И вот перед потрясенным человечеством засверкала воплощенная истина: комета Галлея вернулась в предсказанный срок!
Я вам рассказал эту правдивую историю,- заключил Константин Степанович,- чтобы вы, молодежь, лучше поняли ответственность перед человечеством за исход экспедиции. А теперь, друзья, скорее за работу! Отдайте ей весь ваш молодой, нерастраченный пыл!
И дело пошло. Да еще как пошло! По крайнему настоянию Ольги Александровны спали все-таки семь-восемь часов в сутки. Мудрая женщина знала цену переутомлению.
С удивлением наблюдала Галя, как внезапно изменилось поведение Николая Михайловича. Еще вчера партизанивший ворчун, Синицын вдруг преобразился. Правда, ворчать он не перестал, но из всего экипажа не было человека, который так ревностно, как он, работал бы над восстановлением "Урана".
Безоговорочно выполняя все поручаемые ему работы, геолог ухитрялся еще отрывать минуты от скудного времени, отпускаемого на приведение себя в порядок, чтобы пронумеровать, снабдить пояснениями, расположить и упаковать свои коллекции минералов. Рвение его доходило до того, что он, чертыхаясь и ворча, оставлял свою научную работу и помогал обрабатывать экспонаты Ольге Александровне. Работа так и горела у него в руках.
Игорь Никитич и Константин Степанович зачастую переглядывались с веселыми огоньками в глазах, следя за неутомимыми хлопотами "колючего геолога". Но Гале претило внезапное трудолюбие старика. Она все еще не могла забыть, как во время полета с Земли на Венеру Синицын упорно отлынивал от работы, выходившей за строгие рамки обязанностей, которые он сам себе установил, и как он вместо того, чтобы помогать товарищам, предпочитал, ничего не смысля в звездах, часами просиживать у телескопа, мешая вести действительно нужные наблюдения.
"Страх перед гибелью, если корабль в урочный час не сможет подняться, - вот что руководит Синицыным!" - думала Галя, и "колючий геолог" стал для нее еще невыносимее, чем прежде.
Когда приблизилась астрономическая полночь, температура упала. Завыл пронизывающий ветер и понес мокрый песок.
Галя попросила у Белова разрешения сходить к морю и взглянуть, как выглядит прилив. Но Игорь Никитич не пустил ее. Он объяснил Гале, что хотя на Венере солнечное притяжение достигает двух третей суммарного тяготения Солнца и Луны на Земле, оно может поднять воду только на полметра, потому что на Земле подъем воды у берегов вызывается не столько солнечным тяготением, сколько скоростью набегания приливной волны. Если точка на экваторе Венеры движется в тридцать три раза медленнее, чем точка на экваторе Земли, то живая сила приливной волны на Венере в тысячу с лишним раз меньше, чем у нас, и не может хоть сколько-нибудь поднять уровень воды у берегов. А так как полуметровый прилив длится двести часов, то заметить его без специальных приборов невозможно, поэтому и не стоит на это тратить время.
После того как поврежденное крыло "Урана" было укреплено, предстояло еще много работы. Надо было не только прочно соединить его с корпусом, но и защитить место починки от космического холода: покрыть это место зеркальным лаком, предварительно спаяв всю оборванную отеплительную сеть на обшивке.
Максим предложил оставить все, как есть.
- Видишь ли, Максим, - заметил Белов, - космический корабль всегда должен быть теплым от кабины до кончика крыла. Под воздействием холода материалы меняют свои свойства. Прежде всего они становятся хрупкими. Стальная балка вдребезги разлетается от удара молотком. О резине, коже, дереве и говорить не приходится. Кроме того, многие материалы приобретают странные и вряд ли полезные свойства: провода перестают сопротивляться прохождению тока...
- Ну и прекрасно! - вставил Максим.
- То есть нагреть что-нибудь слишком остывшее с помощью электричества нельзя!
Лицо у Максима заметно вытянулось.
- Значит, придется все-таки восстанавливать, - заключил он со вздохом.
Одновременно с починкой обогревательной сети путешественники приступили к ремонту воздушных двигателей. Тут работа пошла более споро, потому что внутри крыль.ев не было ветра. Это намного облегчило труд, хотя работать приходилось по-прежнему в скафандрах: герметичность крыльев не была еще восстановлена.
