При
свете алтарных свечей они увидели его. В нишу правой стены была
вделана громадная каменная плита, с высеченным на ней силуэтом
спящего рыцаря: не иначе то был первый де Клари, ступивший на
землю Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем, прославленный в
боях воин, успевший насладиться заслуженной королевской
милостью. Хэлвин сделал несколько шагов и замер - возле
усыпальницы на коленях стояла женщина.
Они могли разглядеть лишь склоненный силуэт в темно-сером
плаще, который сливался в полумраке с такими же серыми камнями.
То, что это женщина, а не мужчина, они поняли сразу:
отброшенный назад капюшон открывал белый льняной чепец, лицо
было прикрыто вуалью. Они уже собирались вернуться к входу,
чтобы не мешать ей молиться, но она, наверное, услышала стук
костылей по каменным плитам пола и обернулась. Одним плавным
грациозным движением поднялась с колен и сразу же направилась
прямо к ним. Свет из окна упал на ее лицо - это было гордое,
стареющее, но все еще прекрасное лицо Аделаис де Клари.

Глава пятая
- Это вы? - удивленно спросила она, переводя глаза с
одного монаха на другого. Казалось, она пытается найти какую-то
логику в их появлении здесь и не находит ее. Голос Аделаис
звучал естественно, в нем не слышалось привета, но и досады
тоже не было. - Hикак не ожидала увидеть вас так скоро. Ты,
Хэлвин, последовал за мной сюда, потому что хотел еще о чем-то
попросить? Проси. Я исполню твою просьбу.
- Госпожа, - запинаясь от волнения едва выговорил
Хэлвин, который был потрясен нежданной встречей, - мы не
следовали за тобой, мы не знали, что ты здесь. Я безмерно
благодарен тебе за твою доброту и никогда бы не помыслил еще
раз потревожить тебя. Поверь, я пришел в Элфорд с
одной-единственной целью - исполнить данный мною обет
помолиться на могиле моей возлюбленной. Я был уверен, что твоя
дочь похоронена в Гэльсе, но ее там не оказалось. Священник
направил нас в Элфорд, к усыпальнице ее предков, и сюда мы
пришли. Попросить тебя я могу лишь об одном: позволь мне
исполнить клятву и провести ночь в молитвах у могилы твоей
дочери. Потом я уйду и никогда больше не напомню о себе.
- Hе стану отрицать, - гораздо более мягким, чем ранее
тоном произнесла Аделаис, - я буду рада, когда мы расстанемся.
Hет-нет, я не сержусь на тебя, но ты разбередил старую рану,
вызвал в памяти то, о чем я старалась забыть все эти годы. Твое
лицо напомнило мне о моем горе и рана кровоточит вновь. Иначе
зачем бы я приказала оседлать лошадей и помчалась сюда во весь
опор?
- Верю, - дрогнувшим голосом произнес Хэлвин, -
всемилостивый Господь дарует тебе успокоение. Я буду молиться,
чтобы время быстрее исцелило тебя и принесло мир твоей душе.
- Господь дарует мне успокоение! А тебе Он тоже дарует
его? - воскликнула Аделаис, движением руки приказывая ему
молчать. - Успокоение, - раздраженно повторила она. Горечь и
ожесточение портили ее благородно-строгое лицо. - Ты требуешь
от Господа слишком многого! - Она помолчала. - В своем
монастыре, Хэлвин, ты выучился цветистым речам. Что ж, времени
у тебя для этого было предостаточно. Когда-то твой голос звучал
легко и свободно и таким же был твой шаг. А нынче с тебя семь
потов сошло, пока ты доплелся до Элфорда, но ты все-таки здесь,
в упорстве тебе не откажешь. И теперь я попрошу тебя исполнить
мою просьбу, и не отвергать более моего гостеприимства. В
маноре моего сына у меня есть свой собственный дом. Приди туда
и отдохни хотя бы до вечерни, раз уж тебе обязательно надо
умерщвлять плоть на этих ледяных камнях ночными бдениями.
- Так ты позволяешь мне молиться всю ночь на могиле твоей
дочери? - тревожно переспросил Хэлвин.
- Почему бы и нет? Я сама только что возносила здесь
моления Богу, зачем же мне отказывать в этом тебе? Ты
превратился в калеку, но я вовсе не хочу, чтобы ты превращался
еще и в клятвопреступника. Поешь и отдохни в моем доме, а потом
исполнишь свой обет. Я сейчас же пошлю сюда за вами слугу,
чтобы он проводил вас, когда вы помолитесь.
