- спросил Татарский. - Чем занимаются его
члены?
- Можно подумать, ты не знаешь. Ты уже сколько времени у нас
работаешь? Вот всем этим его члены и занимаются.
- Как оно называется?
- Когда-то давно оно называлось Гильдией Халдеев, - ответил
Фарсейкин. - Но так его называли те, кто в нем не состоял, а только про
него слышал. Мы сами называем его Обществом Садовников, потому что наша
задача - пестовать священное дерево, которое дает жизнь великой богине.
- Давно это общество существует?
- Очень давно. Говорят, что оно действовало еще в Атлантиде, но мы
для простоты считаем, что оно пришло из Вавилона в Египет, а оттуда - к
нам. Татарский поправил сползшую с лица маску.
- Понятно, - сказал он. - Оно что, занималось строительством
Вавилонской башни?
- Нет. Вовсе нет. Мы не строительная контора. Мы просто слуги
великой богини. Если пользоваться твоей терминологией, мы следим, чтобы
Пиздец не проснулся и не наступил, это ты правильно понял. Я думаю, ты
понимаешь, что в России на нас лежит особая ответственность. Пес спит
именно здесь.
- А где именно?
- Повсюду, - ответил Фарсейкин. - Когда говорят, что он спит в
снегах, - это метафора. А то, что несколько раз в этом веке он почти
просыпался, - уже нет.
- Так чего же нам все время частоту опускают? Фарсейкин развел
руками.
- Человеческое легкомыслие, - сказал он, подходя к алтарю и снимая
с него золотую чашу. - Сиюминутные расчеты, близоруко понятая
конъюнктура. Но до конца нам ее никогда не опустят, не бойся. За этим
тщательно следят. А сейчас, если ты не возражаешь, перейдем к ритуалу.
Приблизившись к Татарскому, он положил руку ему на плечо.
- Встань на колени и сними маску.
Татарский послушно опустился на пол и снял маску с лица. Фарсейкин
окунул палец в чашу и провел на лбу Татарского мокрый зигзаг.
- Ты есть посредник, и ты есть послание, - сказал он, - и Татарский
понял, что линия на его лбу - сдвоенная "М".
- Что это за жидкость? - спросил он.
- Собачья кровь. Символику, надеюсь, не надо объяснять?
- Нет, - сказал Татарский, поднимаясь с пола. - Не дурак, читал
кое-что. Что дальше?
- Теперь ты должен заглянуть в священный глаз.
Почему-то Татарский вздрогнул, и Азадовский это заметил.
- Да не бойся ты, - вмешался он. - Через этот глаз великая богиня
узнает своего мужа. А поскольку муж у нее уже есть, это простая
формальность. Смотришься в глаз, выясняется, что ты не бог Мардук, и мы
спокойно работаем дальше.
- Какой бог Мардук?
- Ну, или не Мардук, - сказал Азадовский, вынимая из-под юбки пачку
"Мальборо" и зажигалку, - неважно. Это я так. Фарсук, ты объясни ему, ты
владеешь. А я отъеду в страну настоящих мужчин.
- Это тоже мифологема, - сказал Фарсейкин. - У великой богини был
муж, тоже бог, самый главный из всех богов, которого она опоила любовным
напитком, и он уснул в святилище на вершине своего зиккурата. А
поскольку он был бог, то и сон у него такой, что... Ну, в общем, дело
путаное, но весь наш мир со всеми нами и даже с этой богиней ему как бы
снится. И великая богиня постоянно ищет того, кому она снится, потому
что только через него она обретает свою жизнь. А поскольку найти его
нельзя, у нее есть символический земной муж, которого она сама выбирает.
Татарский покосился на Азадовского. Тот кивнул головой и выпустил
сквозь ротовое отверстие маски аккуратное колечко дыма.
- Угадал, - сказал Фарсейкин. - Сейчас он. Для Лени, конечно,
довольно напряженный момент, когда кто-то другой заглядывает в священный
глаз, но пока все обходилось. Давай.
Татарский подошел к глазу на тумбочке и опустился перед ним на
колени. Синяя эмалевая роговица была отделена от зрачка тонким золотым
ободком, а сам зрачок был темным и зеркальным. Татарский увидел в нем
свое искривленное лицо, изогнутую фигуру Фарсейкина в темном капюшоне и
распухшее колено Азадовского.
- Софит поверните, - сказал кому-то Фарсейкин. - Так он не
разглядит. А надо, чтобы на всю жизнь запомнил.
На зрачок упала яркая полоса света, и Татарский перестал видеть
свое отражение - вместо него появились размытое золотое мерцание, словно
он только что несколько минут смотрел на заходящее солнце, а потом
закрыл глаза и увидел его заблудившийся в нервных окончаниях отпечаток.
