Они приехали не за мной и не за кем-то еще. Они выполняли обязанности
телохранителей знаменитостей и богачей - охраняли лимузин серебряного
покрытия на расстоянии длины футбольного поля.
Араб - несомненно. Большой Араб! Я даже подумал, что это мог быть сам
Мехтаб-ибн-Баузи, хотя едва ли он появлялся на публике. Нет, это был его
перворожденный сын, Фэйсал-ибн-Мехтаб. Фэйсала легко узнать по рубину
величиной с яйцо, который он носит на шее, и по шестерке твердоносых
телохранителей, всегда бодрствующих. Между телохранителями и Фэйсалом
беспокойно сновали городские полицейские. Они сдерживали любопытных зевак,
пока Фэйсал в белоснежной мантии и феске, не пройдет по алому бархатному
ковру в новый огромный сверхтуалет. Он участвовал в официальной церемонии
открытия. Это поднимало настроение. В конце концов, он владел их обширной
сетью. Почтительно отводя глаза, радиорепортеры бережно подносили
микрофоны к августейшим губам, засверкали фотовспышки камер, сидевшие в
грузовике музыканты заиграли попурри из самых оптимистичных песен.
Золотыми ножницами под эту музыку Фэйсал перерезал алую ленту.
Конечно, это было довольно интересно, но заняло добрых двадцать
минут, прежде чем он заторопился обратно в свой "кадиллак". Вся процессия
тоже испарилась так же быстро, как и появилась. Я нашел место для парковки
и через пять минут был там, куда стремился, с сознанием, переполненным
богатым Арабом, ужасной женщиной из ФБР, вероломным Лари Дугласом и совсем
немного моей любовницей Гретой. Когда она возвращалась из Нью-Йорка, я
почти всегда встречал ее. Особенно по воскресеньям, как сейчас, когда
погода прекрасная и мы могли побродить по берегу озера или заглянуть в
зоопарк. Несомненно, стюардессе нелегко зарабатывать себе на жизнь, и,
если она провела трудную ночь с капризными пассажирами, включая детей,
страдающих морской болезнью, мы просто прыгали на междугородку, и я
провожал ее до дома.
Какими же спокойными казались былые дни! У меня было все, я встречал
ее и не знал того, что случилось. В большой комнате диспетчера объявляли
время прибытия и отправления. Это было волнующее зрелище, потому что вы
можете попасть отсюда почти в любое место мира, во всяком случае, в любую
точку Америки. Здесь были поезда, идущие из Лос-Анджелеса и
Солт-Лейк-Сити, Нью-Орлеана и Вашингтона и отправляющиеся в Бостон и
Миннеаполис, Детройт и Хьюстон. Здесь были также улыбающиеся носильщики,
везущие багаж, нервные пассажиры, беспокойно бегущие рядом. Здесь была
пара, отправляющаяся в медовый месяц, целующая на прощанье свои семьи,
были отпускники, волочившиеся с чемоданчиками, наполненными морскими
раковинами, соломенными шляпами и еще влажными купальными костюмами.
Кроме случайных поездок с Гретой и деловых в Питсбург или Милуоки, я
никуда не ездил. Вероятно, поэтому США казались такими экзотичными, и... я
не уверен... знакомыми.
Вы наблюдаете за поездами, ваши часы отщелкивают минуты: и поезда
приходят, когда часы попадают в точку.
По этой причине я удивился, увидев, что на графике поездов вслед за
"ХХ век, лтд", диспетчер вывесил слово "задерживается". Я заспешил в
комнату отдыха, надеясь, что диспетчер ошибся и Грета ожидает меня там, но
ее не было. Кроме того, никто не знал о причинах задержки. Вместе с другим
обеспокоенным встречающим я подошел к даме, выходящей из женской
раздевалки. Раз или два она работала вместе с Гретой, но, как только
накопила необходимый стаж, перешла на престижные рейсы в Лос-Анджелес
"Супершеф".
Она удивленно взглянула на меня:
- Опаздывает "ХХ век"? Да не может этого быть, Ники! Он никогда не
опаздывает!
Она выбежала позвонить и вернулась обратно возбужденная.
- Интересно! - сказала она. - Они стоят в депо и принимают нового
машиниста.
- Не нравится мне все это? - сказал я, внезапно потеряв голос. - Все
это неправда? Несчастный случай? У машиниста случился сердечный приступ,
или он сошел с ума, или... В моей голове без предела выдумывались новые
катастрофы.
Но я не дошел до правильной версии.
