равным
образом, если кого-то раздражает тундра, замените ее на
пустыню, степь, сьерру или пампу. Бараки поменяйте на
небоскребы, если они вам больше по душе, фабрики смерти - на
крематории, а ЗМ - на PC ("пи-си") или электронный "ноутбук",
но только не ищите прямых аналогий: вы их не найдете, потому
что, как я уже сказал, все очень хорошо законспирировано.
Тусуйте образы, как хотите, замените вечность на выигрышный
лотерейный билет, а грязный разврат - на тихие прогулки под
луной, но знайте, эстеты и чистоплюи, что суть останется той
же, и никуда вы от нее не денетесь, даже если растопчете мои
мысли, отключив компьютер от сети или выбросив книгу в
мусоропровод!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24