"И что я должен был разглядеть?" - подумал он.
Сзади произошла быстрая суета, что-то металлическое тяжело звякнуло
о пол, и раздался хрип. Татарский мгновенно вскочил на ноги, отпрыгнул
от алтаря и обернулся. Сцена, которую он увидел, была настолько
нереальна, что он даже не испугался, решив, что это часть ритуала. Саша
Бло с Малютой, в пушистых белых юбках и болтающихся на груди золотых
масках, душили Азадовского желтыми нейлоновыми прыгалками, стараясь
держаться от него как можно дальше, а Азадовский, выпучив бараньи глаза,
обеими руками изо всех сил тянул к себе тонкую нейлоновую струну. Силы,
увы, были неравными - на его прорезанных ладонях выступила кровь,
окрасившая желтую нить, и он упал сначала на колени, а потом на живот,
накрыв грудью свалившуюся маску. Татарский успел заметить момент, когда
выражение удивления и оторопи в направленных на него глазах Азадовского
пропало, не сменившись никаким другим. Только тогда он понял, что если
это и было частью ритуала, то совершенно неожиданной для Азадовского.
- Что такое? Что происходит?
- Спокойно, - сказал Фарсейкин. - Уже ничего не происходит. Все уже
произошло.
- Зачем? - спросил Татарский.
Фарсейкин пожал плечами:
- Великая богиня устала от мезальянса.
- Откуда вы знаете?
- На священном гадании в Атланте оракул предсказал, что у Иштар в
нашей стране появится новый муж. С Азадовским у нас давно были проблемы,
но вот кто этот новый, мы долго понять не могли. Про него было сказано
только то, что это человек с именем города. Мы думали, думали, искали, а
тут вдруг приносят из первого отдела твое личное дело. По всем понятиям
выходит, что это ты и есть.
- Я???
Вместо ответа Фарсейкин сделал знак Саше Бло и Малюте. Те подошли к
телу Азадовского, взяли его за ноги и поволокли из алтарной комнаты в
раздевалку.
- Я? - повторил Татарский. - Но почему я?
- Не знаю. Это ты у себя спроси. Меня вот богиня почему-то не
выбрала. А как бы звучало - человек, оставивший имя...
- Оставивший имя?
- Я, вообще, из поволжских немцев. Просто когда университет кончал,
с телевидения разнарядка пришла на чурку - корреспондентом в Вашингтон.
А я комсомольским секретарем был, то есть на Америку первый в очереди.
Вот мне на Лубянке имя и поменяли. Впрочем, это неважно. Выбран ты.
- А вы бы согласились?
- Почему нет. Ведь как звучит - муж великой богини! Должность чисто
ритуальная, обязанностей никаких, а возможности широкие. Можно сказать,
любые. Но все, конечно, от воображения зависит. У покойного уборщица
каждое утро ковер кокаином из ведра посыпала. Ну, дач себе настроил,
картин каких-то накупил... А больше ничего и не придумал. Я же говорю -
мезальянс.
- А отказаться я могу?
- Не думаю, - сказал Фарсейкин.
Татарский поглядел в дверной проем, за которым происходило что-то
странное - Малюта с Сашей Бло укладывали Азадовского в контейнер в форме
большого зеленого шара. Его неестественно согнутое тело было уже внутри;
из открытой дверцы торчала волосатая нога в красном тапочке, которая
никак не хотела влезать внутрь.
- Что это за шар?
- Тут коридоры длинные и узкие, - ответил Фарсейкин. - Нести
замучаешься. А катить очень удобно. И когда на улицу выкатываешь, ни у
кого никаких вопросов. Это Сеня Велин перед смертью придумал. Какой был
дизайнер... И ведь тоже из-за этого идиота пропал. Как бы я хотел, чтобы
Сеня все это видел!
- А почему он зеленый?
- Не знаю. Какая разница. Ты, Ваван, не ищи во всем символического
значения, а то ведь найдешь. На свою голову.
В раздевалке раздался тихий хруст, и Татарский поморщился.
- Меня тоже когда-нибудь задушат? - спросил он.
Фарсейкин пожал плечами:
- Мужья великой богини, как ты понял, иногда меняются. Но это часть
профессии. Если не наглеть, то вполне можно дотянуть до старости. И даже
на пенсию выйти. Ты, главное, если сомневаешься в чем, сразу ко мне. И
советы мои слушай. Первый будет такой: ты, когда к Азадовскому в кабинет
переедешь, убери этот ковер прококаиненный. А то по городу слухи ходят,
какие-то совершенно левые люди на прием ломятся. Зачем нам это?