Времени оставалось слишком мало. Все предвещало близкий рассвет. Почти непрестанно дул холодный северо-западный ветер. "У-у-у-тро! У-у-у-тро!"- пел он в фюзеляже. Сила его росла с каждым часом. Температура воздуха при нем понижалась до пяти-семи градусов мороза. Наоборот, редкие восточные ветры приносили тепло и проливные дожди.
Рассвет застал путешественников за ремонтом шасси. Под корабль подвели опоры из собранных поблизости камней. Для большей устойчивости "Уран" был расчален запасными тросами.
Снова пришлось работать на ветру. Правда, на этот раз он был холодным, и можно было искусственно регулировать температуру внутри скафандров. Зато его сила становилась угрожающей. Если бы не мороз, который на какое-то время сковал мокрый песок, отремонтировать шасси вряд ли вообще удалось бы.
Когда колеса "Урана" в первый раз были опущены, подняты и снова опущены на подготовленные подмостья, стало совершенно светло. Все тот же ветер гнал те же торопливые стаи низко нависших серых туч, изрыгающих потоки дождя. Влажный воздух быстро теплел. Скоро он достиг почти банной температуры. Громче стал гул бушующего моря.
День, страшный день Венеры, вступал в свои права.
- Э-эх, не успели разбежаться по подмерзшему песочку! сетовал Иван Тимофеевич.
Да, время было упущено. Оставалось единственное средство подняться в воздух: вымостить стартовую дорожку длиной по крайней мере метров восемьсот, на которой не увязала бы тяжелая машина. На меньшее Иван Тимофеевич не соглашался. Но как выполнить такую работу в считанные дни? Правда, на берегу валялось много камней, но до них было не меньше пятисот метров. Набрать камней только для подмостьев было делом почти непосильным, а на то, чтобы выстелить ими километровое шоссе, потребовалось бы несколько лет. И кроме того, если бы даже стартовая дорожка каким-нибудь чудом и оказалась готовой к нужному сроку, то кто мог поручиться, что в момент взлета ветер не переменился бы и не подул сбоку! И тогда прощай взлет! Теперь уже не только Белов проводил бессонные ночи в поисках выхода. Но никто не мог ничего придумать. Только на одном все сошлись: мостить шоссе бессмысленно.
Погода с каждым часом становилась хуже: "Уран" дрожал на своих расчалках. В любой момент можно было ждать появления смерчей. Общую мысль высказал Максим:
- Знаете, товарищи, чертовски обидно проделать из дому этакий путь, дважды облететь Венеру, победить смерч, починиться, а теперь сидеть и ждать у моря погоды. И из-за чего? Из-за поганой стартовой дорожки! Эх, кабы вертелись у нас крылья, поднялись бы мы сейчас вверх, да и... - Максим сделал рукой прощальное приветствие.
- Да, если бы да кабы, тогда бы конечно! - произнес Игорь Никитич не то насмешливо, не то задумчиво. - А вот как нам без "если бы" подняться? - добавил он, меняя тон. - Что ж, товарищи, время тянуть нечего. Дорожки у нас нет, а взлететь надо. Давайте еще раз все обсудим. Иван Тимофеевич, можно ли разогнать машину по песку?
- К сожалению, нет! Песок здесь, сами знаете, глубокий. Машина завязнет, как только сойдет с камней, и двигателями ее тогда скорей опрокинешь, чем сдвинешь с места.
- Значит, этот способ отпадает. Продолжим дальше. Механизм вращения крыльев сломан, да и крылья жестко закреплены. Значит, подняться с места корабль не может. Так?
Никто не ответил. Все сидели, понурив головы,
- Ну, хорошо, давайте займемся изобретательством. Предлагайте ваши способы.
- Я думаю, товарищ Белов, что такое, позволю себе сказать, глумление над людьми по меньшей мере неуместно! - зло заявил, поднимаясь, Синицын.
За все время космического перелета никто не осмеливался говорить с Игорем Никитичем таким тоном, поэтому все насторожились. А потерявший контроль над собой Николай Михайлович продолжал выкрикивать трясущимися синими губами:
- Нам приходит конец, мы это понимаем, но разве мы жалуемся? Зачем вы нас тормошите? Ну, нет выхода - молчите! Дайте нам умереть с достоинством. Кому на потеху вы устроили общее собрание и делаете вид, что от него может быть толк? Неужели и здесь нельзя без ханжества? Давай вам мысли, что-то изобретай... Все ясно и так! Ведь мы, простите, не дурачки и не мальчишки, собравшиеся змея в облака запускать, а...
- Змея! - крикнул не своим голосом Белов. - Стойте! Как вы сказали - змея?!
