Никакой
мебели в комнате не было; на одной стене висела цветная фотография
Гагарина с голубем в руках, а у другой стояли металлические стеллажи со
множеством однообразных синих ящиков, единственным украшением которых
была похожая на снежинку эмблема "Silicon Graphics". Внешне ящики мало
отличались от аппарата, когда-то виденного Татарским в "Драфт Подиуме".
Никаких интересных лампочек или индикаторов на этих ящиках не было - так
же могла бы выглядеть какая-нибудь банальная трансформаторная
подстанция. Но Морковин вел себя чрезвычайно торжественно.
- Азадовский говорил, что ты любишь, когда у жизни большие сиськи,
- сказал он. - Вот это самая большая. И если она тебя пока не
возбуждает, то это просто с непривычки.
- Что это такое?
- Рендер-сервер 100/400. Их "Силикон Графикс" специально для этих
целей гонит - хай энд. По американским понятиям в принципе уже старье,
но нам хватает. Да и вся Европа на таких пашет. Позволяет просчитывать
до ста главных и четырехсот вспомогательных политиков.
- Крутой компьютер, - без энтузиазма сказал Татарский.
- Это даже не компьютер. Это стойка, где двадцать четыре
компьютера, которыми управляют с одной клавиатуры. В каждом по четыре
процессора, частота восемьсот мегагерц. Кадры каждый блок считает по
очереди, а вся система работает примерно как авиационная пушка, у
которой стволы крутятся. Американцы с нас бабок взяли немеряно. Но что
делать - когда все начиналось, у нас таких не было. А теперь, как ты сам
понимаешь, уже никогда и не будет. Американцы, кстати, и есть наша
главная проблема. Опускают нас, как козлов.
- Это как?
- Да на мегагерцы. Сначала за Чечню на двести опустили. На самом
деле, конечно, из-за нефтепровода, ты ведь понимаешь. Потом за то, что
кредит украли. И так по любому поводу. Мы, конечно, разгоняем по ночам,
но они же в посольстве тоже телевизор смотрят. Как только мы чуть-чуть
частоту поднимем, они просекают и инспектора шлют. В общем, позор.
Великая страна, а сидим на четырехстах мегагерцах. Да и те не наши.
Морковин подошел к стойке, выдвинул из нее узкий синий блок и
откинул вверх его крышку, на которой оказался жидкокристаллический
монитор. Под ним была клавиатура с трэк-болом.
- С этой клавиатуры и управляют? - спросил Татарский.
- Да ты что, - махнул рукой Морковин. - Чтобы в систему войти,
нужен допуск. Все терминалы наверху. Это просто контрольный монитор -
хочу посмотреть, что считаем.
Он потыкал в кнопки, и в нижней части монитора появилось окно с
прогресс-индикатором и несколькими малопонятными надписями: memory used
5184 М, time elapsed 23:11:12 и что-то еще очень мелким шрифтом. Потом
выскочил набранный крупными буквами путь: C:/oligarchs
/berezka/excesses/vo_pole/slalom.prg.
- Понятно, - сказал Морковин. - Это Березовский в Швейцарии.
Экран стал покрываться квадратиками с фрагментами цветного рисунка,
как будто кто-то собирал головоломку. Через несколько секунд Татарский
увидел знакомое лицо, в котором чернело несколько недосчитанных дыр, -
его особенно поразила сумасшедшая радость, которой сиял правый, уже
посчитанный глаз.
- На лыжах катается, сука, - сказал Морковин, - а мы тут с тобой
пылью дышим.
- А почему каталог "excesses"? Что в этом такого - на лыжах
покататься?
- А у него по сюжету вместо этих палок с флажками голые балерины
стоят, - ответил Морковин. - У одних синие банты, у других красные.
Девок на "кодак" снимали, прямо на трассе. Вот они довольны-то были - на
халяву в Швейцарию съездить. Две там до сих пор еще вертятся.
