"Почему я не падаю?"- подумала она и тотчас решила, что это продолжение сна и удивляться не стоит. Самое непонятное заключалось в том, что неподвижное яркое Солнце находилось где-то внизу. Это было совершенно ни с чем не сообразно. Галя зашевелилась и повернулась на бок. Теперь низом ей стала казаться стена кабины, на которую она смотрела. Ей стало не по себе.
Она огляделась. Все еще спали, за исключением Константина Степановича, который, медленно перебирая руками, полз по стене вниз головой. Ноги его вяло болтались в воздухе, ни к чему не прикасаясь. Галя почувствовала, как острый холодок страха пробежал по спине. Она с тоской смотрела на более чем странные манипуляции старого профессора, ничего не понимая.
Вдруг Константин Степанович нечаянно выпустил из рук поручень, за который держался, и беспомощно забарахтался в воздухе, подобно не умеющему плавать человеку, попавшему в воду. Воздух держал его на весу, и сколько профессор ни старался сдвинуться с места, это ему не удавалось. Он продолжал делать нелепые движения в каком-нибудь полуметре от стены, не в силах до нее дотянуться.
Видимо, решившись на что-то, он сердито крякнул, подогнул ногу и, приняв совершенно нелепую позу, начал стаскивать ботинки. Затем деловито осмотрелся и запустил им в пространство между окнами. Ботинок ударился о стенку, отскочил и медленно поплыл по воздуху, а Константин Степанович сдвинулся, наконец, с места и, добравшись до стены, крепко уцепился за выступ.
И тут Галя внезапно поняла, что она находится в мире, где нет тяжести. Она веселым шепотом окликнула астронома, быстро освободилась от застежек и прыгнула к потолку, но, не рассчитав, перевернулась в воздухе и стукнулась затылком о твердую обшивку... В глазах у нее завертелись огненные круги.
- Что ты делаешь? - закричала проснувшаяся Маша. - Осторожней, осторожней, а то изобьешься о стены! - крикнула она, отстегивая ремни.
В этот момент Галя опустилась на пол. Она ударилась коленками и локтями и закричала от боли, а пол тем временем медленно уплыл из-под ног, и Галя снова понеслась по воздуху. Зажав в руке конец ремня, прикрепленного к койке. Маша прыгнула следом и успела схватить ее за ногу. Через несколько секунд обе девушки благополучно сидели рядом и устанавливали объем Галиных повреждений. К счастью, ничего серьезного не случилось, и разбуженные шумом остальные обитатели кабины забросали Галю шутками за ее неловкость.
На первых порах отсутствие тяжести создавало массу неудобств. Умываться можно было только с помощью губки. Вода, оставленная в неплотно закрытом сосуде, выливалась через край, растекаясь куда попало. Иногда ее капли собирались в радужные шары, которые плавно носились по воздуху, как мыльные пузыри. Встреча с ними сулила мало приятного: вода моментально впитывалась одеждой.
Пищу варили с постоянным риском ошпариться, так как это производилось в герметически закрытой посуде. Особенно трудно было есть: о тарелках и ложках пришлось совсем забыть. Суп высасывали из широкогорлых бутылок через резиновые соски. Твердую пищу прикрывали особыми сеточками, чтобы она не разлеталась во все стороны при первом же неосторожном движении.
Однако главное неудобство заключалось в том, что нужно было постоянно пристегиваться ремнями к сиденьям. Стоило забыть сделать это, и неосторожно пошевельнувшийся человек плавно взлетал и беспомощно барахтался в воздухе до тех пор; пока его не прибивало к стене или потолку. Хорошо еще, если он приближался к препятствию лицом, а не спиной или затылком, как это случилось с Галей на второй день путешествия.
Впрочем, все очень скоро научились управлять своим телом в воздухе. Чтобы перевернуться во время полета, достаточно было сделать десяток круговых взмахов руками. Стоило прекратить движение - и тело переставало вращаться. Константин Степанович сказал, что именно таким способом перевертывается кошка, брошенная спиной вниз.
Оказалось, что постичь всю премудрость передвижения в состоянии невесомости вовсе не так трудно. Через несколько суток даже Николай Михайлович достаточно освоился с ней. и случаев, когда кто-либо из экипажа отпускал по оплошности поручни, почти не било.