Я просидел двадцать минут, ожидая, что случится. И тут стряслось
недоброе. Это происходило стадиями. Первая фаза: вбежал перепуганный
проводник.
- Не верьте... - сразу же сказал он приятелю. - Поезд остановился в
дворах. Исчезли кондуктор, грузчики, проводники, машинист и кочегар.
Причин не называют. Полагаю, они тянут время. Поистине негодяи! Твердят
что-то о конспирации.
Вторая фаза: как только я оправился от потрясения, я достаточно
внятно расслышал, как кто-то спросил:
- Кто они?
И услышал неожиданный ответ:
- ФБР.
Третья стадия: я хотел выйти из комнаты, но двое изящных мужчин
спрыгнули рядом со мной на ступеньки и умело схватили меня за руки.
В двери с пометкой "Служебный вход" появилась Найла Христоф. И они
потащили меня туда. Ее руки были сложены на груди и смотрела она с
удовлетворением. Для этого были причины.
По моей глупости...
Я провалился, если взглянуть на это с точки зрения шеф-агента Найлы
Христоф. Свидетели создают неудобное алиби? Нет проблем - арестовать
свидетелей! Очевидцев в тюрьму. Все цели и намерения существуют не дольше
свидетелей. Здесь всего лишь несложное дело: сделать основой фотографии и
отпечатки, не заботясь об озадачивающих обстоятельствах. Не существует
никаких трудностей для Найлы Христоф.
Но для меня - да! Множество проблем... И самые трудные из них только
появлялись.

Летчика трансконтинентальных и западных авиалиний комфортабельного
лайнера, прилетевшего в Чикаго с юга, звали Мейгс Филд - он объявил заход
на посадку. Город был в пелене облаков, но его это не беспокоило. В Чикаго
не было, как в Нью-Йорке, ни одного стоэтажного здания (тот факт, что
город был возведен на наносной почве и вблизи не было коренной
подстилающей породы, не разрешал строить небоскребы). Это сделало летчика
большого трехмоторного самолета немного беспечным... на этот раз, когда он
внезапно поднял глаза, он вдруг увидел на месте, где ничего не могло быть,
огромное здание. С силой повернул рычаги, чтобы избежать столкновения.
Когда Мейгс оглянулся, здание пропало из виду, а все тридцать восемь
пассажиров, выбравшие семь часов самолетом вместо пятнадцати поездом,
прокляли его имя.

АВГУСТ, 21, 1983 г. ВРЕМЯ: 7.20 ВЕЧЕРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА
Я очнулся от дремоты - ждал появления Найлы Христоф. Я полагал, что
когда она приедет в гостиницу из аэропорта, то позволит поспать. На это я
мог рассчитывать. Она всегда любит порепетировать, даже прежде чем
распаковать вещи и зарегистрироваться в номере, иногда прежде чем принять
ванну. "Что нужно делать, чтобы попасть в Карнеги-Холл? - спрашивала она и
тут же отвечала: - Практика, практика и еще раз практика! Только тогда я с
уверенностью буду выступать там, милый Дом!"
Меня разбудили звуки Гварнериуса из соседней комнаты - чакон Баха без
аккомпанемента - я узнал его без труда. Классическая музыка - одна из тех
вещей, для которых политическая карьера не оставляла времени, но она имела
отношение к Найле Боуквист и была общеобразовательной штукой во многих
отношениях.
Я поднялся и прошел в спальню. Она находилась здесь - стояла возле
камина спиной ко мне; тело раскачивалось вместе со старой скрипкой. Я
бесшумно подкрался сзади и протянул руки к чашам ее правильных грудей.
Найла не пропустила ни одного такта - глаза закрыты, смычок подпрыгивает
над струнами. И сказала:
- Подожди две минуты, милый!
- И что я должен делать эти две минуты? - спросил я.
Она пропела через плечо музыкальными полосами:
Закажи шампанского...
Или приготовь постель...
Или начинай раздеваться...
Я поцеловал ее в шею:
- Попробую третье.
На самом деле я еще не начинал раздеваться. Одной из многих вещей,
которым я научился у Найлы, - это как можно больше шутить, когда мы
вместе. Я возвратился в жилую комнату - нет, полагаю, вы можете назвать ее
более классически - например, салон... Я знал, что она не успеет закончить
за две минуты, скорее всего, через четверть часа. Когда Найла находится на
гастролях, она всегда боится, что забудет что-нибудь важное: какой-нибудь
пассаж пальцев или как лучше сделать трех- или четырехнотный аккорд. Во
время репетиции она и занималась всем этим. Ну на это требовалось время. Я
устроился на громадной тахте и взял телефон.