Он выключил монитор, закрыл его и задвинул контрольный блок
обратно. Татарскому пришла в голову тревожная мысль.
- Слушай, - спросил он, - а что, у американцев то же самое?
- Конечно. И гораздо раньше началось. Рейган со второго срока уже
анимационный был. А Буш... Помнишь, когда он у вертолета стоял, у него
от ветра зачес над лысиной все время вверх взлетал и дрожал так? Просто
шедевр. Я считаю, в компьютерной графике рядом с этим ничего не стояло.
Америка...
- А правда, что у нас на политике их копирайтеры работают?
- А вот это вранье. Они для себя-то ничего хорошего придумать не в
состоянии. Разрешающая способность, число точек, спецэффекты - это да.
Но страна бездуховная. Криэйторы у них на политике - говно полное.
Кандидатов в президенты двое, а команда сценаристов одна. И работают в
ней только те, кого с Мэдисон-авеню поперли, потому что деньги в
политике маленькие. Я недавно их предвыборные материалы пересматривал -
просто ужас. Если один про мост в прошлое заговорит, то другой через два
дня обязательно про мост в будущее скажет. Бобу Доулу просто найковский
слоган переделали - из "just do it" в "just don't do it". А позитивного
ничего придумать не могут, кроме минета в Оральном офисе... Нет, наши
сценаристы раз в десять круче. Ты посмотри, какие характеры выпуклые.
Что Ельцин, что Зюганов, что Лебедь. Чехов. "Три сестры". Так что пускай
все люди, которые говорят, что в России своих брэндов нет, этим базаром
подавятся. У нас здесь такие таланты, что ни перед кем не стыдно. Да
вон, например, видишь?
Он кивнул на фотографию Гагарина. Татарский поглядел на нее
внимательнее и понял, что на ней изображен не Гагарин, а генерал Лебедь
в парадном мундире, и в руках у него не голубь, а поджавший уши белый
кролик. Фотография до такой степени напоминала снимокпрототип, что
возникал своеобразный обман зрения: кролик в руках Лебедя в первую
минуту казался неприлично разжиревшим голубем.
- Шахтерский парнишка один сделал, - сказал Морковин. - Это на
обложку "Плейбоя". Слоган к нему - "Россия будет красивой и толстой".
Для голодных районов - в десятку. Раньше парень, бывало, ел раз в два
дня) а теперь один из главных криэйторов. Правда, у него все как-то
вокруг еды вертится... Помнишь, у Ахматовой: "Когда 6 вы знали, из
какого сора..."
- Погоди, - сказал Татарский, - у меня мысль хорошая. Дай запишу.
Вынув из кармана свою книжечку, он написал:
Silicon Graphics/большие сиськи - новая эмблема. Вместо
снежинки - контур огромной сиськи, как бы раздутой силиконовым
протезом (небрежно прочерченный пером, т.к. graphics). В динамике
(клип) - из соска выползает кремнийорганический червяк и сгибается
в виде $ (модель - species-ll). Подумать.
- Потный вал вдохновения? - спросил Морковин. - Даже завидно.
Ладно, экскурсия кончена. Пошли в буфет.
В буфете было по-прежнему пусто. Так же беззвучно работал
телевизор, а на столе под ним стояла недопитая бутылка "Smirnoff citrus
twist" и два стакана. Морковин наполнил их, молча чокнулся со стаканом
Татарского и выпил. После экскурсии Татарский ощущал какое-то смутное
беспокойство.
- Слушай, - сказал он, - я чего понять не могу, Вот, допустим,
копирайтеры им всем тексты пишут. Но кто за тексты-то отвечает? Откуда
мы берем темы и как мы определяем, куда завтра повернет национальная
политика?
- Большой бизнес, - коротко ответил Морковин. - Про олигархов
слышал?
- Ага. И что они, собираются и решают? Или в письменном виде
концепции присылают?