Головокружения и замирания сердца, которые в первые часы жизни в мире без тяжести возникали ежеминутно, теперь случались все реже и реже. В конце концов путешественники настолько приспособились к своему новому состоянию, что оно почти не вызывало неприятных ощущений.
И тогда постепенно стали обрисовываться новые возможности, которые открывала невесомость. Значительно снизилась общая утомляемость. Исчезли неудобства, связанные с продолжительными наблюдениями в телескоп.
Как врач, Ольга Александровна вскоре отметила улучшение здоровья всех участников экспедиции. Время от времени по ее советам кабину отделяли от "Урана" и раскручивали так, что человек начинал весмть вдвое, я то и вчетверо больше, чем на Земле. Ольга Александровна заставляла всех при этом заниматься обычной работой. На ее языке эта мучительная процедура называлась "профилактической гимнастикой". Синицын ворчал, молодежь смеялась, а неутомимый Игорь Никитич на все жалобы Николая Михайловича только отшучивался.
- Ничего, ничего!- говорил он. - Такая гимнастика только на пользу, а то сними с вас тяжесть, вы так разленитесь, что разучитесь ходить.
Доводы были неоспоримы, и Николай Михайлович, кряхтя и ворча, принимался за дело.
С самого начала путешествия Ольга Александровна ввела и неуклонно поддерживала строжайший режим дня. Особенно тщательно она следила за тем, чтобы люди как следует высыпались.
- Сон - это все! - приговаривала она, укладывая спать недовольную команду. - Невыспавшийся человек для работы непригоден и ни на что путное не способен. Это в кинофильмах герои с утра до вечера работают, а ночи напролет просиживают за книгами. В жизни так не бывает. Не поспишь всего одну ночь, а уже ходишь, как разваренный судак: глаза красные, бессмысленные, как у пьяницы, в суставах точно песок насыпан, из рук все валится. В таком состоянии думаешь не о деле, а о том, куда бы приткнуться. Так что не будем торговаться, а извольте-ка в постель.
Все ворчали, но подчинялись. Спать полагалось восемь с половиной часов. Отступления от режима допускались только для дежурных и, в исключительных случаях, для ведущих неотложные научные наблюдения. Даже Игорю Никитичу не давалось поблажек.
Благодаря заботам Ольги Александровны команда чувствовала себя превосходно. Все были здоровы, бодры и работали в полную силу. Помимо основных дел - систематических научных наблюдений, прокладывания курса корабля, регулярных занятий гимнастикой, - приходилось вести неотступный контроль за "окрестностями". Непрерывно работающий радиолокатор то и дело обнаруживал неподалеку от корабля большие и малые скопления метеоритов.
Для Земли, защищенной броней атмосферы, эти летящие с огромными скоростями маленькие песчинки, камешки или кусочки железа совершенно безвредны. Но для космического корабля они были чрезвычайно опасны.
Каждая обнаруженная стая немедленно бралась на учет. С помощью многократных измерений определялась ее орбита. Было несколько случаев, когда приходилось включать главный двигатель, чтобы уклониться от опасных встреч. Таким маневрам предшествовали сложные расчеты, которые должны были установить, куда и насколько корабль должен отойти, чтобы не очень отклониться от трассы полета.
Больше всего в таких случаях недоумевали Ольга Александровна и Синицын. В своей работе они не соприкасались с математикой и никак не могли понять, что любая скорость, приобретаемая кораблем, сохраняется навсегда и в течение многих месяцев может так исказить его путь, что встреча с Венерой окажется невозможной.
Огромная и исключительно важная расчетная работа лежала на плечах Константина Степановича и Маши. Небольшая грузоподъемность космического корабля не позволила установить на нем универсальную счетную машину, размеры и вес которой очень велики. Машина, установленная на "Уране", могла заменить два-три десятка опытных расчетчиков и только. Никаких чудес кибернетики она делать не умела. Капитанская дочка, ворча и жалуясь на несовершенство своей, как она называла, "бандуры", работала до изнеможения.
