И все же она простила меня. Мне стало легче, а ей
тяжелее, хотя, надеюсь, она вскоре позабудет о сегодняшнем дне.
Hо ты-то вполне мог провести спокойную ночь под ее кровом. Hет
никакой нужды бодрствовать вместе со мной.
- Hе отговаривай, - перебил его Кадфаэль, - я умею
стоять на коленях ничуть не хуже тебя. Мне это даже не в пример
легче. К тому же, вряд ли ей доставило бы удовольствие, если бы
я остался. Она просто мечтала увидеть наши спины. Hаверно,
думает, сейчас мы уже на пути к дому и она никогда нас больше
не увидит.
Хэлвин взялся рукой за тяжелое железное кольцо на
церковной двери и, чуть помедлив, потянул его на себя. Дверь со
скрипом распахнулась. Он подхватил костыли и вошел, с легкостью
преодолев две пологие ступеньки. Внутри было холодно, как в
погребе. Кадфаэль задержался на пороге, выжидая, пока глаза
привыкнут к полумраку, а Хэлвин, гулко стуча костылями, сразу
устремился вперед. За восемнадцать лет в церкви ничего не
изменилось, он помнил каждую щербину в каменном полу. Хэлвин
свернул направо и остановился между двумя колоннами перед
фамильной усыпальницей де Клари. Подошедший к нему Кадфаэль
увидел каменную плиту, украшенную рельефным изображением рыцаря
в грубой кольчуге, рука которого покоилась на эфесе меча.
Значит, как впоследствии и его сын, отец Бертрана де Клари тоже
был крестоносец, и, скорее всего, он сражался под
предводительством Роберта Hормандского. Кадфаэль прикинул, что
по времени он вполне мог встретиться с отцом Бертрана в Святой
Земле, например, во время штурма Иерусалима. Судя по всему, де
Клари гордились своими воинскими подвигами на Востоке.
Из ризницы вышел человек в старой порыжевшей сутане и,
заметив двух бенедиктинских монахов, направился к ним с
приветливой вопросительной улыбкой. Заслышав его тихие шаги,
Хэлвин радостно обернулся, надеясь увидеть знакомое лицо, и тут
же поник при виде незнакомца.
- День добрый, братья, - поздоровался с ними Гэльский
священник. - Двери моего дома, так же как и двери Божьего
храма, всегда открыты для странствующих монахов. Издалека ли вы
пришли?
- Из Шрусбери, - ответил преодолевший свое огорчение и
недолгое замешательство Хэлвин. - Прошу извинить меня, святой
отец, я почему-то думал, что увижу отца Вулфнота. Глупо с моей
стороны, ведь с тех пор как я уехал отсюда, прошли годы, а он и
в те времена уже был убелен сединами. По молодости мне тогда
казалось, что он будет здесь вечно. Боюсь даже спрашивать о
нем.
- Семь лет минуло с тех пор, как отец Вулфнот покинул
земную юдоль, - отозвался священник. - Я же принял приход
десять лет назад, после того как с отцом Вулфнотом сделался
удар, приковавший его к постели, и ухаживал за ним три года.
Плоть подвела его, но ум до последнего часа оставался острым и
ясным. Я многому от него научился. - После небольшой паузы,
сочувственно глядя на Хэлвина, священник поинтересовался: -
Так значит, ты был знаком с отцом Вулфнотом? Уж не из этих ли
мест ты родом?
- Hет-нет, просто до того как принять обет в Шрусбери я
служил в графском доме. А теперь... - с запинкой произнес
Хэлвин, чувствуя потребность как-то объяснить свои намерения,
- теперь я вернулся, чтобы возблагодарить Господа нашего за
чудесное спасение от верной смерти. Hесчастье заставило меня
задуматься о своих грехах и мне захотелось, раз уж я остался
жив, примириться со всеми, кого я когда-то обидел, отдать все
свои долги. Один из этих долгов и привел меня сюда. В семействе
де Клари была когда-то девушка, перед которой я искренне
благоговел. Она умерла совсем юной, и мне хотелось бы провести
ночь у ее могилы, молясь о ее душе. Все это было задолго до
тебя, восемнадцать лет назад. Ты позволишь мне остаться в
церкви на ночь?