Морковин зажал большим пальцем горлышко бутылки, потряс ее и стал
вглядываться в пузырьки - видимо, его что-то захватывало в этом зрелище.
Татарский молча ждал ответа.
- Ну как они могут где-то собираться, - отозвался наконец Морковин,
- когда их всех этажом выше делают. Ты же сейчас сам Березовского видел.
- Ага, - вдумчиво ответил Татарский. - Ну да, конечно. А по
олигархам кто сценарии пишет?
- Копирайтеры. Все то же самое, только этаж другой.
- Ага. А как мы выбираем, что эти олигархи решат?
- Исходя из политической ситуации. Это ведь только говорят -
"выбираем". На самом деле особого выбора нет. Кругом одна железная
необходимость. И для тех, и для этих. Да и для нас с тобой.
- Так что, олигархов тоже нет никаких? Но ведь у нас снизу доска
висит - "Межбанковский комитет"...
- Да это чтоб мусора уважали, - ответил Морковин, - и с крышей
своей не лезли. Комитет-то мы межбанковский, это да, только все банки
эти - межкомитетские. А комитет - это мы. Во как.
- Понял, - сказал Татарский. - Кажется, понял... То есть как,
подожди... Выходит, что те определяют этих, а эти... Эти определяют тех.
Но как же тогда... Подожди... А на что тогда все опирается?
Не договорив, он взвыл от боли - Морковин изо всех сил ущипнул его
за кисть руки - так сильно, что даже оторвал маленький лоскуток кожи.
- А вот про это, - сказал он, перегибаясь через стол и заглядывая в
глаза Татарскому почерневшим взглядом, - ты не думай никогда. Никогда
вообще, понял?
- А как? - спросил Татарский, чувствуя, что боль только что
откинула его от края какой-то глубокой и темной пропасти. - Как не
думать-то?
- Техника такая, - сказал Морковин. - Ты как бы понимаешь, что
вот-вот эту мысль подумаешь в полном объеме, и тут же себя щипаешь или
колешь чем-нибудь острым. В руку, в ногу - неважно. Надо там, где
нервных окончаний больше. Типа как пловец в икру, когда у него судорога.
Чтобы не утонуть. И потом, постепенно, у тебя вокруг этой мысли
образуется как бы мозоль, и ты ее уже можешь без особых проблем обходить
стороной. То есть ты чувствуешь, что она есть, но никогда ее не думаешь.
И постепенно привыкаешь. Восьмой этаж опирается на седьмой, седьмой
опирается на восьмой, и везде, в каждой конкретной точке в каждый
конкретный момент, есть определенная устойчивость. А завалит делами,
нюхнешь кокоса и будешь конкретные вопросы весь день решать на бегу. На
абстрактные времени не останется.
Татарский залпом выпил остаток водки и несколько раз подряд ущипнул
себя за ляжку. Морковин грустно усмехнулся.
- Вот Азадовский, - сказал он, - почему он здесь всех разводит и
грузит? Да потому, что ему в голову даже не приходит, что во всем этом
есть что-то странное. Такие люди раз в сто лет рождаются. У человека,
можно сказать, чувство жизни международного масштаба...
- Хорошо, - сказал Татарский и еще раз ущипнул себя за ногу. - Но
ведь, наверно, нужно не только грузить и разводить, но еще и
регулировать? Ведь общество - вещь сложная. А для регулирования нужны
какие-то принципы?
- Принцип очень простой, - сказал Морковин. - Чтобы все в обществе
было нормально, мы должны всего лишь регулировать объем денежной массы,
которая у нас есть. А все остальное автоматически войдет в русло.
Поэтому ни во что нельзя вмешиваться.
- А как этот объем регулировать?
- А чтобы он у нас был максимальный.
- И все?
- Конечно. Если он у нас максимальный, это и значит, что все вошло
в русло.
- Да, - сказал Татарский, - логично. Но кто-то ведь должен всем
этим командовать?