Игорь Никитич бросился к Синицыну, который от неожиданности попятился и чуть не упал, схватил его в свои могучие объятия и трижды расцеловал в обе щеки.
- Ну, товарищи, кажется, мы спасены! Лучше бы не придумал и сам Архимед!
- Да позвольте, в чем дело? Ничего не понимаю! Ну что вы, в самом деле!.. - Синицын всхлипнул и отвернулся, доставая платок.
Маша, пропустившая мимо ушей спасительную фразу Синицына, мгновенно схватила смысл восклицания Белова и на этот раз изменила себе. Она подбежала к окончательно растерявшемуся геологу и стала успокаивать его, как ребенка.
- Да что вы, Николай Михайлович, дорогой! Ну кто же над вами смеется? Ведь скоро подует ураган. Мы привяжем "Уран" на длинном-длинном тросе, и ветер его поднимет, как змея. Ну да, да, как змея, - что вас удивляет? Если на Земле ураганы дуют со скоростью двести километров в час, то на Венере и подавно! А нам такого ветра и не надо. Нам бы. ветерок километров в сто восемьдесят, и довольно! Дядя Ваня, верно я говорю? И как это раньше никому в голову не пришло?..
Синицын преобразился. Несколько секунд он глядел то на одного, то на другого, потом молча отстранил Машу и подошел к Белову.
Торжественно поклонившись, он произнес:
- Глубокоуважаемый Игорь Никитич! Прошу простить меня за грубость и бестактность. Обыкновенному человеку трудно примениться к вашей гениальности! - И он, глядя на командира блестящими глазами, протянул руку. Игорь Никитич от души пожал ее.
- За грубость и бестактность я вас прошаю. А моя "гениальность" существует только в вашем воображении. Я знаю, что многие приписывали мне одному создание межпланетного корабля. Это же нелепость! Над ним работали десятки ученых, сотни инженеров, тысячи рабочих. И каждый из них вложил в него крупицу своей души. А я в лучшем случае был цементом, который спаял эти крупицы. Конечно, и мою собственную в том числе!
Вот вы только что упрекнули меня, - продолжал Игорь Никитич, - что я не вовремя открыл общее собрание, которое, помоему, было техническим обсуждением. А как вы думаете, если бы не оно, вспомнил бы кто-нибудь о змее? Ведь человеческая мысль обычно течет по трафарету. Раз самолет, значит, он должен разгоняться по стартовой дорожке, раз вертолет взлетать без разгона. А о том, что на сильном ветре самолет может взлететь, как змей, вернее, как планер, никому и в голову не пришло. И только живое обсуждение в коллективе нас на это натолкнуло. Недаром говорят, что в спорах рождается истина! Однако, кажется, мы забыли,- что в любой момент может появиться смерч! Ну-ка друзья, давайте за работу, а то здесь становится горячо.
Все получилось гораздо сложнее, чем казалось вначале. Прежде всего до момента взлета нельзя было отпускать ни одной расчалки. Надо было найти способ мгновенного освобождения корабля от удерживающих его пут. Для этого решили изготовить и укрепить на расчалках толовые шашки с электрическими взрывателями, действовавшими от общего рубильника. Затем много времени ушло на то, чтобы вымостить короткую эстакаду для откатывания корабля под напором ветра после того, как расчалки будут разорваны и заводной канат натянется.
Для создания при взлете достаточного угла атаки крыльев эстакада была сделана наклонной. При этом освобожденный корабль должен был сразу же взмыть кверху даже без участия летчика, как объяснил Сидоренко.
Самой трудной задачей было найти подходящую "веревочку", на которой можно было бы запустить такого "змея", как "Уран". В конце концов пришлось пожертвовать запасным комплектом тросов, предназначенных для отделения кабины от корпуса. Игорь Никитич, опасаясь, что рабочий комплект может выйти из строя, берег запасной, как зеницу ока, так как конструкция тросов оказалась неудачной.
По первоначальной идее каждая проволока троса должна была быть полой внутри и в своем тончайшем канале содержать изолированную серебряную нить для обогрева. Но завод, которому был передан заказ, не сумел освоить в срок эту новую сложнейшую технологию. Поэтому на "Уране" были поставлены тросы из обычной канатной проволоки, а нити для обогрева наружных прядей были заложены во впадинах между ними. Таким образом, стоило повредить одну обогревательную нить, как сразу же выходили из строя две несущие пряди. Игорь Никитич ругался, жаловался, но ничего не мог поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29