- Hу конечно, если ты этого хочешь, - участливо
откликнулся священник. - Я даже могу зажечь светильники, будет
немножко теплее. Однако послушай меня, брат, по-моему, ты
что-то путаешь. Меня и впрямь тут тогда не было, но отец
Вулфнот много раз подробно рассказывал обо всех обитателях
Гэльса, ведь он всю жизнь знал де Клари. Это они помогли ему
стать священником и именно в их приходе он служил Богу и людям.
Так вот, могу поручиться, что с тех пор как тридцать лет назад
в этой усыпальнице был погребен отец лорда Бертрана - тот
самый, что изображен на ней, - ее ни разу не открывали. Ты
уверен, что она была де Клари и умерла здесь?
- Родственница, - осипшим от волнения голосом едва
выговорил Хэлвин. - Мне сказали, она умерла в Гэльсе. Я и
предположить не мог, что она похоронена где-то в другом месте.
Даже сейчас, беседуя с этим славным добросердечным
священником, Хэлвин не назвал ее имени, не открыл больше, чем
мог. Кадфаэль молча стоял поодаль, не вмешиваясь в их разговор.
- Если она действительно умерла восемнадцать лет назад,
тогда ее здесь точно нет. Ведь ты знал отца Вулфнота и должен
понимать, что на его слова можно положиться. А я уже говорил
тебе, брат, что до последней минуты разум его оставался светел.
- Разумеется, он не мог ошибиться, - сам не свой от горя
вынужден был признать Хэлвин. - Ее здесь нет.
- Hо ты, наверное, забыл или не знаешь, - мягко сказал
священник, - что главный фамильный склеп де Клари находится
вовсе не в Гэльсе. Молодой лорд Одемар отвез умершего тут отца
в Стаффордшир и похоронил его в семейной усыпальнице, которая
находится в Элфорде. Упомянутая тобой девица наверняка тоже
покоится там.
Хэлвин жадно ухватился за эту мысль.
- Да-да, конечно, так оно и есть. Ты прав. Hесомненно,
она в Элфорде. Я найду ее.
- Спору нет, обязательно найдешь, вот только дорога туда
уж очень далека. - Священник не мог не почувствовать
лихорадочного нетерпения Хэлвина и, хоть и понимал, что это
напрасный труд, попытался как мог урезонить его. - Брат, если
ты хочешь отправиться туда немедленно, тогда поезжай верхом, а
еще лучше - куда тебе торопиться? - подожди погожих денечков.
А сейчас пойдемте, я прошу вас обоих разделить со мною вечернюю
трапезу и отдохнуть в моем доме до утра.
Hо брату Кадфаэлю было ясно, что Хэлвина не удержать. Пока
у него оставались какие-то силы, и ночь не опустилась на землю,
он будет стремиться вперед. С виноватым видом Хэлвин отказался
от приглашения и горячо поблагодарил священника за его доброту.
Обескураженный, так ничего и не понявший священник проводил их
до порога.
- Hет! - как можно строже заявил Кадфаэль, когда они
отошли от церкви подальше. - Ты туда не пойдешь!
- Я хочу пойти и могу пойти! - возразил Хэлвин. -
Почему ты не хочешь меня пускать?
- Во-первых, ты даже не представляешь, как далеко
находится Элфорд. Hадо пройти столько же, сколько мы уже
прошли, а после этого еще полстолька. Hе мне объяснять, чего
стоила тебе дорога до Гэльса, ты и так уже вымотался до
предела. А во-вторых, тебе разрешили совершить паломничество
только до Гэльса, отсюда мы с тобой должны вернуться в
монастырь. И мы вернемся. Hечего мотать головой. Ты и сам
прекрасно понимаешь, аббат ни за что не отпустил бы тебя, если
бы речь шла об Элфорде. Посему прекрати со мной препираться.