- Чего-то быстро ты все понять хочешь, - нахмурился Морковин. - Я
говорю, погоди. Это, братец, большая проблема - понять, кто всем этим
командует. Скажу тебе пока так - миром правит не "кто", а "что".
Определенные факторы и импульсы, о которых знать тебе еще рано. Хотя,
Ваван, не знать про них ты просто не можешь. Такой вот парадокс...
Морковин замолчал и о чем-то задумался. Татарский закурил сигарету
- больше говорить не хотелось. В буфете тем временем появился новый
посетитель, которого Татарский сразу узнал, - это был известный
телеаналитик Фарсук Сейфуль-Фарсейкин. В жизни он выглядел намного
старше, чем на экране. Видимо, он возвращался с эфира: его лицо
покрывали крупные капли пота, а знаменитое пенсне сидело на носу как-то
косо. Татарский подумал, что Фарсейкин сразу кинется к буфету за водкой,
но тот подошел к их столу.
- Можно звук включить? - спросил он, кивая на телевизор. - Этот
клип сынишка мой делал. А я не видел еще.
Татарский поднял глаза. На экране происходило чтото странно
знакомое: на поляне посреди березового леса стоял хор морячков немного
подозрительного вида (Татарский сразу узнал Азадовского - тот стоял в
самом центре группы и был единственным, у кого на груди блестела
медалька). Обнявшись за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону,
морячки неслышно подпевали желтоволосому солисту, похожему на Есенина в
кубе. Сначала Татарскому показалось, что солист стоит на пне гигантской
березы, но по идеально цилиндрической форме этого пня и маленьким желтым
лимонам, нарисованным на его поверхности, он догадался, что это
увеличенная во много раз банка софт-дринка, раскрашенная то ли под
березу, то ли под зебру. Вылизанный видеоряд свидетельствовал, что клип
из очень дорогих.
"Бом-бом-бом", - глухо выдали раскачивающиеся морячки. Солист
протянул руку от сердца к камере и тенором пропел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
мебели в комнате не было; на одной стене висела цветная фотография
Гагарина с голубем в руках, а у другой стояли металлические стеллажи со
множеством однообразных синих ящиков, единственным украшением которых
была похожая на снежинку эмблема "Silicon Graphics". Внешне ящики мало
отличались от аппарата, когда-то виденного Татарским в "Драфт Подиуме".
Никаких интересных лампочек или индикаторов на этих ящиках не было - так
же могла бы выглядеть какая-нибудь банальная трансформаторная
подстанция. Но Морковин вел себя чрезвычайно торжественно.
- Азадовский говорил, что ты любишь, когда у жизни большие сиськи,
- сказал он. - Вот это самая большая. И если она тебя пока не
возбуждает, то это просто с непривычки.
- Что это такое?
- Рендер-сервер 100/400. Их "Силикон Графикс" специально для этих
целей гонит - хай энд. По американским понятиям в принципе уже старье,
но нам хватает. Да и вся Европа на таких пашет. Позволяет просчитывать
до ста главных и четырехсот вспомогательных политиков.
- Крутой компьютер, - без энтузиазма сказал Татарский.
- Это даже не компьютер. Это стойка, где двадцать четыре
компьютера, которыми управляют с одной клавиатуры. В каждом по четыре
процессора, частота восемьсот мегагерц. Кадры каждый блок считает по
очереди, а вся система работает примерно как авиационная пушка, у
которой стволы крутятся. Американцы с нас бабок взяли немеряно. Но что
делать - когда все начиналось, у нас таких не было. А теперь, как ты сам
понимаешь, уже никогда и не будет. Американцы, кстати, и есть наша
главная проблема. Опускают нас, как козлов.
- Это как?
- Да на мегагерцы. Сначала за Чечню на двести опустили. На самом
деле, конечно, из-за нефтепровода, ты ведь понимаешь. Потом за то, что
кредит украли. И так по любому поводу. Мы, конечно, разгоняем по ночам,
но они же в посольстве тоже телевизор смотрят. Как только мы чуть-чуть
частоту поднимем, они просекают и инспектора шлют. В общем, позор.