Когда дела накапливалось слишком много, ей помогал Игорь Никитич. Глубокие и универсальные знания позволяли ему быть неплохим помощником даже для специалиста-астронома. В каждый момент он знал положение корабля в пространстве, его скорость и последующую траекчорию. Знал не по представляемым ему сводкам, а как непосредственный исполнитель расчетной работы. В своей исключительной памяти он держал все поправки, учитывающие влияние на курс корабля притяжения Солнца, Земли, Венеры и даже Меркурия и Марса.
Но круг его дел не ограничивался этим. Он руководил запусками двигателя, разъединениями и соединениями кабины с кораблем, проверял вместе с Ольгой Александровной приборы для очистки воздуха и воды, контролировал состав воздуха, его влажность и температуру, следил за расходованием рабочего вещества, а важнейшая установка корабля - урановый котел - была почти всецело на его попечении.
У Гали очень много времени занимала работа с коронографом - прибором, позволяющим производить фото-киносъемку солнечной короны и протуберанцев. Галя была отличным оператором, за что ее так высоко ценил Константин Степанович. Вначале она работала, слепо следуя его советам. Но по мере накопления опыта перед ней стала проясняться научная сторона выполняемой работы, и постепенно девушка приобрела собственный исследовательский почерк. Она стала понимать, какое огромное влияние на земную жизнь оказывают процессы, происходящие на поверхности Солнца. Когда на нем вырастали особо грозные, малиновые, протуберанцы, она невольно вспоминала о морякахи летчиках, для которых наступало тяжелое время магнитных бурь, когда теряется радиосвязь, компасная картушка мечется без толку вправо и влево, тщетно сигналят потерявшие голос радиомаяки, морские и воздушные корабли теряют ориентировку, а над полюсами Земли разухабисто пляшут беззвучные хороводы полярных сияний.
То сильное, то слабое рассеянное свечение ночного неба зодиакальный свет - у нее связывалось с поясом астероидов, лежащим между орбитами Марса и Юпитера. Она живо представляла себе неисчислимый рой бесформенных скал, несущихся в круговом вихре протяженностью в два миллиарда километров. Притяжение могучего Юпитера будоражит эту каменную мешанину, заставляя бесчисленные глыбы сталкиваться между собой. При ударах они разбиваются вдребезги. Образовавшаяся мелочь, на которую давят солнечные лучи, постепенно замедляет скорость движения. Траектории песчинок из эллиптических превращаются в спиральные. Приближаясь к центру, спираль становится все круче и круче, и, наконец, песчинки падают на Солнце. Но упасть им не суждено: грозное светило не подпускает их к себе. Оно плавит их, испаряет и превращает в раскаленный газ. Давление лучей на молекулы газа оказывается во много раз сильнее, чем притяжение, и они в считанные часы навсегда изгоняются из пределов солнечной системы, салютуя в последний раз своей родине искорками зодиакального света.
В часы отдыха молодежь по-прежнему любила слушать астрономические новеллы Константина Степановича, запас которых у него, казалось, не знал пределов. Каждый раз он преподносил своим слушателям новые и новые мифы о происхождении названий созвездий, рассказы об анекдотических спорах ученых прошлого, а иногда и настоящею времени и другие, подчас кажущиеся невероятными истории.
Фигуры созвездий древнегреческой звездной сферы в его передаче приобретали особое очарование. От рассказов Константина Степановича веяло дыханием глубокой седой древности, что придавало им исключительную красочность.
Он уносил своих околдованных слушателей в ту далекую эпоху, когда среди безмолвных звездных ночей, затерянные в безбрежных просторах неизученных морей первые отважные мореплаватели прокладывали по звездам пути в неведомые страны или отыскивали дорогу на свою далекую родину.
Он переносил их на крыльях воображения в те неясные, покрытые туманом протекших тысячелетий времена, когда первобытны? скотоводы, пасшие стада на бескрайних равнинах, пыталась изучить тайны движения небесного свода, чтобы научиться определять по звездам и час ночи, и время перегона стад с одних пастбищ на другие - в те времена, когда еще не имевшие календаря первые земледельцы по восходу и закату приметных групп звезд определяли время посева или уборки урожая.