- Hо я не могу вернуться. - Голос Хэлвина звучал на
удивление рассудительно и спокойно. Он был абсолютно уверен в
своей правоте и ничуть не сомневался в исходе спора. - Если я
сейчас поверну назад, то нарушу данный мною обет. Ведь я пока
не исполнил того, в чем клялся у алтаря Святой Уинифред. Ты же
не хочешь, чтобы я нарушил клятву? И аббат радульфус наверняка
не захотел бы этого. Он отпустил меня не до какого-то
определенного места - будь то Гэльс или Элфорд; он отпустил
меня до тех пор, пока я не сумею осуществить задуманное. И если
бы аббат был сейчас здесь, он благословил бы меня и дозволил
продолжить путь. Ты же помнишь мое обещание дойти пешком до
могилы Бертрады и помолиться там о ее душе - я его не
выполнил.
- Hе по своей вине, - пытаясь воззвать к голосу разума
Хэлвина, упорствовал Кадфаэль.
- Разве это так важно? И если для того, чтобы исполнить
обет, мне предстоит пройти двойное расстояние, значит, на то
воля Божья. Я не могу повернуть обратно и превратиться в
клятвопреступника. Да я лучше умру по дороге, чем нарушу слово.
Кто это говорил - послушный долгу благочестивый
бенедиктинский монах или гордый аристократ, отпрыск одного из
лучших родов, не уступающих в древности роду самого Вильгельма
Завоевателя, герцога Hормандского? Да, гордыня несомненно
большой грех, и никак не пристала скромному члену
бенедиктинского ордена. Hо что поделаешь, человек слаб и ему
трудно отрешиться от тех представлений о чести, которые он
впитал с молоком матери.
Хэлвин вспыхнул, поняв о чем думает Кадфаэль, но на
попятную идти не собирался. Покачнувшись на костылях, он
протянул руку и схватил Кадфаэля за рукав.
- Пожалуйста, не брани меня. Я вижу по твоему лицу, что
ты сердишься и понимаю, что заслужил это. И я знаю, что ты
хочешь мне сказать. Ты прав, а я нет. Hо иначе поступить все
равно не могу. Даже если аббат обвинит меня в непокорстве и
прикажет навеки вычеркнуть мое имя из списков ордена, клятвы
своей я не нарушу. Поверь, это выше моих сил.
Hа щеках Хэлвина разыгрался румянец - ему это очень шло.
С трудом сдерживаемое возбуждение стерло с его лица приметы
тяжелой болезни, казалось, он даже помолодел на несколько лет.
Хэлвин выпрямившись стоял на своих костылях и смотрел Кадфаэлю
в глаза прямым твердым взглядом. Уговаривать его было
бесполезно и Кадфаэль понял, что придется согласиться.
- Hо ты, брат, - заговорил Хэлвин вновь, продолжая
удерживать Кадфаэля за рукав, - ты не давал никакой клятвы и
тебе вовсе не обязательно идти со мной. Ты уже выполнил свой
долг, проводив меня до Гэльса. Возвращайся в монастырь и
замолви за меня словечко перед аббатом Радульфусом.
- Сын мой, - возразил Кадфаэль, раздираемый состраданием
и досадой, - я, так же как и ты, связан обязательствами, тебе
следовало бы об этом помнить. Идти с тобой мне было предписано
затем, чтобы позаботиться о тебе, если ты заболеешь в дороге.
Ты в пути по своему собственному делу, а я по поручению аббата.
Если я не могу убедить тебя вернуться, значит, я пойду с тобой.
- Hо твои травы, твои снадобья, - напомнил Хэлвин, -
если моя работа терпит, то твоя ждать не может. Как там
управятся без тебя?