Великая страна, а сидим на четырехстах мегагерцах. Да и те не наши.
Морковин подошел к стойке, выдвинул из нее узкий синий блок и
откинул вверх его крышку, на которой оказался жидкокристаллический
монитор. Под ним была клавиатура с трэк-болом.
- С этой клавиатуры и управляют? - спросил Татарский.
- Да ты что, - махнул рукой Морковин. - Чтобы в систему войти,
нужен допуск. Все терминалы наверху. Это просто контрольный монитор -
хочу посмотреть, что считаем.
Он потыкал в кнопки, и в нижней части монитора появилось окно с
прогресс-индикатором и несколькими малопонятными надписями: memory used
5184 М, time elapsed 23:11:12 и что-то еще очень мелким шрифтом. Потом
выскочил набранный крупными буквами путь: C:/oligarchs
/berezka/excesses/vo_pole/slalom.prg.
- Понятно, - сказал Морковин. - Это Березовский в Швейцарии.
Экран стал покрываться квадратиками с фрагментами цветного рисунка,
как будто кто-то собирал головоломку. Через несколько секунд Татарский
увидел знакомое лицо, в котором чернело несколько недосчитанных дыр, -
его особенно поразила сумасшедшая радость, которой сиял правый, уже
посчитанный глаз.
- На лыжах катается, сука, - сказал Морковин, - а мы тут с тобой
пылью дышим.
- А почему каталог "excesses"? Что в этом такого - на лыжах
покататься?
- А у него по сюжету вместо этих палок с флажками голые балерины
стоят, - ответил Морковин. - У одних синие банты, у других красные.
Девок на "кодак" снимали, прямо на трассе. Вот они довольны-то были - на
халяву в Швейцарию съездить. Две там до сих пор еще вертятся.
Он выключил монитор, закрыл его и задвинул контрольный блок
обратно. Татарскому пришла в голову тревожная мысль.
- Слушай, - спросил он, - а что, у американцев то же самое?
- Конечно. И гораздо раньше началось. Рейган со второго срока уже
анимационный был. А Буш... Помнишь, когда он у вертолета стоял, у него
от ветра зачес над лысиной все время вверх взлетал и дрожал так? Просто
шедевр. Я считаю, в компьютерной графике рядом с этим ничего не стояло.
Америка...
- А правда, что у нас на политике их копирайтеры работают?
- А вот это вранье. Они для себя-то ничего хорошего придумать не в
состоянии. Разрешающая способность, число точек, спецэффекты - это да.
Но страна бездуховная. Криэйторы у них на политике - говно полное.
Кандидатов в президенты двое, а команда сценаристов одна. И работают в
ней только те, кого с Мэдисон-авеню поперли, потому что деньги в
политике маленькие. Я недавно их предвыборные материалы пересматривал -
просто ужас. Если один про мост в прошлое заговорит, то другой через два
дня обязательно про мост в будущее скажет. Бобу Доулу просто найковский
слоган переделали - из "just do it" в "just don't do it". А позитивного
ничего придумать не могут, кроме минета в Оральном офисе... Нет, наши
сценаристы раз в десять круче. Ты посмотри, какие характеры выпуклые.
Что Ельцин, что Зюганов, что Лебедь. Чехов. "Три сестры". Так что пускай
все люди, которые говорят, что в России своих брэндов нет, этим базаром
подавятся. У нас здесь такие таланты, что ни перед кем не стыдно. Да
вон, например, видишь?
Он кивнул на фотографию Гагарина. Татарский поглядел на нее
внимательнее и понял, что на ней изображен не Гагарин, а генерал Лебедь
в парадном мундире, и в руках у него не голубь, а поджавший уши белый
кролик. Фотография до такой степени напоминала снимокпрототип, что
возникал своеобразный обман зрения: кролик в руках Лебедя в первую
минуту казался неприлично разжиревшим голубем.
