В Джетре едущий с такой скоростью автомобиль в считанные минуты угодил бы в аварию, если бы еще раньше его не задержала полиция, но в Марисее все существовало на этом хаотическом уровне. Казалось, что ты попал в другую вселенную, где степень всеобщей активности существенно выше: рычажки настройки реальности были поставлены по-другому, и поэтому звуки были громче, краски ярче, толпы гуще, жара сильнее, а время шло быстрее. У меня появилось странное ощущение уменьшения ответственности, словно все это происходило во сне. В Марисее меня не могли ни ранить, ни причинить мне вред как-нибудь иначе: нормальность защищала меня от этого опасного хаоса. Машины не попадали в аварии, старые, открытые всем ветрам здания не рушились, люди в последнюю секунду всегда увертывались от автомобилей, потому что здесь у всех была повышенная реакция, а мировые катастрофы просто не происходили.
Это опьяняющее, головокружительное чувство говорило мне, что я, если хочу выжить, должен приспособиться к новым правилам. Здесь я мог делать то, на что дома никогда бы не отважился. Трезвая ответственность стала достоянием прошлого.
Стоя перед бюро Лотереи Коллажо и ожидая, пока мне откроют, я все еще находился в начальной фазе этого осознания. На борту корабля я в действительности пребывал в защитном пузыре своей жизни, хотя и приучил себя проявлять особенную восприимчивость ко всему новому. Я принес с собой установку на ожидание. После нескольких минут пребывания в Марисее этот пузырь лопнул, но все еще оказывал на меня влияние.
Загремели запоры, и одна из створок двери открылась.
Молодая женщина ничего не сказала, только пристально посмотрела на меня.
– Я Питер Синклер, – сказал я. – Мне велели сразу по прибытии явиться сюда.
– Входите! – она придержала дверь, и я вошел в неожиданно холодное помещение, охлаждаемое климатроном. Воздух в бюро был сухой, и я закашлялся. Я последовал за женщиной к письменному столу.
– У меня записано «Роберт Синклер». Это вы?
– Да, Роберт мое второе имя.
Когда женщина зашла за письменный стол и встала за ним, я впервые обратил внимание на ее внешность. Она отчасти напоминала Матильду Энглен.
– Пожалуйста, садитесь, – она кивком указала мне на кресло для посетителей.
Я с наслаждением сел, осторожно поставив чемодан рядом. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Сходство между ней и Матильдой было необычайным! Не только черты лица, цвет волос, рост и фигура, но и множество иных мелочей. Если бы я увидел этих женщин вместе, может быть, их сходство так не бросалось бы в глаза, но в последние дни я повсюду носил с собой образ Матильды, и внезапная встреча с этой женщиной стала для меня полнейшей неожиданностью. Мое представление о женственности нашло здесь точное воплощение.
Она сказала:
– Меня зовут Сери Фальтен, и я представляю здесь Лотерею. Если я чем-нибудь могу помочь вам во время вашего пребывания здесь, или…
Это были обычные заученные формулы вежливости, и я пропустил их мимо ушей. Женщина была одета в ту же светло-красную форму – юбка и блузка – какую я видел в бюро Лотереи в Джетре, нечто вроде одежды служащих судовых компаний, бюро по найму автомобилей и отелей. Она была до некоторой степени привлекательна, но беспола и интернациональна. Единственной индивидуальной чертой был маленький значок на лацкане – с портретом известного поп-певца.
Я нашел ее привлекательной, но дивиться не приходилось; вероятно, делами в самых посещаемых филиалах бюро Лотереи занимались только молодые и привлекательные женщины. Кроме того, ее сходство с Матильдой вызвало во мне удивительный отклик.
Когда она покончила с записями, я спросил:
– Вы ждали одного меня?
– Кто-то должен был. Вы опоздали на два дня.
– Я не имел об этом никакого представления.
– Ничего страшного. Судоходная компания нас известила. Так что я не сидела здесь все эти два дня.
Я подумал, что ей около тридцати и она или замужем, или живет с кем-то. Она не носила кольца, но это ничего не значило.
Она выдвинула один из ящиков письменного стола и вынула оттуда папку с бумагами.
– Этот материал я отдам вам, – сказала она. – Вы узнаете из него все, что вам нужно знать о лечении.
– Да, но если я еще не решил окончательно…
– Тогда прочитайте это.