- Ковер-то я уберу. А вот как мы всем остальным объясним, что я в
его кабинет переезжаю?
- Им ничего объяснять не надо. Все сами понимают. Других у нас не
держат.
Из раздевалки выглянул Малюта, который уже успел переодеться. Он на
секунду поднял глаза на Татарского, сразу же отвел их и протянул
Фарсейкину мобильный телефон Азадовского.
- Выкатывать? - деловито спросил он.
- Нет, - сказал Фарсейкин, - закатывать. Чего глупые вопросы
задаешь?
Дождавшись, пока металлический гул в длинной норе коридора стихнет,
Татарский тихо спросил:
- Фарсук Карлович, скажите мне по секрету...
- Да?
- Кто всем этим на самом деле правит?
- Мой тебе совет - не суйся, - сказал Фарсейкин. - Дольше будешь
живым богом. Да я, если честно, и сам не знаю. А столько лет уже в
бизнесе.
Он подошел к стене за алтарем, открыл ключом потайную маленькую
дверцу и, нагнувшись, вошел внутрь. За дверцей зажегся свет, и Татарский
увидел большую машину, похожую на раскрытую черную книгу с двумя
вертикальными цилиндрами из матового стекла по краям. На черной
плоскости, повернутой к Татарскому) белело слово "Compuware" и
незнакомый символ, а перед машиной стояло кресло вроде зубоврачебного с
ремнями и фиксаторами.
- Что это? - спросил Татарский.
- 3D-сканер.
- Зачем?
- Снимем с тебя облачко.
- А без этого нельзя?
- Никак. По ритуалу ты становишься мужем великой богини только
после того, как тебя оцифруют. Превратят, так сказать, в визуальный ряд.
- И что, потом во все клипы и передачи будут вставлять? Как
Азадовского?
- Это твоя главная сакральная функция. У богини действительно нет
тела, но есть нечто, что заменяет ей тело. По своей телесной природе она
является совокупностью всех использованных в рекламе образов. И раз она
являет себя посредством визуального ряда, ты, чтобы стать богоподобным,
тоже должен быть преображен. Тогда вы будете иметь возможность
мистически слиться. Собственно, ее мужем станет именно твоя 3D-модель, а
сам будешь как бы... регент, что ли. Иди сюда.
Татарский нервно поежился, и Фарсейкин засмеялся:
- Да не бойся ты. Это не больно, когда сканируют. Как в ксероксе,
только крышкой не закрывают... Пока что не закрывают... Да ладно, шучу,
шучу. Давай быстрее, а то нас наверху ждут. Торжественный вечер - твоя,
так сказать, презентация. Расслабишься в узком кругу.
Татарский последний раз посмотрел на базальтовую плиту с собакой и
богиней и решительно нырнул в дверцу, за которой ждал Фарсейкин. Стены и
потолок комнатки были выкрашены в белый цвет, и она была почти пуста -
кроме сканера, в ней помещались стол с панелью управления и несколько
картонных ящиков от какой-то электроники у стены.
- Фарсук Карлович, вы слышали про птицу Семург? - спросил
Татарский, садясь в кресло и укладывая руки на подлокотники.
- Нет. А что это за птица?
- Была такая восточная поэма, - сказал Татарский, - я ее сам не
читал, слышал только. Про то, как тридцать птиц полетели искать своего
короля Семурга, прошли через много разных испытаний, а в самом конце
узнали, что слово "Семург" означает "тридцать птиц".
- Ну и что? - спросил Фарсейкин, втыкая черный штепсель в розетку.
- Да так, - сказал Татарский. - Я вот подумал, а может, наше
поколение, которое выбрало "Пепси", - вы ведь тоже в молодости выбрали
"Пепси", да?
- А что делать-то было, - пробормотал Фарсейкин, щелкая
переключателями на панели.
- Ну да... Мне одна довольно жуткая мысль пришла в голову - может
быть, все мы вместе и есть эта собачка с пятью лапами? И теперь мы, так
сказать, наступаем?
Фарсейкин, поглощенный своими манипуляциями, явно пропустил эти
слова мимо ушей.
- Так, - сказал он, - сейчас замри и не моргай. Готов?
Татарский сделал глубокий вдох.
- Готов, - сказал он.
Машина зажужжала, и белые матовые лампы по ее краям зажглись
ослепительным светом. Конструкция, похожая на раскрытую книгу, стала
медленно поворачиваться вокруг оси, в глаза Татарскому ударил белый луч,
и на несколько секунд он ослеп.
- Склоняюсь перед живым богом, - торжественно сказал Фарсейкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39