Очевидно, названия и границы созвездий, установленные первыми созерцателями неба, были совершенно случайны. Человеческий взор, движимый пробуждающимся сознанием, искал в расположении звезд сходства с очертаниями знакомых предметов и животных или сказочных героев и чудовищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Она огляделась. Все еще спали, за исключением Константина Степановича, который, медленно перебирая руками, полз по стене вниз головой. Ноги его вяло болтались в воздухе, ни к чему не прикасаясь. Галя почувствовала, как острый холодок страха пробежал по спине. Она с тоской смотрела на более чем странные манипуляции старого профессора, ничего не понимая.
Вдруг Константин Степанович нечаянно выпустил из рук поручень, за который держался, и беспомощно забарахтался в воздухе, подобно не умеющему плавать человеку, попавшему в воду. Воздух держал его на весу, и сколько профессор ни старался сдвинуться с места, это ему не удавалось. Он продолжал делать нелепые движения в каком-нибудь полуметре от стены, не в силах до нее дотянуться.
Видимо, решившись на что-то, он сердито крякнул, подогнул ногу и, приняв совершенно нелепую позу, начал стаскивать ботинки. Затем деловито осмотрелся и запустил им в пространство между окнами. Ботинок ударился о стенку, отскочил и медленно поплыл по воздуху, а Константин Степанович сдвинулся, наконец, с места и, добравшись до стены, крепко уцепился за выступ.
И тут Галя внезапно поняла, что она находится в мире, где нет тяжести. Она веселым шепотом окликнула астронома, быстро освободилась от застежек и прыгнула к потолку, но, не рассчитав, перевернулась в воздухе и стукнулась затылком о твердую обшивку... В глазах у нее завертелись огненные круги.
- Что ты делаешь? - закричала проснувшаяся Маша. - Осторожней, осторожней, а то изобьешься о стены! - крикнула она, отстегивая ремни.
В этот момент Галя опустилась на пол. Она ударилась коленками и локтями и закричала от боли, а пол тем временем медленно уплыл из-под ног, и Галя снова понеслась по воздуху. Зажав в руке конец ремня, прикрепленного к койке. Маша прыгнула следом и успела схватить ее за ногу. Через несколько секунд обе девушки благополучно сидели рядом и устанавливали объем Галиных повреждений. К счастью, ничего серьезного не случилось, и разбуженные шумом остальные обитатели кабины забросали Галю шутками за ее неловкость.
На первых порах отсутствие тяжести создавало массу неудобств. Умываться можно было только с помощью губки. Вода, оставленная в неплотно закрытом сосуде, выливалась через край, растекаясь куда попало. Иногда ее капли собирались в радужные шары, которые плавно носились по воздуху, как мыльные пузыри. Встреча с ними сулила мало приятного: вода моментально впитывалась одеждой.
Пищу варили с постоянным риском ошпариться, так как это производилось в герметически закрытой посуде. Особенно трудно было есть: о тарелках и ложках пришлось совсем забыть. Суп высасывали из широкогорлых бутылок через резиновые соски. Твердую пищу прикрывали особыми сеточками, чтобы она не разлеталась во все стороны при первом же неосторожном движении.
Однако главное неудобство заключалось в том, что нужно было постоянно пристегиваться ремнями к сиденьям. Стоило забыть сделать это, и неосторожно пошевельнувшийся человек плавно взлетал и беспомощно барахтался в воздухе до тех пор; пока его не прибивало к стене или потолку. Хорошо еще, если он приближался к препятствию лицом, а не спиной или затылком, как это случилось с Галей на второй день путешествия.
Впрочем, все очень скоро научились управлять своим телом в воздухе. Чтобы перевернуться во время полета, достаточно было сделать десяток круговых взмахов руками. Стоило прекратить движение - и тело переставало вращаться. Константин Степанович сказал, что именно таким способом перевертывается кошка, брошенная спиной вниз.
Оказалось, что постичь всю премудрость передвижения в состоянии невесомости вовсе не так трудно. Через несколько суток даже Николай Михайлович достаточно освоился с ней. и случаев, когда кто-либо из экипажа отпускал по оплошности поручни, почти не било.
