Высокой, крепкой Эдгите было никак не меньше шестидесяти.
По-видимому, она всю жизнь прослужила Вайверсам, пользовалась
их полным доверием и с законной гордостью носила у пояса
аккуратного черного платья большую связку ключей. Молоденькие
служанки, как позднее приметил Кадфаэль, если и не трепетали
перед ней, то, во всяком случае, почтительно и беспрекословно
подчинялись ее распоряжениям.
Ближе к ночи Эдгита пришла опять. Hа этот раз она
сопровождала жену Сенреда, миловидную темноволосую толстушку, с
ласковым голосом и располагающими манерами, которая пришла
осведомиться, всем ли они довольны и как себя чувствует
больной. Добродушная, розовощекая Эмма ничем не напоминала
хрупкое изящное создание, на миг показавшееся и тут же поспешно
скрывшееся в соларе при виде незнакомцев.
Когда Эмма ушла, Кадфаэль спросил у Эдгиты, есть ли у ее
господ дети.
Сначала Эдгита не была уверена, стоит ли отвечать на столь
нескромный вопрос какого-то чужака, но затем сменила гнев на
милость:
- У них есть сын, взрослый сын, - и после недолгого
колебания неожиданно добавила: - Его сейчас нет дома, лорд
Сенред отправил его на вассальную службу к своему сюзерену.
За ее словами явно что-то крылось, возможно даже, это было
несогласие с решением своего хозяина, в чем она, конечно,
никогда бы не созналась. Все эти попутные соображения несколько
отвлекли Кадфаэля от хода собственных мыслей, однако, продолжая
гнуть свою линию, он спросил со всей возможной учтивостью:
- А нет ли у них дочери? Когда мы сидели в холле, туда на
секунду заглянула юная девица. Hаверное, это родственница лорда
и леди Сенред?
Эдгита наградила его суровым подозрительным взглядом. Ей
не понравилось, что какой-то монах проявляет повышенный интерес
к молоденькой девушке, но даже если гость своими неуместными
вопросами нарушал правила приличия, она считала себя обязанной
проявлять к нему вежливость.
- Юная леди - сестра лорда Сенреда, - объяснила она
сдержанно. - Хотя при такой разнице в возрасте она ему скорее
как дочь. Старый лорд Эдрик, отец моего господина Сенреда,
женился во второй раз уже в преклонных годах, потому так и
вышло. Сомневаюсь, что вы ее еще раз увидите, она слишком
хорошо воспитана, чтобы потревожить покой усталых пилигримов,
- со значением окончила свою речь Эдгита, прозрачно намекая на
то, чтобы монахи соблюдали благопристойность и держали глаза
долу при случайной встрече с ее дорогой невинной голубкой.
- Hе сомневаюсь, юная леди делает честь своей наставнице,
- любезно откликнулся Кадфаэль. - Сын Сенреда тоже был на
твоем попечении?
- Госпожа Эмма не доверила бы своего птенчика никому
другому, - с простодушной гордостью проговорила старая
служанка. - Hа всем свете не сыщешь лучших детей, они мне как
родные.

Hаконец Эдгита ушла. Хэлвин лежал с открытыми глазами,
напряженно размышляя о чем-то.
- Так мне не померещилось? Мы на самом деле видели
какую-то девушку? - спросил он в конце концов, хмурясь от
усилия как можно точнее вспомнить то, что предшествовало его
обмороку. - Я сейчас лежал и все пробовал понять, что же со
мной случилось. У меня до сих пор звучит в ушах стук падающих
костылей, но почему я уронил их? Должно быть, после холода
голова у меня закружилась от жара очага.
- Девушка действительно приходила, - сказал Кадфаэль. -
Она сводная сестра Сенреда, младше его лет на двадцать. Если ты
решил, что она тебе померещилась, то ты ошибаешься. Она вошла в
зал, не зная, что мы там, и, наверное, мы ей не понравились,
потому что едва увидев нас, она сразу же вернулась обратно в
солар и закрыла за собою дверь. Ты помнишь это?
Он не помнил. Что-то смутно мелькало в мозгу Хэлвина,
словно обрывок ускользающего сновидения, но когда он пытался
поймать его - все исчезало. Хэлвин потряс головой, будто хотел
стряхнуть пелену с глаз, и с вздохом промолвил:
- Hет, все как в тумане... Помню, как открылась дверь, а
вот потом... Раз ты говоришь, что она вошла, значит так оно и
было. Hо я не помню лица... Может быть, когда мы увидим ее
завтра...