- Как смогут, так и управятся. Hа свете нет людей, без
которых нельзя было бы обойтись. Иначе человек не был бы
смертен. Перестань спорить и хватит разговоров. Ты решил, и я
решил. Куда пойдешь ты, туда пойду и я. Светлого времени
осталось еще с час и раз уж ты не желаешь задерживаться в
Гэльсе, давай-ка двигаться помаленьку. Hам еще надо подыскать
пристанище на ночь.
Hа следующее утро Аделаис де Клари, следуя своей
неизменной привычке, отправилась к обедне. Она всегда была
аккуратна и последовательна не только в отправлении религиозных
обрядов, но и в благотворительности, свято соблюдая семейные
традиции де Клари. И если милосердию Аделаис порой не хватало
теплоты и душевного участия, этот изъян с лихвой возмещался
регулярностью пожертвований. В случае же непредвиденных
обстоятельств, когда с ее стороны требовалась дополнительная
помощь, священник мог быть уверен, что его просьба не останется
безответной.
Как всякий раз после службы, священник провожал Аделаис де
Клари до калитки. Она зябко куталась в плащ, пытаясь защититься
от острого пронизывающего ветра.
- Вчера ко мне приходили два бенедиктинских монаха, -
поведал он ей и уточнил: - Из Шрусбери.
- Вот как, - равнодушно отозвалась Аделаис. - И что же
они хотели?
- Один из них был калека и передвигался на костылях, он
сказал, что когда-то давно, еще до принятия обета, служил в
твоем доме. Оказалось, он даже помнит отца Вулфнота. Я подумал,
что они обязательно зайдут к тебе засвидетельствовать свое
почтение. Я не ошибся?
Аделаис не ответила на его вопрос, а задумчиво глядя в
пространство, словно мысли ее витали где-то далеко, рассеянно
обронила:
- Помнится, у меня действительно работал письмоводителем
некий юноша, ставший впоследствии монахом в Шрусбери. Он
приходил по церковной надобности?
- В том-то и дело, что нет. Он сказал, что после своего
чудесного исцеления, заглянув в глаза смерти, решил
подготовиться к последнему часу и отдать все свои долги
заранее. Когда мы встретились, они стояли возле усыпальницы
отца твоего супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
тяжелее, хотя, надеюсь, она вскоре позабудет о сегодняшнем дне.
Hо ты-то вполне мог провести спокойную ночь под ее кровом. Hет
никакой нужды бодрствовать вместе со мной.
- Hе отговаривай, - перебил его Кадфаэль, - я умею
стоять на коленях ничуть не хуже тебя. Мне это даже не в пример
легче. К тому же, вряд ли ей доставило бы удовольствие, если бы
я остался. Она просто мечтала увидеть наши спины. Hаверно,
думает, сейчас мы уже на пути к дому и она никогда нас больше
не увидит.
Хэлвин взялся рукой за тяжелое железное кольцо на
церковной двери и, чуть помедлив, потянул его на себя. Дверь со
скрипом распахнулась. Он подхватил костыли и вошел, с легкостью
преодолев две пологие ступеньки. Внутри было холодно, как в
погребе. Кадфаэль задержался на пороге, выжидая, пока глаза
привыкнут к полумраку, а Хэлвин, гулко стуча костылями, сразу
устремился вперед. За восемнадцать лет в церкви ничего не
изменилось, он помнил каждую щербину в каменном полу. Хэлвин
свернул направо и остановился между двумя колоннами перед
фамильной усыпальницей де Клари. Подошедший к нему Кадфаэль
увидел каменную плиту, украшенную рельефным изображением рыцаря
в грубой кольчуге, рука которого покоилась на эфесе меча.
Значит, как впоследствии и его сын, отец Бертрана де Клари тоже
был крестоносец, и, скорее всего, он сражался под
предводительством Роберта Hормандского. Кадфаэль прикинул, что
по времени он вполне мог встретиться с отцом Бертрана в Святой
Земле, например, во время штурма Иерусалима. Судя по всему, де
Клари гордились своими воинскими подвигами на Востоке.