Я взял у нее папку и пролистал содержимое. Там было много проспектов и цветных картинок на глянцевой бумаге, вероятно Клиника Бессмертия, но также нечто вроде многостраничного вопросника с листами, плотно заполненными вопросами и вариантами ответов. За ним шла пара плотно напечатанных страниц, которые напомнили мне коммерческий договор. Пролистав бумаги, я украдкой взглянул на служащую. Что произошло? Видел ли я в ней Матильду? Я не пользовался успехом у одной женщины и нашел другую, случайно похожую на первую и привлекшую мое внимание.
С Матильдой меня не покидало ощущение, что я допустил какую-то ошибку, и все же я не мог отказаться от нее. Но предположим, что я принял Матильду за кого-то другого? Разве я мог подумать, что Матильда может встретиться мне в образе этой девушки-служащей бюро Лотереи?
Пока я просматривал бумаги, девушка раскрыла папку с моими документами.
– Я вижу, вы прибыли из Файандленда, из Джетры?
– Да.
– Моя семья тоже оттуда. Как там теперь?
– В Джетре? Великолепные кварталы. В центре дворец. Но в последнее время построили много фабрик и жилых домов, и это безобразно.
Я понятия не имел, что ей сказать. До самого отъезда я никогда не задумывался над этим и рассматривал город как место, где я жил, очень долго, не обращая никакого внимания на его красоту и безобразие.
Спустя некоторое время я сказал:
– Я уже забыл Джетру. В последние дни я видел только острова и впитывал новые впечатления. Я не представлял, что их может быть так много.
– Если уж вы оказались здесь, то больше никогда не увидите эти острова.
Она сказала это тем же деловитым и бесцветным тоном, каким запрашивала у меня мои данные, но я почувствовал, что ей не все равно.
– Почему вы это сказали?
– Это нечто вроде поговорки. На островах, которые можно посмотреть, всегда найдется что-нибудь новое.
Короткие волосы оттеняли бледность ее чуть загорелой кожи. Внезапно я вспомнил Матильду, как она загорала на шлюпочной палубе, задрав подбородок, чтобы тень не падала на шею.
– Может быть, выпьете стаканчик? – спросила Сери.
– Да, пожалуй. Что у вас есть?
– Сейчас посмотрю. Обычно шкафчик запирают, – она открыла другой выдвижной ящик и поискала ключ. – Или мы с вами можем пойти в гостиницу и выпить там.
– Я предпочел бы именно это, – сказал я. Мне хотелось избавиться от багажа и вымыть лицо и руки.
– Я должна проверить бронь. Мы вас ждали два дня назад.
Она взяла телефонную трубку, прислушалась, нетерпеливо нажала на рычаг, наморщила лоб и глубоко вздохнула. Через пару секунд я услышал щелчок соединения, и она набрала номер.
Абонента на другом конце пришлось ждать долго, и она тихо сидела за столом, держа трубку возле уха и с серьезным выражением смотрела на меня.
Я спросил:
– Вы здесь работаете одна?
– Обычно нас здесь четверо: я, начальник и еще две девушки. Но сегодня, вообще-то, бюро закрыто. Всеобщий праздник… Алло? – из жестяной раковины трубки донесся чей-то голос.
– Лотерея Коллажо. Я проверяю бронь на имя Роберта Синклера. Вы зарегистрировали номер?
Она скорчила гримасу, а потом с отсутствующим выражением человека, ожидающего у телефона, уставилась в окно.
Я встал и начал рассматривать бюро. На стенах висели цветные фотографии клиники на Коллажо, некоторые из снимков были теми же, что и в моей папке. Я увидел чистые новые здания, выкрашенные в белый цвет павильоны на зеленых лужайках, клумбы и цветущий кустарник, а на заднем плане – цепь крутых гор. Все люди там улыбались. На большинстве снимков были победители Лотереи, которые прибыли на Коллажо или уезжали оттуда. Рукопожатия и улыбки, положенные на плечи руки. На снимках интерьеров была стерильная чистота больницы в сочетании с удобствами отеля.
Я чувствовал себя словно в бюро путешествий. Там на стенах тоже полно подобных проспектов и снимков. Здешние фотографии излучали ту же нереально-подчеркнутую атмосферу радостной праздничности и дружбы, пестрели такими же яркими красками.