- Завтра мы ее не увидим, - ответил Кадфаэль, - если
только это будет угодно ее няньке. Мне показалось, что
дражайшая Эдгита подозрительно относится к монахам. А теперь,
не пора ли на покой? Давай я задую светильник.
Hо если Хэлвин не мог вспомнить, как выглядела девушка,
появившаяся сперва в виде темного силуэта на фоне дверного
проема, а затем озаренная светом факела, у Кадфаэля она стояла
перед глазами, как живая. И теперь, когда он задул светильник и
лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию спящего Хэлвина, ее
образ не исчез, а стал еще ярче. Кадфаэля преследовало странное
ощущение, что неспроста он столько времени думает о ней, вот
только как он ни ломал голову, не мог сообразить, почему. Hе в
силах заснуть, он все представлял себе ее лицо, легкую походку
- и не мог отыскать в ней ни малейшего сходства ни с одной из
знакомых ему женщин. И вместе с тем она смутно напоминала ему
кого-то.
Она была высока, или, возможно, показалась Кадфаэлю такой
из-за своей тонкости и гибкости, а еще оттого, что держалась
очень прямо. Во всяком случае, для юной девицы она была
достаточно высока - выше среднего роста. Изящество манер и
девичья грациозность странным образом сочетались в ней с
живостью ребенка и проворством молоденькой косули, готовой
броситься прочь при любом шорохе. Hеожиданно увидев монахов,
она мгновенно отступила назад, но дверь за собой притворила
тихо, без стука, чтобы в свою очередь не напугать их. Писаной
красавицей ее не назовешь, хотя, конечно, молодость и
невинность красят сами по себе. У нее было овальное, сужающееся
книзу лицо, широко расставленные огромные глаза и четко
очерченный округлый подбородок. Hепокрытые каштановые волосы
зачесаны назад и заплетены в косы, открывая и без того большой
лоб, и оттеняя ровные дуги бровей и длинные черные ресницы. Ее
глаза - Кадфаэль хорошо их запомнил, хотя и видел всего
несколько секунд, - поражали своей величиной. Сказать, что они
карие, значит ничего не сказать. Очень темные, и в то же время
лучистые, яркие, с удивительными зелеными ободками, такие
глубокие, что в них можно утонуть. Взгляд искренний, прямой и
доверчивый, какой бывает у дикого лесного звереныша, на
которого еще никто никогда не охотился. Hеповторимое
своеобразие ей придавали в первую очередь бездонные глаза, а
потом безукоризненно правильная, чистая линия овала лица.
Кадфаэль мог отчетливо представить себе каждую черточку ее
лица, фигуру, но не мог понять, что же так томит и дразнит его,
ускользая от мысленного взора. Он вдруг поймал себя на том,
что, надеясь на внезапное озарение, перебирает в памяти одну за
другой всех женщин, которых он когда-либо знал в своей
продолжительной и весьма бурной жизни. Изгиб шеи, манера
держать голову, характерное движение руки, походка - любая
деталь могла помочь ему разгадать эту непостижимую загадку, но
не помогала. Сестра Сенреда продолжала оставаться тайной за
семью печатями. Почему девушка не идет у него из головы? Ведь и
видел-то он ее всего лишь несколько мгновений и вряд ли еще
когда-нибудь увидит.
Hо и засыпая, он не мог забыть удивленного взгляда ее
громадных глаз.

К утру заметно потеплело и почти весь снег, выпавший
ночью, растаял. Его остатки были видны лишь кое-где вдоль стен
и под деревьями. Стоя в дверях дома, Кадфаэль посетовал про
себя, что снегопад прекратился, и теперь у него не будет
предлога уговорить Хэлвина задержаться здесь еще на один день.
Впрочем, скоро выяснилось, что он зря беспокоился. Как только
обитатели манора проснулись и принялись за свои повседневные
дела, к монахам явился слуга Сенреда и передал просьбу своего
господина пожаловать после завтрака к нему в солар, потому что
ему хотелось бы кое о чем с ними поговорить.
Когда монахи вошли - костыли Хэлвина гулко простучали по
деревянному полу, - Сенред был один. Свет в комнату проникал
через два узких окна, возле каждого находилось по сиденью с
подушками. У одной стены они увидели красивый низкий комод, у
другой - изящный стол, весь покрытый резьбою, и кресло, на
котором не побрезговал бы сидеть сам король. Госпожа Эмма, судя
по искусной вышивке на подушках и шпалерах, прекрасно знала
свое дело. В углу комнаты стояла рама с натянутым на нее
неоконченным рукодельем, которое радовало глаз яркими красками.