- Шахтерский парнишка один сделал, - сказал Морковин. - Это на
обложку "Плейбоя". Слоган к нему - "Россия будет красивой и толстой".
Для голодных районов - в десятку. Раньше парень, бывало, ел раз в два
дня) а теперь один из главных криэйторов. Правда, у него все как-то
вокруг еды вертится... Помнишь, у Ахматовой: "Когда 6 вы знали, из
какого сора..."
- Погоди, - сказал Татарский, - у меня мысль хорошая. Дай запишу.
Вынув из кармана свою книжечку, он написал:
Silicon Graphics/большие сиськи - новая эмблема. Вместо
снежинки - контур огромной сиськи, как бы раздутой силиконовым
протезом (небрежно прочерченный пером, т.к. graphics). В динамике
(клип) - из соска выползает кремнийорганический червяк и сгибается
в виде $ (модель - species-ll). Подумать.
- Потный вал вдохновения? - спросил Морковин. - Даже завидно.
Ладно, экскурсия кончена. Пошли в буфет.
В буфете было по-прежнему пусто. Так же беззвучно работал
телевизор, а на столе под ним стояла недопитая бутылка "Smirnoff citrus
twist" и два стакана. Морковин наполнил их, молча чокнулся со стаканом
Татарского и выпил. После экскурсии Татарский ощущал какое-то смутное
беспокойство.
- Слушай, - сказал он, - я чего понять не могу, Вот, допустим,
копирайтеры им всем тексты пишут. Но кто за тексты-то отвечает? Откуда
мы берем темы и как мы определяем, куда завтра повернет национальная
политика?
- Большой бизнес, - коротко ответил Морковин. - Про олигархов
слышал?
- Ага. И что они, собираются и решают? Или в письменном виде
концепции присылают?
Морковин зажал большим пальцем горлышко бутылки, потряс ее и стал
вглядываться в пузырьки - видимо, его что-то захватывало в этом зрелище.
Татарский молча ждал ответа.
- Ну как они могут где-то собираться, - отозвался наконец Морковин,
- когда их всех этажом выше делают. Ты же сейчас сам Березовского видел.
- Ага, - вдумчиво ответил Татарский. - Ну да, конечно. А по
олигархам кто сценарии пишет?
- Копирайтеры. Все то же самое, только этаж другой.
- Ага. А как мы выбираем, что эти олигархи решат?
- Исходя из политической ситуации. Это ведь только говорят -
"выбираем". На самом деле особого выбора нет. Кругом одна железная
необходимость. И для тех, и для этих. Да и для нас с тобой.
- Так что, олигархов тоже нет никаких? Но ведь у нас снизу доска
висит - "Межбанковский комитет"...
- Да это чтоб мусора уважали, - ответил Морковин, - и с крышей
своей не лезли. Комитет-то мы межбанковский, это да, только все банки
эти - межкомитетские. А комитет - это мы. Во как.
- Понял, - сказал Татарский. - Кажется, понял... То есть как,
подожди... Выходит, что те определяют этих, а эти... Эти определяют тех.
Но как же тогда... Подожди... А на что тогда все опирается?
Не договорив, он взвыл от боли - Морковин изо всех сил ущипнул его
за кисть руки - так сильно, что даже оторвал маленький лоскуток кожи.
- А вот про это, - сказал он, перегибаясь через стол и заглядывая в
глаза Татарскому почерневшим взглядом, - ты не думай никогда. Никогда
вообще, понял?
- А как? - спросил Татарский, чувствуя, что боль только что
откинула его от края какой-то глубокой и темной пропасти. - Как не
думать-то?
- Техника такая, - сказал Морковин. - Ты как бы понимаешь, что
вот-вот эту мысль подумаешь в полном объеме, и тут же себя щипаешь или
колешь чем-нибудь острым. В руку, в ногу - неважно. Надо там, где
нервных окончаний больше. Типа как пловец в икру, когда у него судорога.