Головокружения и замирания сердца, которые в первые часы жизни в мире без тяжести возникали ежеминутно, теперь случались все реже и реже. В конце концов путешественники настолько приспособились к своему новому состоянию, что оно почти не вызывало неприятных ощущений.
И тогда постепенно стали обрисовываться новые возможности, которые открывала невесомость. Значительно снизилась общая утомляемость. Исчезли неудобства, связанные с продолжительными наблюдениями в телескоп.
Как врач, Ольга Александровна вскоре отметила улучшение здоровья всех участников экспедиции. Время от времени по ее советам кабину отделяли от "Урана" и раскручивали так, что человек начинал весмть вдвое, я то и вчетверо больше, чем на Земле. Ольга Александровна заставляла всех при этом заниматься обычной работой. На ее языке эта мучительная процедура называлась "профилактической гимнастикой". Синицын ворчал, молодежь смеялась, а неутомимый Игорь Никитич на все жалобы Николая Михайловича только отшучивался.
- Ничего, ничего!- говорил он. - Такая гимнастика только на пользу, а то сними с вас тяжесть, вы так разленитесь, что разучитесь ходить.
Доводы были неоспоримы, и Николай Михайлович, кряхтя и ворча, принимался за дело.
С самого начала путешествия Ольга Александровна ввела и неуклонно поддерживала строжайший режим дня. Особенно тщательно она следила за тем, чтобы люди как следует высыпались.
- Сон - это все! - приговаривала она, укладывая спать недовольную команду. - Невыспавшийся человек для работы непригоден и ни на что путное не способен. Это в кинофильмах герои с утра до вечера работают, а ночи напролет просиживают за книгами. В жизни так не бывает. Не поспишь всего одну ночь, а уже ходишь, как разваренный судак: глаза красные, бессмысленные, как у пьяницы, в суставах точно песок насыпан, из рук все валится. В таком состоянии думаешь не о деле, а о том, куда бы приткнуться. Так что не будем торговаться, а извольте-ка в постель.
Все ворчали, но подчинялись. Спать полагалось восемь с половиной часов. Отступления от режима допускались только для дежурных и, в исключительных случаях, для ведущих неотложные научные наблюдения. Даже Игорю Никитичу не давалось поблажек.
Благодаря заботам Ольги Александровны команда чувствовала себя превосходно. Все были здоровы, бодры и работали в полную силу. Помимо основных дел - систематических научных наблюдений, прокладывания курса корабля, регулярных занятий гимнастикой, - приходилось вести неотступный контроль за "окрестностями". Непрерывно работающий радиолокатор то и дело обнаруживал неподалеку от корабля большие и малые скопления метеоритов.
Для Земли, защищенной броней атмосферы, эти летящие с огромными скоростями маленькие песчинки, камешки или кусочки железа совершенно безвредны. Но для космического корабля они были чрезвычайно опасны.
Каждая обнаруженная стая немедленно бралась на учет. С помощью многократных измерений определялась ее орбита. Было несколько случаев, когда приходилось включать главный двигатель, чтобы уклониться от опасных встреч. Таким маневрам предшествовали сложные расчеты, которые должны были установить, куда и насколько корабль должен отойти, чтобы не очень отклониться от трассы полета.
Больше всего в таких случаях недоумевали Ольга Александровна и Синицын. В своей работе они не соприкасались с математикой и никак не могли понять, что любая скорость, приобретаемая кораблем, сохраняется навсегда и в течение многих месяцев может так исказить его путь, что встреча с Венерой окажется невозможной.
Огромная и исключительно важная расчетная работа лежала на плечах Константина Степановича и Маши. Небольшая грузоподъемность космического корабля не позволила установить на нем универсальную счетную машину, размеры и вес которой очень велики. Машина, установленная на "Уране", могла заменить два-три десятка опытных расчетчиков и только. Никаких чудес кибернетики она делать не умела. Капитанская дочка, ворча и жалуясь на несовершенство своей, как она называла, "бандуры", работала до изнеможения.
Когда дела накапливалось слишком много, ей помогал Игорь Никитич. Глубокие и универсальные знания позволяли ему быть неплохим помощником даже для специалиста-астронома. В каждый момент он знал положение корабля в пространстве, его скорость и последующую траекчорию. Знал не по представляемым ему сводкам, а как непосредственный исполнитель расчетной работы. В своей исключительной памяти он держал все поправки, учитывающие влияние на курс корабля притяжения Солнца, Земли, Венеры и даже Меркурия и Марса.