Когда я набирал номер своего офиса, то внимательно посмотрел по
сторонам. Я был рад возможности воспользоваться телефоном за счет отеля.
Налогоплательщики никогда не смогли бы проверить, как не смогла бы это
сделать Ай-Ар-Эс, если бы хоть один нормальный человек затребовал
четырехкомнатный люкс, служивший для деловых расчетов. Найла всегда
просила именно его: перед концертами приходилось много практиковаться.
Фактически, ею никогда не интересовались ревизоры Ай-Ар-Эс, потому что
гостиничный люкс всегда заказывало и оплачивало управление концертных
залов, где она выступала. Счет ни разу не обнародовали, деньги утекали
сами собой. Когда я связался с офисом, то попросил Джока Мак-Кленти. Он
несомненно узнал мой голос, и я сказал просто:
- Я там, где обычно. Произошло что-нибудь срочное?
- Нет, сенатор! Если произойдет, я вам сообщу.
- Прекрасно! - сказал я и приготовился повесить трубку. Я знал, что
если возникнет необходимость, то он даст знать мне, и знал также, что
шанс, когда такое может случиться, очень невелик. Он кашлянул, и это
остановило меня.
- В чем дело, Джок? - спросил я.
- Был необычный звонок из Пентагона, сенатор. Им позвонили из Сандии
и сказали, что вы находитесь у них.
Сандия - это исследовательская лаборатория в Нью-Мехико. Я
выпрямился:
- Ладно, я не там!
- Совершенно верно, сенатор!
И я представил себе его удовлетворенный кивок и радость, поскольку
Джок всегда любил оставить Пентагон на бобах.
Я тоже получал от этого удовольствие, мне хотелось выведать немножко
больше - но звуки из соседней комнаты прекратились.
- Будь в курсе, Джок! - сказал я. - Поговорим об этом позже.
- Хорошо, сенатор! - проговорил он. Как мне показалось, с завистью -
я не осуждаю его за это.
Найла - эффектная красотка, которой можно позавидовать, но Джок также
был меломаном. Он не пропускал ни одного выступления Найлы. Порой,
находясь в отведенной мне ложе, я смотрел вниз и видел его сидящего в
двадцатых рядах и смотрящего на нее глазами, полными обожания.
Когда я вошел в спальню, я заметил, что смотрю на нее так же - ее
обнаженные бедра дрожали от нетерпения. Гварнериус лежал в футляре. Она
посмотрела на меня высокомерным взглядом.
- Как, ты все еще не раздет? - гневно спросила она.
- Это легко исправить! - сказал я и доказал на деле.
При нормальном ходе событий женатый мужчина моего положения ни в коей
мере не должен иметь связей с замужней женщиной, какой являлась Найла
Христоф Боуквист. Наши жизни не переменить до поры до времени.
Я был физиком-неудачником, ушедшим в юристы, а затем и в политику.
Найла была совсем другой. Она росла дикой и немного чокнутой: если бы
ей не повезло заработать ученую стипендию в школе Джулиарда, она могла бы
занеметь в тюрьму или другое, столь же плохое место. Но вместо этого она
сделалась Найлой Христоф Боуквист, с двухэтажным зданием на Лейк-Шор, ее
супруг служил в инвестиционном банке, а я сделал карьеру и заимел жену,
полную амбиций.
По ее мнению, мне следовало стать президентом. А по-моему, я и сейчас
мог им стать, если бы имел другую первую леди. Забавно, что именно Мэрилин
свела нас вместе - наверное, не подумав, она решила, что для моего имиджа
было бы неплохо, если бы я посетил чикагский совет по искусству. Там я и
встретился с Найлой - мы сидели рядом во время обеда, устроенного в честь
основания фонда, вместе выступали в пятницу утром в радиошоу и вечером той
же пятницы находились водной постели. Химия? Это используется, но только
не между нами.
Когда мы утомились от занятий любовью и лежали на нагромождении
подушек, куря сигареты, я заметил ее отрешенный взгляд и спросил:
- О чем ты думаешь?
- О нас с тобой!
- И обо мне? - сказал я и потянулся к пепельнице, без вполне
дозволенного касания ее левой груди, потом добавил: - Я думаю, что, если
бы мы пошли другими дорогами, все было бы иначе.
- И было бы совсем другое время, - сказала она, кивая.
Я тоже кивнул в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36