Тогда мы лежали в узде, совершенно отрешившись ото всего. Я вовсе не
намекаю на то, что мое нынешнее состояние было сексуальным... просто я
находился в состоянии абсолютного физического покоя.
Но для этого не было повода. Зато было много причин для тревоги - это
показывали мои напрягшиеся мышцы и взвинченные нервы. В поле зрения и в
области слуха не было ничего успокаивающего. Я лежал на жесткой койке в
комнате, смахивающей на морг. Здесь стояло еще около дюжины других
кроватей, и на каждой лежало чье-то тело. Пахло медикаментами и чем-то
отвратительным... полагаю, как в морге.
Человек, который шептал в мое ухо, также не успокаивал. Он (или она!)
не имел(а) лица. Вы не можете назвать лицом странную пустоту телесного
цвета между подбородком и волосами. Пустота колебалась, когда раздавался
голос, но не открывала черт. Она (или он) говорила: "Вы должно быть,
сильно напуганы, у-у-у, сенатор, у-у-у, Де Сота! Успокойтесь". И он
посмотрел на меня (или она), хотя я и не мог видеть глаз, потому что он(а)
прикоснулся(лась) ко мне здесь, потрогал(а) там... и везде, где он (она)
прикоснулся, было резкое покалывание или внезапная боль.
Со мной что-то делали. И я разрешал это.
Нет, я давал этому произойти! Я не имею в виду, что мне все было
безразлично, нет, боялся очень, ужасно. Но здравый рассудок говорил мозгу,
что тело мое расслаблено и податливо. Этого даже не нужно объяснять
словами, достаточно прикосновений и жестов - и тело мое удерживалось,
переворачивалось или представляло свою часть для чего-то.
Однажды я видел нечто похожее, когда Найла-Без-Пальцев и Мо были
усыплены во время нашего бегства из нью-мехиканского мотеля... Но они
только уснули, а здесь было намного-намного хуже. И к тому же раньше я был
простым наблюдателем. Я не мог представить себе унижения своего тела,
перевернутого и приподнявшего крестец для финального выстрела.
В этом месте до меня дошло, что я абсолютно голый. Я бы и не заметил
этого, если бы не голос: "Вам необходимо встать и одеться, а потом
дождаться остальных у парилки".
Мое любезное тело натянуло на себя шорты, теннисные тапки и майку.
Все это было сделано из какой-то безразмерной ткани. После тело столь же
любезно поплыло за мужчиной (женщиной) из бездверной палаты. Здесь не было
вовсе дверей... Нет, они не появились по мановению волшебной палочки.
Случилось так, что он (она) пошел прямо на стену и прошел через нее. Я
поступил так же и очутился среди семи-восьми человек, одетых в такую же
всеразмерную пляжную одежду бежевого цвета.
И в самом деле, мы были на пляже... или чем-то подобном. Еще это
напоминало аэропорт (странная смесь очень современного и дряхлого). Был
жаркий-жаркий летний день, с солончака едкий бриз доносил запах морской
воды и мертвой рыбы. Через дорогу поблескивали волны. За обрывком
флагштока находился бетонный блок с надписью из вдавленных ракушек. Зимние
снега и жар солнца сделали свое дело, но буквы еще различались. "Флойд
Беннет Филд".
За приземистым белым зданием, откуда мы только что вышли (в наружной
поверхности двери также отсутствовали), показался дельтакрылый самолет с
реактивным двигателем, спустил закрылки, повернул двигатели и приземлился
в нескольких ярдах за зданием. Прокатился пару футов и остановился совсем.
Здание, в свою очередь, начало перемещаться. Оно задрожало, ускорилось и
накрыло самолет. Через четверть мили с неуклюже раздутым брюхом
проскользнуло в другое белое здание. Я обернулся к счастливому зомби,
стоявшему рядом со мной, и сказал:
- О Дороти, я полагаю, мы уже не в Канзасе!
Он раздраженно взглянул на меня, потом выражение смягчилось.
- Мы с вами случайно не знакомы? - спросила этот оживленный покойник.
Приглядевшись получше, я изумился:
- Доктор Гриббин? Из Сандии?
- О, я, наверное, уже в аду? - сказал он. - А вы тот самый
янки-конгрессмен? Вы случайно не знаете, куда мы попали?
Ну как вы ответите на подобное? Пока я раздумывал, что ему сказать,
голос за спиной избавил меня от ненужных хлопот.