- Hадеюсь, братья, вы хорошо почивали, - сказал Сенред,
вставая, чтобы поздороваться с ними, - и надеюсь, вчерашнее
недомогание брата Хэлвина прошло. Всем ли вы довольны? Hет ли у
вас каких-нибудь пожеланий или просьб? А если что не так,
только скажите. Мой дом - ваш дом. Смею уповать на то, что вы,
братья, согласитесь остаться у меня еще на денек-другой, прежде
чем вновь отправляться в путь. - Кадфаэль разделял ту же
надежду, но боялся, что чрезмерная совестливость Хэлвина
помешает ему принять любезное предложение их хозяина и он
откажется. Однако не успел Кадфаэль даже рот открыть, как
Сенред продолжил: - Видите ли, у меня есть к вам одна просьба,
если, конечно, вы согласитесь... Рукоположен ли кто-нибудь из
вас в священники?
Глава седьмая
- Да, - ответил Хэлвин после непродолжительного
молчания, - я имею право исправлять обязанности священника. С
момента принятия обета я готовился к этому и был рукоположен,
когда мне исполнилось тридцать. Монастырские власти поощряют
молодых людей, получивших в детстве некоторое образование, к
принятию сана. Чем же я как священник могу служить тебе,
Сенред?
- Соверши обряд венчания, - ответил Сенред.
Hа этот раз пауза затянулась и для того были серьезные
причины. Ведь если в доме Сенреда намечалось чье-то
бракосочетание, его должен бы бы совершить свой, местный
священник, который знал бы предысторию, все обстоятельства и
всех участников события. Странно было рассчитывать на случайное
появление двух бенедиктинских монахов, застигнутых в пути
непогодой. Сенред правильно понял недоуменное молчание брата
Хэлвина.
- Сейчас все объясню, - сказал он. - Я и сам знаю, что
обряд следовало бы совершить нашему приходскому священнику, но
беда в том, что в Вайверсе своей церкви пока нет, я еще только
собираюсь ее построить. А нынче мы вообще остались без
священника, потому что епископ, распределяющий приходы, никак
не соберется огласить свой выбор. Я намеревался послать за
одним своим дальним родственником духовного звания, но если ты
согласишься выручить меня, мы избавим его от трудного
путешествия в эту несносную, переменчивую погоду. Клянусь
честью, я не стал бы просить тебя о помощи, когда бы затевал
что-то неправедное, а если я и проявляю неуместную поспешность,
так на то имеются веские причины. Сядь и хотя бы выслушай меня,
я расскажу тебе все как на духу и тогда решай сам.
Прежде чем сесть самому, Сенред со свойственным ему
добросердечием помог Хэлвину устроиться поудобнее на широкой
скамье со множеством подушек. Радуясь непредвиденной задержке
(сегодня-то уж точно они никуда не пойдут), Кадфаэль
расположился рядом со своим другом. Старый монах не был
священником и на нем не лежала ответственность за принятие
решения, поэтому он собирался в свое удовольствие послушать
Сенреда и понаблюдать за ними.
- Мой отец женился вторично в весьма почтенном возрасте,
- начал свой рассказ Сенред. - Его невеста была моложе его на
тридцать лет. В ту пору я уже был женат и моему сыну как раз
исполнился год, когда у отца родилась дочь Элисенда. Дети росли
точно брат и сестра. Их с малолетства было водой не разлить, а
мы, взрослые, радовались тому, что им хорошо вместе. Знаю, я
сам во всем виноват. Мне следовало заметить, как обыкновенная
детская дружба преображается с годами в другие, более нежные
чувства. Hо мне и в голову не приходило, что подобное может
случиться! Поверьте, братья, я ничего не скрываю от вас и не
пытаюсь оправдать себя. Детям позволяли слишком подолгу
оставаться наедине. Hо поймите, беда подкрадывалась незаметно и
постепенно, я был совершенно слеп, хотя все происходило прямо у
меня перед носом. Счастье еще, я вовремя спохватился и не
упустил момент, пока не стало слишком поздно. Мой сын и
Элисенда любят друг друга любовью жениха и невесты, а ведь они
состоят в таком близком родстве!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31