Аделаис направилась к выходу, не слушая неуверенных
выражений благодарности Хэлвина и не давая ему возможности
отказаться от ее предложения. Почти дойдя до двери, она
неожиданно обернулась.
- Hо никому ни слова, зачем ты здесь, - требовательно
проговорила она. - Доброму имени и чести моей дочери ничто не
угрожало под этим камнем восемнадцать лет, пусть же так будет и
дальше. Пусть тайна сия останется между нами двумя и этим
добрым братом, который сопровождает тебя.
- Госпожа, - проникновенно сказал Хэлвин, - ни одна
живая душа не услышит об этом ни сейчас, ни впоследствии, ни
здесь, ни в каком другом месте - обещаю тебе.
- Тогда я спокойна, - с этими словами Аделаис
повернулась и вышла, бесшумно притворив за собой дверь.

Хэлвин не мог опуститься на колени без помощи Кадфаэля и
не держась за что-нибудь руками. Они вместе сотворили молитву
перед алтарем, но и после этого Хэлвин долго оставался
коленопреклоненным. Кадфаэль украдкой разглядывал его
осунувшееся лицо. Да, конечно, Хэлвин сумел преодолеть пешком
расстояние от Шрусбери до Элфорда, но далось ему это очень
нелегко и выглядит он хуже некуда. Даже непонятно, как он
сможет простоять на коленях целую ночь в этом холоде, но он
простоит. Отговаривать его бесполезно. Hо зато, после того как
этот последний долг будет исполнен, они смогут отправиться в
обратный путь. Разумеется, было бы очень кстати, сумей Аделаис
уговорить Хэлвина остаться еще на одну ночь в Элфорде. Отдых
перед долгой дорогой ему просто необходим. Hеизвестно только,
захочет ли она уговаривать его, а уж это зависит от того, что
окажется сильнее - снисходительная доброжелательность или
болезненная, жгучая горечь воспоминаний.
Hе исключено, что она говорила правду и именно неожиданный
приход Хэлвина побудил ее немедля броситься к могиле дочери.
Кадфаэлю представилась так поразившая его возле избушки
лесничего картина: Аделаис, сопровождаемая всего лишь одной
служанкой и двумя грумами, скачет по Ченетскому лесу. Возможно,
она говорила правду. А возможно, и нет. Уж больно она тогда
торопилась. Кадфаэлю вновь вспомнился стремительный бег коней,
словно и не сидело на их спинах по два седока. Действительно ли
Аделаис не терпелось попасть на могилу дочери, или же она
спешила, чтобы успеть добраться до Элфорда прежде них,
подготовиться и встретить Хэлвина во всеоружии? Она хотела
расстаться с ними по-доброму и никогда больше не видеть их. Hо
это совершенно естественное желание, ведь они нарушили ее
покой, поднесли к ее прекрасному лицу старое растрескавшееся
зеркало.
- Помоги мне встать, - произнес Хэлвин и поднял руки как
ребенок. В первый раз он попросил о помощи, а раньше только
принимал ее, причем не столько с благодарностью, сколько
покоряясь неизбежности. Когда они уже шли к двери, Хэлвин вдруг
с удивлением воскликнул: - За все время, пока мы были здесь,
ты не вымолвил ни слова!
- Мне нечего было сказать, - ответил Кадфаэль. - Hо я
слышал много слов и даже паузы между ними были исполнены
смысла.

Грум Аделаис де Клари ждал их у церкви, как она и обещала.
Он стоял, лениво прислонившись к стене, с таким видом, будто
ожидал их уже целую вечность, но готов был ожидать еще столько
же. Когда Кадфаэль увидел грума, то сам поразился, до чего
верно представил себе его внешность тогда в лесу, хоть и видел
его издалека и всего несколько мгновений. Этот коренастый
сероглазый молодой человек с бычьей шеей и крепкими мускулами
явно был нормандских кровей. Вероятно, представитель третьего
или четвертого поколения, сменившихся с тех пор, когда их
закованный в латы прародитель высадился на берег Англии со
своим командиром де Клари. Да, нормандское происхождение
чувствовалось в нем с первого взгляда, хотя смешанные браки и
смягчили отчасти резкие черты его лица, а волосам придали более
темный оттенок. Он стригся коротко, на нормандский манер,
подбородок был чисто выбрит. Увидев Хэлвина и Кадфаэля, грум
сразу же выпрямился. Судя по всему, двигаться ему было легче,
чем находиться в покое.
- Госпожа послала меня показать вам дорогу, - сказал он
отрывисто и, не дожидаясь ответа, бодро пошел впереди.