- Это параллельное время! - сказал с умным видом Ники Де Сота. - Вы
разбираетесь в квантовой механике? Отлично, кажется, Эрвин Шредингер или
кто-то там еще предположил, что некоторые виды ядерных реакций, которые
могут иметь альтернативу, идти двумя путями. Из этого следует, что...
Я отвернулся, с трудом удерживаясь от смеха. Какой-то клерк объяснял
головоломку Шредингера! И кому? Одному из самых крупных специалистов в
мире по этому вопросу! Но у Ники было одно преимущество перед Гриббином:
он видел, как все это происходит. Послушать разъяснение Ники подошел еще
один человек, но я не обратил на него внимания и смотрел на чужой мир,
удивляясь, почему я здесь, вернусь ли к нормальной жизни в сенате...
хорошо, это отбросим. Больше всего меня интересовало, куда делась моя
возлюбленная. В группе счастливых зомби было несколько женщин, но ни одна
из них не была мне знакома. Еще здесь находилась безликая персона в белом
комбинезоне, перчатках и ботинках, она стремилась загнать нас в автобус. С
водителем разговаривала какая-то девушка, но, заметив нас, она спрыгнула с
подножки и побежала прочь, словно мы были прокаженными.
Я не знал, что и подумать.
И повернулся к Ники и Гриббину.
- Будет лучше, если мы сядем в эту штуковину! - сказал я.
Гриббин озадаченно посмотрел на меня, затем вновь на Ники.
- Вы двойники! - крикнул он.
Ники улыбнулся.
- Частично, да! - согласился он. - А вы разве не заметили? Вас тоже
двое!
И он показал на человека, стоявшего рядом с отвисшей челюстью и
выпучившего глаза на Гриббина. Он изумленно потрогал свое собственное
лицо, словно не замечал его раньше.
- Кровавый жуткий ад! - сказал второй Гриббин, сделав для себя
окончательный вывод.

Какими бы пилюлями они нас ни напичкали, их действие подходило к
концу. Мой приятель-свечка начинал возражать безликому пастуху - и не
всегда вежливо. По мере того как действие наркотика проходило, моя
самоуверенность возрастала. Как и Ники, я пробовал раньше эту гадость, и
никакого удовольствия не было, а только меньше раздражались нервы.
Насколько я мог судить, из нашей вашингтонской команды в эту группу
посчастливилось попасть только мне и Ники. Меня де тревожило отсутствие
еще одного Дома, не говоря уже о русских и паре Лари Дугласов. Но вот что
здесь не было Найлы - это уже плохо. Мне очень хотелось узнать у
кого-нибудь, смогу ли я снова увидеть свою Найлу, но все терзались
собственными вопросами, были возбуждены и напуганы больше меня.
- Что происходит? - спросил один из Гриббинов, и безликое ответило:
- Проходите в парилку. Пожалуйста, садитесь и ждите!
И он (или она) отвернутся, когда кто-то схватил ее (его) за руку.
- Я не знаю, где я, но когда же, наконец, я узнаю, кто заказывают
музыку? Мне срочно необходимо в лабораторию! - он продолжал протестовать.
- Сейчас там должна начаться встреча на высшем уровне! Если меня там не
будет, это обойдется нам в половину дотации на следующий финансовый год...
- он с негодованием замолчал, потому что безликий расхохотался ему в лицо.
- И об этом-то вы сейчас волнуетесь?.. - пояснил он(а)
снисходительно. - Прошу вас, в парилку!
Я решил, что лучшего выбора не было, и сел в эту штуковину, заняв
ближайшее место. Ники проскользнул рядом.
Когда безликая назвала это "парилкой", я немедленно перевел это в
"судно на воздушной подушке". Так оно и оказалось! Я никогда не был в
подобных машинах, но, когда почувствовал легкое трепетание и мы начали
скользить над треснувшим бетоном к дороге, я был уверен в этом на сто
процентов.
Дорогой это можно назвать только с большой натяжкой. Ею не
пользовались длительное время. Широкая и пустынная, она вытягивалась под
нами и тянулась к дальнему городу, едва видневшемуся на горизонте.
Я видел преимущества транспорта на ВП. По таким рытвинам и неровному
асфальту не проехать ни на каких колесах. По большим ямам когда-то
прошлись бульдозером, и никто не убирал в стороны случайные кучи ржавчины,
которые раньше звались автомобилями. Встречались места, где болотная
рогоза полностью скрыла асфальт, и я видел камыши и вспорхнувших птиц.