Но круг его дел не ограничивался этим. Он руководил запусками двигателя, разъединениями и соединениями кабины с кораблем, проверял вместе с Ольгой Александровной приборы для очистки воздуха и воды, контролировал состав воздуха, его влажность и температуру, следил за расходованием рабочего вещества, а важнейшая установка корабля - урановый котел - была почти всецело на его попечении.
У Гали очень много времени занимала работа с коронографом - прибором, позволяющим производить фото-киносъемку солнечной короны и протуберанцев. Галя была отличным оператором, за что ее так высоко ценил Константин Степанович. Вначале она работала, слепо следуя его советам. Но по мере накопления опыта перед ней стала проясняться научная сторона выполняемой работы, и постепенно девушка приобрела собственный исследовательский почерк. Она стала понимать, какое огромное влияние на земную жизнь оказывают процессы, происходящие на поверхности Солнца. Когда на нем вырастали особо грозные, малиновые, протуберанцы, она невольно вспоминала о морякахи летчиках, для которых наступало тяжелое время магнитных бурь, когда теряется радиосвязь, компасная картушка мечется без толку вправо и влево, тщетно сигналят потерявшие голос радиомаяки, морские и воздушные корабли теряют ориентировку, а над полюсами Земли разухабисто пляшут беззвучные хороводы полярных сияний.
То сильное, то слабое рассеянное свечение ночного неба зодиакальный свет - у нее связывалось с поясом астероидов, лежащим между орбитами Марса и Юпитера. Она живо представляла себе неисчислимый рой бесформенных скал, несущихся в круговом вихре протяженностью в два миллиарда километров. Притяжение могучего Юпитера будоражит эту каменную мешанину, заставляя бесчисленные глыбы сталкиваться между собой. При ударах они разбиваются вдребезги. Образовавшаяся мелочь, на которую давят солнечные лучи, постепенно замедляет скорость движения. Траектории песчинок из эллиптических превращаются в спиральные. Приближаясь к центру, спираль становится все круче и круче, и, наконец, песчинки падают на Солнце. Но упасть им не суждено: грозное светило не подпускает их к себе. Оно плавит их, испаряет и превращает в раскаленный газ. Давление лучей на молекулы газа оказывается во много раз сильнее, чем притяжение, и они в считанные часы навсегда изгоняются из пределов солнечной системы, салютуя в последний раз своей родине искорками зодиакального света.
В часы отдыха молодежь по-прежнему любила слушать астрономические новеллы Константина Степановича, запас которых у него, казалось, не знал пределов. Каждый раз он преподносил своим слушателям новые и новые мифы о происхождении названий созвездий, рассказы об анекдотических спорах ученых прошлого, а иногда и настоящею времени и другие, подчас кажущиеся невероятными истории.
Фигуры созвездий древнегреческой звездной сферы в его передаче приобретали особое очарование. От рассказов Константина Степановича веяло дыханием глубокой седой древности, что придавало им исключительную красочность.
Он уносил своих околдованных слушателей в ту далекую эпоху, когда среди безмолвных звездных ночей, затерянные в безбрежных просторах неизученных морей первые отважные мореплаватели прокладывали по звездам пути в неведомые страны или отыскивали дорогу на свою далекую родину.
Он переносил их на крыльях воображения в те неясные, покрытые туманом протекших тысячелетий времена, когда первобытны? скотоводы, пасшие стада на бескрайних равнинах, пыталась изучить тайны движения небесного свода, чтобы научиться определять по звездам и час ночи, и время перегона стад с одних пастбищ на другие - в те времена, когда еще не имевшие календаря первые земледельцы по восходу и закату приметных групп звезд определяли время посева или уборки урожая.
Очевидно, названия и границы созвездий, установленные первыми созерцателями неба, были совершенно случайны. Человеческий взор, движимый пробуждающимся сознанием, искал в расположении звезд сходства с очертаниями знакомых предметов и животных или сказочных героев и чудовищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29