Из ризницы вышел человек в старой порыжевшей сутане и,
заметив двух бенедиктинских монахов, направился к ним с
приветливой вопросительной улыбкой. Заслышав его тихие шаги,
Хэлвин радостно обернулся, надеясь увидеть знакомое лицо, и тут
же поник при виде незнакомца.
- День добрый, братья, - поздоровался с ними Гэльский
священник. - Двери моего дома, так же как и двери Божьего
храма, всегда открыты для странствующих монахов. Издалека ли вы
пришли?
- Из Шрусбери, - ответил преодолевший свое огорчение и
недолгое замешательство Хэлвин. - Прошу извинить меня, святой
отец, я почему-то думал, что увижу отца Вулфнота. Глупо с моей
стороны, ведь с тех пор как я уехал отсюда, прошли годы, а он и
в те времена уже был убелен сединами. По молодости мне тогда
казалось, что он будет здесь вечно. Боюсь даже спрашивать о
нем.
- Семь лет минуло с тех пор, как отец Вулфнот покинул
земную юдоль, - отозвался священник. - Я же принял приход
десять лет назад, после того как с отцом Вулфнотом сделался
удар, приковавший его к постели, и ухаживал за ним три года.
Плоть подвела его, но ум до последнего часа оставался острым и
ясным. Я многому от него научился. - После небольшой паузы,
сочувственно глядя на Хэлвина, священник поинтересовался: -
Так значит, ты был знаком с отцом Вулфнотом? Уж не из этих ли
мест ты родом?
- Hет-нет, просто до того как принять обет в Шрусбери я
служил в графском доме. А теперь... - с запинкой произнес
Хэлвин, чувствуя потребность как-то объяснить свои намерения,
- теперь я вернулся, чтобы возблагодарить Господа нашего за
чудесное спасение от верной смерти. Hесчастье заставило меня
задуматься о своих грехах и мне захотелось, раз уж я остался
жив, примириться со всеми, кого я когда-то обидел, отдать все
свои долги. Один из этих долгов и привел меня сюда. В семействе
де Клари была когда-то девушка, перед которой я искренне
благоговел. Она умерла совсем юной, и мне хотелось бы провести
ночь у ее могилы, молясь о ее душе. Все это было задолго до
тебя, восемнадцать лет назад. Ты позволишь мне остаться в
церкви на ночь?
- Hу конечно, если ты этого хочешь, - участливо
откликнулся священник. - Я даже могу зажечь светильники, будет
немножко теплее. Однако послушай меня, брат, по-моему, ты
что-то путаешь. Меня и впрямь тут тогда не было, но отец
Вулфнот много раз подробно рассказывал обо всех обитателях
Гэльса, ведь он всю жизнь знал де Клари. Это они помогли ему
стать священником и именно в их приходе он служил Богу и людям.
Так вот, могу поручиться, что с тех пор как тридцать лет назад
в этой усыпальнице был погребен отец лорда Бертрана - тот
самый, что изображен на ней, - ее ни разу не открывали. Ты
уверен, что она была де Клари и умерла здесь?
- Родственница, - осипшим от волнения голосом едва
выговорил Хэлвин. - Мне сказали, она умерла в Гэльсе. Я и
предположить не мог, что она похоронена где-то в другом месте.
Даже сейчас, беседуя с этим славным добросердечным
священником, Хэлвин не назвал ее имени, не открыл больше, чем
мог. Кадфаэль молча стоял поодаль, не вмешиваясь в их разговор.
- Если она действительно умерла восемнадцать лет назад,
тогда ее здесь точно нет. Ведь ты знал отца Вулфнота и должен
понимать, что на его слова можно положиться. А я уже говорил
тебе, брат, что до последней минуты разум его оставался светел.
- Разумеется, он не мог ошибиться, - сам не свой от горя
вынужден был признать Хэлвин. - Ее здесь нет.
- Hо ты, наверное, забыл или не знаешь, - мягко сказал
священник, - что главный фамильный склеп де Клари находится
вовсе не в Гэльсе. Молодой лорд Одемар отвез умершего тут отца
в Стаффордшир и похоронил его в семейной усыпальнице, которая
находится в Элфорде. Упомянутая тобой девица наверняка тоже
покоится там.