Каждый раз, когда парилка сворачивала и наша цель была видна отчетливо, я
внимательно всматривался в дальний горизонт. Иногда это казалось чем-то
знакомым...
Подпрыгнув от волнения в соседнем кресле. Ники Де Сота крикнул:
- Черт возьми, это же... Нью-Йорк! Я еще не был в этой части
города... - улыбаясь, он пихнул меня локтем. - Ты заметил, эта штука с
кондиционером!
- Ну и отлично! - сказал я.
Это все, конечно, было интересно, но меня больше занимало то, что
впереди нас. Около отделения водителя располагался отгороженный отсек,
внутри которого и находилась женщина (мужчина), которая привела нас к
автобусу. То, что она делала, ясно обозначило пол. Наклонив лицо, она
вцепилась в него рукой и потянула. Вау! Пустота телесного цвета
соскользнула и осталась в руке. Теперь здесь находилось настоящее лицо, и,
кстати, довольно прелестное. Она распахнула комбинезон, открыв еще более
веские доказательства женственности, и повернулась к нам.
- Доброе утро! - раздалось из внутренней связи.
За мной крикнул Ники:
- Доброе утро!
Так же поступили и другие, словно пятилетки в школьной группе.
- Теперь, - продолжала она, - ваши транквилизаторы перестали
действовать, и я объясню, что случилось. Есть новости хорошая и плохая.
Начнем с хорошей: через утипут дней вы будете иметь право свободно
передвигаться по нашему прекрасному миру. Теперь плохая: вы останетесь
здесь навсегда!
Женщина улыбнулась, наступила пауза, потом градом посыпались вопросы.
Ее ласковая улыбка не пропала.
- Я еще не успела подключить обратную связь, поэтому пообщайтесь пока
между собой. Потом я расскажу вам, что произошло и почему, что вам следует
ждать от будущего, затем настанет время для вопросов. Через тоттер-тот
минут мы подъедем к вашему отелю.
Она улыбнулась нам еще раз и отвернулась к водителю.
Все это называлось поездкой, но происходило слишком многое. Вероятно,
при рождении я испытывал подобные чувства. Сейчас я был завален новизной
всего. Как и все... кроме Ники. Он все воспринимал с ликованием и
радовался новому прекрасному чужеземью.
Я так не мог. И удивился бы больше, чем кто-либо другой, если бы
снова увидел Найлу.
Хоть одну...
Когда мы миновали соленую воду, женщина начала объяснения. Мы
пролетали вдоль широкой авеню между рядами развалин и выжженных
магазинчиков на первых этажах. Два-три раза мы уменьшали скорость,
пропуская встречные парилки (водители приветствовали друг друга рукой).
Некоторые парилки были совершенно пусты. На улицах ни души - я видел
черепах, размером с большое блюдо, которые грелись на дороге, видел
свернувшуюся в клубок змею (уверен - гремучая!). Она лежала не двигаясь,
хотя голова приподнялась и глаза-бусинки взглянули на нас. Я видел, как
лиса преследует кролика, он безумно петлял вдоль того, что когда-то было
тротуаром. Шум наших вентиляторов рассек воздух, и они мелькнули где-то
под нами.
И я слушал.
Вначале она вынесла нам приговор изгнания.
- Неконтролируемая эксплуатация порталов паравремени, - осуждающе
произнесла она, - должна была привести к хаосу, и мы решили тогда
прекратить все это! Мы переместили всех новых основных экспериментаторов и
людей из перемещенных времен на эту планету... В то же время мы привели
все центры по исследованию паравремени в опасное для жизни состояние с
помощью индуцированной радиации. У нас не было другого выхода... или убить
всех.
Я потянулся и зевнул. Мы продолжали движение, не обращая внимания на
высокие неопрятные деревья, тянувшиеся к нам со всех сторон. Впереди была
сфера двадцатиэтажных зданий, до самого высокого рукой подать. У них всех
были выбиты стекла, а их стены обвивал густой плющ.
- Когда-то, - говорила женщина, - эта планета стала необитаемой для
людей. Здесь была война, они называли ее мировой, и кто-то решился
использовать биологическое оружие. Все люди умерли - и не только они...
Практически здесь вымерли все приматы... не осталось даже горилл... но все
остальное выжило.
Она мельком взглянула на запястье, будто там находилась шпаргалка.
- Да, вот еще! Не бойтесь заболеть, вам сделана предохранительная
прививка против заражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36