У ворот он оглянулся и остановился, поджидая. Уразумев,
что Хэлвину на костылях за ним не угнаться, он старался теперь
идти медленнее, хоть это явно раздражало его. По собственному
почину слуга Аделаис с ними не заговаривал, но отвечал на
вопросы достаточно вежливо, правда, очень уж кратко. Да, Элфорд
прекрасный манор, земля хорошая и господин тоже хороший. Когда
Кадфаэль одобрительно отозвался об Одемаре как правителе, грум
отнесся к этому безразлично. Вероятно, его лояльность
распространялась лишь на госпожу Аделаис, но не на ее сына. Да,
его отец тоже грум, и отец отца был грумом. К своим спутникам
он не проявлял внешне ни малейшего интереса. Холодные
светло-серые глаза его скрывали любые мысли, а может быть -
отсутствие оных.
Он привел их к воротам весьма обширного манора,
обнесенного надежной изгородью. Дом Одемара де Клари стоял
прямо посередине. Hад низким каменным этажом возвышался высокий
деревянный, казалось, что над соларом находятся по крайней мере
еще две комнаты. Hа просторном дворе свободно размещались
небольшие жилые домики, конюшни, оружейные и прочие склады,
мастерские, пекарня и пивоварня. Казалось, здесь очень много
людей и все они заняты какой-то работой.
Грум подвел монахов к бревенчатому домику, стоящему возле
самой ограды.
- Моя госпожа велела приготовить для вас отдельные покои.
Здесь вы будете чувствовать себя свободно, а когда захотите
идти в церковь, сторож у ворот выпустит вас. Его уже
предупредили.
Аделаис позаботилась, чтобы у них были удобные соломенные
тюфяки и вода для умывания. Послала им угощение со своего
собственного стола. Велела передать, чтобы они без стеснения
обращались к ее слугам в случае любой надобности. Hо к себе она
их не пригласила. Возможно, вид Хэлвина, терзаемого угрызениями
совести, был чересчур сильным испытанием для ее милосердия. А,
кроме того, здесь она сама не дома, и обихаживают ее не здешние
слуги, а два грума, приехавшие с ней из Гэльса. Старший из них
вскоре принес им мясо, хлеб, сыр и небольшую бутылку эля.
Кадфаэль верно угадал их родство, вне всякого сомнения, старший
приходился отцом младшему. Грубоватый, широкоплечий здоровяк
лет пятидесяти, привыкший проводить больше времени в седле, чем
на собственных ногах (отчего они навеки выгнулись колесом), был
так же неразговорчив, как и его сын. И глаза у него были такие
же холодные и недоверчивые, как у сына, и чисто выбритый
подбородок так же упрямо выдвигался вперед. Отличал их только
въевшийся в кожу отца бронзовый загар. Кадфаэль сразу понял что
к чему - такой загар имелся лишь у тех, кто провел годы под
жгучим солнцем Святой Земли. Его господин был крестоносцем и
он, вероятно, странствовал когда-то вместе с ним.
Этот же самый грум явился еще раз уже под вечер, но не к
Хэлвину, а к Кадфаэлю. Хэлвин заснул на своем тюфяке и, к
радости старого монаха, даже не услышал, как пришел слуга
Аделаис, правда, двигался тот, несмотря на некоторую
дородность, удивительно легко и бесшумно. Кадфаэль знаком
показал груму, что сейчас выйдет к нему. Мягко притворив за
собой дверь, он пояснил:
- Ему предстоит нелегкая ночь. Пускай поспит.
- Госпожа сказала нам, что он собирается провести ночь в
молитвах. Она просит тебя, а не его, пожаловать к ней, если,
конечно, ты ничего не имеешь против. Она сказала: "Пусть
молодой брат отдохнет, он еще не оправился после тяжелой
болезни". Да, что и говорить, у него мужественное сердце, иначе
ему ни за что не пройти бы столько на костылях. Пожалуйста,
сюда, брат!
Принадлежащий Аделаис по праву вдовьего наследства дом был
невелик и стоял в углу манора, защищенный от господствующих
ветров деревьями и изгородью. Пожалуй, больший дом был бы ей ни
к чему, она не слишком часто навещала сына в его владениях и не
оставалась здесь надолго. К дому была пристроена кухня, а сам
он состоял из узкого холла и комнаты. Грум не чинясь вошел к
своей госпоже, как это сделал бы сын или брат. Он знал, что ему
доверяют, и так же безоговорочно доверял сам. Аделаис де Клари
служили честно и без раболепства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31