Другая часть бюро была обставлена как комната ожидания, у низких столиков со стеклянными крышками стояло множество кресел. На столиках лежали на самом виду папки с лотерейными билетами. Я прочитал на каждом билете сделанную по диагонали надпечатку «ОБРАЗЕЦ», но в остальном они были такими же, как и те, на которые пал выигрыш.
В это мгновение мне наконец удалось распознать то смутное чувство, которое не покидало меня с момента выигрыша: мне было неловко.
Лотерея существовала для других. Я был неподходящей фигурой для выигрыша, это было не для меня.
Лотерея Коллажо предлагала в качестве главного выигрыша лечение в Клинике Бессмертия: настоящее бессмертие, гарантированное медициной. Клиника ручалась за стопроцентный успех этого лечения; все прошедшие его были живы и по сей день. Самой старшей, насколько я знал, исполнилось сто шестьдесят девять, но выглядела она лет на сорок с небольшим и сохранила все интеллектуальные и физические способности. Ее часто показывали по телевидению в программах, посвященных лотерее: за игрой в теннис, на танцах, за разгадыванием кроссвордов и во время прогулок на яхте.
Раньше я иногда отпускал иронические замечания насчет того, что если, имея вечную жизнь, полтора столетия разгадывать кроссворды, то естественная смерть покажется счастьем.
Кроме того, меня преследовало ощущение, что в лотерее выигрыши всегда достаются не тем; это значит, они достаются только тем, кто участвует в лотерее и кому необычайно везет.
В противоположность Совету Лотереи получившие главный выигрыш иногда стараются добиться гласности. При этом в ярком свете рампы эти счастливчики зачастую кажутся скучными, тривиальными людьми, чей узкий горизонт соответствует их потребностям, людьми, начисто лишенными всякого таланта и вдохновения, совершенно неспособными представить себе, что им придется начать совершенно новую жизнь. В интервью они обычно произносили назидательные речи о том, что хотят посвятить свою новую жизнь добрым делам и трудам на благо общества, но однообразие этих высказываний, казалось, свидетельствовало о том, что их соответствующим образом обработали люди из бюро Лотереи. Кроме того, их честолюбие не простиралось дальше того, чтобы увидеть своих внуков взрослыми, получить длительный отпуск или оставить работу и поселиться где-нибудь в уютном домике.
Хотя я часто насмехался над прозаическими стремлениями этих выигравших, теперь заметил, что я сам один из них и тоже не претендую на большее. Все, что я делал до сих пор, чтобы оказаться достойным выигрыша, было преходящим и в конце концов сводилось к ничего не значащему приступу жалости к раненому на войне продавцу лотерейных билетов. Я был не менее случайным и дюжинным, чем все остальные выигравшие. Я не знал, как использовать доставшуюся мне вечную жизнь. До выигрыша в лотерею я вел в Джетре уверенную, лишенную всяких проблем жизнь. После лечения в клинике Бессмертия моя жизнь, вероятно, будет протекать точно так же. После оглашения Советом Лотереи я мог надеяться, что такой она останется в ближайшие полтора века – а может быть, еще четыре или пять столетий.
Бессмертие увеличивало продолжительность жизни, но не давало ей наполненности.
Несмотря на это, кто мог пренебречь таким шансом? Теперь я боялся смерти меньше, чем подростком; если смерть все равно, что потеря сознания, тогда это совсем не страшно. Но мне со здоровьем всегда везло, и – как многие, избежавшие большинства болезней – я боялся боли и физических повреждений и не мог без содрогания думать о постепенном духовном и физическом упадке, возможно, сопровождающемся хроническими страданиями и неспособностью двигаться. Клиника Бессмертия предлагала лечение, которое полностью очищало тело и восстанавливало клетки на неопределенно долгое время. Я становился неуязвимым для рака, тромбозов и вирусных инфекций, обретал возможность сохранять все духовные и физические силы. После лечения у меня навсегда останется мое теперешнее, двадцатидевятилетнее тело.
Этого мне хотелось; от этого я не мог отказаться. При всем том я сознавал несправедливость системы Лотереи благодаря как своему собственному короткому опыту, так и большей части пристрастной критики, которая громко взывала к общественности. Эта система была несправедливой; и я знал, что этот выигрыш не для меня.
Но кто же был достоин его? Лечение гарантировало полную защиту от всех видов рака, но от рака по-прежнему ежегодно умирали сотни тысяч людей. Общество Лотереи объясняло, что они не лечат рак специально, его излечение – побочный продукт общей терапии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36