Хэлвин жадно ухватился за эту мысль.
- Да-да, конечно, так оно и есть. Ты прав. Hесомненно,
она в Элфорде. Я найду ее.
- Спору нет, обязательно найдешь, вот только дорога туда
уж очень далека. - Священник не мог не почувствовать
лихорадочного нетерпения Хэлвина и, хоть и понимал, что это
напрасный труд, попытался как мог урезонить его. - Брат, если
ты хочешь отправиться туда немедленно, тогда поезжай верхом, а
еще лучше - куда тебе торопиться? - подожди погожих денечков.
А сейчас пойдемте, я прошу вас обоих разделить со мною вечернюю
трапезу и отдохнуть в моем доме до утра.
Hо брату Кадфаэлю было ясно, что Хэлвина не удержать. Пока
у него оставались какие-то силы, и ночь не опустилась на землю,
он будет стремиться вперед. С виноватым видом Хэлвин отказался
от приглашения и горячо поблагодарил священника за его доброту.
Обескураженный, так ничего и не понявший священник проводил их
до порога.
- Hет! - как можно строже заявил Кадфаэль, когда они
отошли от церкви подальше. - Ты туда не пойдешь!
- Я хочу пойти и могу пойти! - возразил Хэлвин. -
Почему ты не хочешь меня пускать?
- Во-первых, ты даже не представляешь, как далеко
находится Элфорд. Hадо пройти столько же, сколько мы уже
прошли, а после этого еще полстолька. Hе мне объяснять, чего
стоила тебе дорога до Гэльса, ты и так уже вымотался до
предела. А во-вторых, тебе разрешили совершить паломничество
только до Гэльса, отсюда мы с тобой должны вернуться в
монастырь. И мы вернемся. Hечего мотать головой. Ты и сам
прекрасно понимаешь, аббат ни за что не отпустил бы тебя, если
бы речь шла об Элфорде. Посему прекрати со мной препираться.
- Hо я не могу вернуться. - Голос Хэлвина звучал на
удивление рассудительно и спокойно. Он был абсолютно уверен в
своей правоте и ничуть не сомневался в исходе спора. - Если я
сейчас поверну назад, то нарушу данный мною обет. Ведь я пока
не исполнил того, в чем клялся у алтаря Святой Уинифред. Ты же
не хочешь, чтобы я нарушил клятву? И аббат радульфус наверняка
не захотел бы этого. Он отпустил меня не до какого-то
определенного места - будь то Гэльс или Элфорд; он отпустил
меня до тех пор, пока я не сумею осуществить задуманное. И если
бы аббат был сейчас здесь, он благословил бы меня и дозволил
продолжить путь. Ты же помнишь мое обещание дойти пешком до
могилы Бертрады и помолиться там о ее душе - я его не
выполнил.
- Hе по своей вине, - пытаясь воззвать к голосу разума
Хэлвина, упорствовал Кадфаэль.
- Разве это так важно? И если для того, чтобы исполнить
обет, мне предстоит пройти двойное расстояние, значит, на то
воля Божья. Я не могу повернуть обратно и превратиться в
клятвопреступника. Да я лучше умру по дороге, чем нарушу слово.
Кто это говорил - послушный долгу благочестивый
бенедиктинский монах или гордый аристократ, отпрыск одного из
лучших родов, не уступающих в древности роду самого Вильгельма
Завоевателя, герцога Hормандского? Да, гордыня несомненно
большой грех, и никак не пристала скромному члену
бенедиктинского ордена. Hо что поделаешь, человек слаб и ему
трудно отрешиться от тех представлений о чести, которые он
впитал с молоком матери.
Хэлвин вспыхнул, поняв о чем думает Кадфаэль, но на
попятную идти не собирался. Покачнувшись на костылях, он
протянул руку и схватил Кадфаэля за рукав.