Чтобы не утонуть. И потом, постепенно, у тебя вокруг этой мысли
образуется как бы мозоль, и ты ее уже можешь без особых проблем обходить
стороной. То есть ты чувствуешь, что она есть, но никогда ее не думаешь.
И постепенно привыкаешь. Восьмой этаж опирается на седьмой, седьмой
опирается на восьмой, и везде, в каждой конкретной точке в каждый
конкретный момент, есть определенная устойчивость. А завалит делами,
нюхнешь кокоса и будешь конкретные вопросы весь день решать на бегу. На
абстрактные времени не останется.
Татарский залпом выпил остаток водки и несколько раз подряд ущипнул
себя за ляжку. Морковин грустно усмехнулся.
- Вот Азадовский, - сказал он, - почему он здесь всех разводит и
грузит? Да потому, что ему в голову даже не приходит, что во всем этом
есть что-то странное. Такие люди раз в сто лет рождаются. У человека,
можно сказать, чувство жизни международного масштаба...
- Хорошо, - сказал Татарский и еще раз ущипнул себя за ногу. - Но
ведь, наверно, нужно не только грузить и разводить, но еще и
регулировать? Ведь общество - вещь сложная. А для регулирования нужны
какие-то принципы?
- Принцип очень простой, - сказал Морковин. - Чтобы все в обществе
было нормально, мы должны всего лишь регулировать объем денежной массы,
которая у нас есть. А все остальное автоматически войдет в русло.
Поэтому ни во что нельзя вмешиваться.
- А как этот объем регулировать?
- А чтобы он у нас был максимальный.
- И все?
- Конечно. Если он у нас максимальный, это и значит, что все вошло
в русло.
- Да, - сказал Татарский, - логично. Но кто-то ведь должен всем
этим командовать?
- Чего-то быстро ты все понять хочешь, - нахмурился Морковин. - Я
говорю, погоди. Это, братец, большая проблема - понять, кто всем этим
командует. Скажу тебе пока так - миром правит не "кто", а "что".
Определенные факторы и импульсы, о которых знать тебе еще рано. Хотя,
Ваван, не знать про них ты просто не можешь. Такой вот парадокс...
Морковин замолчал и о чем-то задумался. Татарский закурил сигарету
- больше говорить не хотелось. В буфете тем временем появился новый
посетитель, которого Татарский сразу узнал, - это был известный
телеаналитик Фарсук Сейфуль-Фарсейкин. В жизни он выглядел намного
старше, чем на экране. Видимо, он возвращался с эфира: его лицо
покрывали крупные капли пота, а знаменитое пенсне сидело на носу как-то
косо. Татарский подумал, что Фарсейкин сразу кинется к буфету за водкой,
но тот подошел к их столу.
- Можно звук включить? - спросил он, кивая на телевизор. - Этот
клип сынишка мой делал. А я не видел еще.
Татарский поднял глаза. На экране происходило чтото странно
знакомое: на поляне посреди березового леса стоял хор морячков немного
подозрительного вида (Татарский сразу узнал Азадовского - тот стоял в
самом центре группы и был единственным, у кого на груди блестела
медалька). Обнявшись за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону,
морячки неслышно подпевали желтоволосому солисту, похожему на Есенина в
кубе. Сначала Татарскому показалось, что солист стоит на пне гигантской
березы, но по идеально цилиндрической форме этого пня и маленьким желтым
лимонам, нарисованным на его поверхности, он догадался, что это
увеличенная во много раз банка софт-дринка, раскрашенная то ли под
березу, то ли под зебру. Вылизанный видеоряд свидетельствовал, что клип
из очень дорогих.
"Бом-бом-бом", - глухо выдали раскачивающиеся морячки. Солист
протянул руку от сердца к камере и тенором пропел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39