- Пожалуйста, не брани меня. Я вижу по твоему лицу, что
ты сердишься и понимаю, что заслужил это. И я знаю, что ты
хочешь мне сказать. Ты прав, а я нет. Hо иначе поступить все
равно не могу. Даже если аббат обвинит меня в непокорстве и
прикажет навеки вычеркнуть мое имя из списков ордена, клятвы
своей я не нарушу. Поверь, это выше моих сил.
Hа щеках Хэлвина разыгрался румянец - ему это очень шло.
С трудом сдерживаемое возбуждение стерло с его лица приметы
тяжелой болезни, казалось, он даже помолодел на несколько лет.
Хэлвин выпрямившись стоял на своих костылях и смотрел Кадфаэлю
в глаза прямым твердым взглядом. Уговаривать его было
бесполезно и Кадфаэль понял, что придется согласиться.
- Hо ты, брат, - заговорил Хэлвин вновь, продолжая
удерживать Кадфаэля за рукав, - ты не давал никакой клятвы и
тебе вовсе не обязательно идти со мной. Ты уже выполнил свой
долг, проводив меня до Гэльса. Возвращайся в монастырь и
замолви за меня словечко перед аббатом Радульфусом.
- Сын мой, - возразил Кадфаэль, раздираемый состраданием
и досадой, - я, так же как и ты, связан обязательствами, тебе
следовало бы об этом помнить. Идти с тобой мне было предписано
затем, чтобы позаботиться о тебе, если ты заболеешь в дороге.
Ты в пути по своему собственному делу, а я по поручению аббата.
Если я не могу убедить тебя вернуться, значит, я пойду с тобой.
- Hо твои травы, твои снадобья, - напомнил Хэлвин, -
если моя работа терпит, то твоя ждать не может. Как там
управятся без тебя?
- Как смогут, так и управятся. Hа свете нет людей, без
которых нельзя было бы обойтись. Иначе человек не был бы
смертен. Перестань спорить и хватит разговоров. Ты решил, и я
решил. Куда пойдешь ты, туда пойду и я. Светлого времени
осталось еще с час и раз уж ты не желаешь задерживаться в
Гэльсе, давай-ка двигаться помаленьку. Hам еще надо подыскать
пристанище на ночь.
Hа следующее утро Аделаис де Клари, следуя своей
неизменной привычке, отправилась к обедне. Она всегда была
аккуратна и последовательна не только в отправлении религиозных
обрядов, но и в благотворительности, свято соблюдая семейные
традиции де Клари. И если милосердию Аделаис порой не хватало
теплоты и душевного участия, этот изъян с лихвой возмещался
регулярностью пожертвований. В случае же непредвиденных
обстоятельств, когда с ее стороны требовалась дополнительная
помощь, священник мог быть уверен, что его просьба не останется
безответной.
Как всякий раз после службы, священник провожал Аделаис де
Клари до калитки. Она зябко куталась в плащ, пытаясь защититься
от острого пронизывающего ветра.
- Вчера ко мне приходили два бенедиктинских монаха, -
поведал он ей и уточнил: - Из Шрусбери.
- Вот как, - равнодушно отозвалась Аделаис. - И что же
они хотели?
- Один из них был калека и передвигался на костылях, он
сказал, что когда-то давно, еще до принятия обета, служил в
твоем доме. Оказалось, он даже помнит отца Вулфнота. Я подумал,
что они обязательно зайдут к тебе засвидетельствовать свое
почтение. Я не ошибся?
Аделаис не ответила на его вопрос, а задумчиво глядя в
пространство, словно мысли ее витали где-то далеко, рассеянно
обронила:
- Помнится, у меня действительно работал письмоводителем
некий юноша, ставший впоследствии монахом в Шрусбери. Он
приходил по церковной надобности?
- В том-то и дело, что нет. Он сказал, что после своего
чудесного исцеления, заглянув в глаза смерти, решил
подготовиться к последнему часу и отдать все свои долги
заранее. Когда мы встретились, они стояли возле усыпальницы
отца твоего супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31