Мне-то ясно, что делать… Я заправил свое сокровище в брюки, застегнул молнию и вытер руки о старую фланелевую рубашку, которую с незапамятных времен хранили мои родители. Интересно, как они узнали, что это моя любимая вещь? Сейчас рубашка была мне немного маловата, и в такую жару носить ее не следовало бы, но лишь только эта одежда попалась мне на глаза, я не мог удержаться. Позже, когда похолодает, фланелевая рубашка пригодится. Здесь, в горах, осень наступит недели через три.
«Они думают, что я с ними, потому что показываю им, как владеть оружием, делать дыры в скафандрах саготов. Как я буду чувствовать себя сейчас, зная…» Представляю себе бой между повстанцами, руководимыми Дэви с Маршем, и окталом спагов. Все будет кончено через двенадцать секунд. Один солдат может справиться с ними секунд за двадцать.
Вот Дэви стоит передо мной на коленях, волосы охвачены пламенем. Это больно, правда, приятель?
Раньше мы об этом не думали, воображая себя освободителями, даже когда играли в ковбоев и индейцев. Закричал, что ты убит, упал, притворившись мертвым, полежал немного, закрыв глаза, вытянувшись, оскалив зубы — ни дать ни взять труп. Затем поднялся, отряхнулся и как ни в чем не бывало сменил имидж.
Наверно, так люди поверили в идею перевоплощения. Очевидно, это пошло от древних, которые играли в охотников и медведей со своими друзьями.
«Ррр! Я убил тебя, глупый ублюдок!» А глупый ублюдок встает и говорит: «А вот и нет!» Я повернулся и направился к лагерю, где горели походные костры. Будет чудесный ужин, приятная беседа. А позже Алике и я отправимся в нашу палатку, или на берег пруда, или же в поле, где будем лежать и смотреть на звезды.
Долина Дорво… и холодный внутренний голос, не дающий покоя ни днем ни ночью: «Ты знаешь, что ты должен сделать».
Наблюдение за ней, спящей в полоске лунного света, пробивающегося сквозь открытую дверь, стало моей привычкой, но из числа тех, которые не длятся долго. Бело-желтая луна, видимая едва на дюйм в это время года, когда август становится сентябрем, деликатно освещала верхушки деревьев и палаток. Когда она станет полной, круглой, как блин, ее назовут урожайной. Затем наступит зима. Может, в этом году на Чепел Хилл выпадет снег, и дети, как и раньше, смогут поиграть в снежки и вылепить снежных баб.
Кто знает, может вместе с ними будут лепить снежных саанаэ маленькие зеленые ящерицы. Вообще-то я не помню, есть ли снег на Элисаре.
Алике свернулась клубком, лежа на левом боку, отвернувшись от меня. Правая нога женщины была прижата к груди, рука лежала на бедре. Ягодицы иногда перекатываются под кожей — наверно, видит сны.
Млекопитающее мужского рода, живущее, руководствуясь инстинктом, — это я. Я даже не в силах изменить свое отнощение к ней, если, конечно, возможно назвать это чувствами. Глядя на ее аппетитные ягодицы, я начал возбуждаться, хотя и испытал уже несколько оргазмов за час до этого.
Некоторое время у меня была наложница, огромная блондинка по имени Мэнди, родом откуда-то со среднего Запада, из Айовы или Миннесоты. Мне очень нравился ее голос, похожий на голоса известных дикторов и певцов, достаточно музыкальный, женственный.
Она пыталась быть внимательной, старалась исполнять то, что я хотел и просил, но ни взглядом, ни выражением лица не показывала своих чувств.
Это хорошо? Как это? Но она не смогла заставить себя находиться сутки на ногах, потакая моим прихотям, когда после очень напряженного дня я получил день на отдых и закрылся в своей лачуге. Я видел, как она пыталась подавлять зевки и как ее глаза стали стеклянными.
Вскоре после этого она уснет, и плевать хотела Мэнди на мои чувства.
Сначала мне это нравилось, потом стало раздражать. Тогда я просто перекатывал ее на спину, раздвигал ноги и делал свое дело. Между прочим, это и ее дело, для того я и покупал эту красотку. Иногда Мэнди просыпалась, изумленная и испуганная, но в большинстве случаев она спала, безвольное тело подчинялось мне.
Мне это начинало нравиться, но девушка просыпалась посреди ночи, напуганная до смерти, с половыми органами, полными семени, а иногда огромной тушей, лежащей на ней и слегка похрапывающей.
Бедняга, не выдержав, разорвала контракт, выплатила штраф и отправилась домой не с таким набитым деньгами кошельком, как надеялась.
После ухода этой женщины я понял, что любил насиловать ее во сне. То же я пытался проделать со следующей наложницей, но она спала чутко и просыпалась от малейшего прикосновения, улыбаясь, готовая принять меня.
Немногим погодя, я оделся и отправился на прогулку при лунном свете, пробрался через лагерь между тлеющими кострами, мимо спящих на открытом воздухе саанаэ и вышел, наконец, на середину большого, холмистого поля долины Дорво. Там сейчас было тихо, лишь слышался плеск ручья и шелест ветра в траве. Из одной палатки донеслось бормотание, сменившееся храпом, который, в свою очередь, сменился тишиной.
Я нашел место на возвышенности, там, где трава едва доходила до щиколоток, и уселся, отвернувшись от луны, глядя на самую темную часть неба: звезды и еще раз звезды, Млечный путь, склонившийся к горизонту.
Не надо было мне сюда приезжать. Но в этом случае я снова так и не увидел бы Алике. Стоит ли игра свеч? На этот вопрос я не смогу ответить до тех пор, пока все не закончится. Подумаю снова лишь тогда, когда включатся двигатели, из сопла вырвется огонь, отъедут подъемники, и ракета ринется в небо, возвращая меня к звездам. Я обсужу этот вопрос с Соланж, сидя с ней за стаканчиком в каком-нибудь баре на Карсваао. Если, конечно, у них есть бары.
Нет, черт возьми, должны быть. Если Соланж это интересно. Мне не к кому больше обратиться.
За несколько дней отпуска, проведенных на Земле, я полюбил Алике, полюбил так, как любил в молодости, о чем еще сохранились полустершиеся, полузабытые воспоминания. Мне даже безразлично, если она не принимает мои чувства и наши новые отношения всерьез.
Я попытался переключиться на Хани, представить, как я займусь с ней любовью. Я уже видел, как она лежит передо мной, раскинув ноги, улыбаясь, прикрывая руками лоно и время от времени приоткрывая его, чтобы я мог видеть…
Я энергично встряхнул головой. Наваждение исчезло. Можно размышлять о чем-нибудь другом, например, о вкусной чесночной похлебке, о вареной картошке в сметане с маслом; о теплой ванне и о мягких руках, моющих спину; о купании в бассейне в жаркий, душный день.
Можно думать и о сне, когда по-настоящему устанешь.
Тут мои размышления прервал тихий звук: что-то копошилось в траве неподалеку от меня. Полевая мышь, или крот вылезли из своей норы, или какаято маленькая ящерица, может, даже змея. Я глянул вниз…
Внезапная боль в груди заставила ускорить выработку адреналина в крови и бросила меня на колено рядом с этой проклятой штукой. Внизу стоял поппит, в лунном свете его голубая чешуя отливала серым, глаза-бусинки внимательно смотрели на меня, поблескивая красным. Рот существа был открыт, слышалось тяжелое дыхание.
Я опустился на второе колено и вгляделся: у поппита не имелось никакого оборудования, никакого передатчика. Чертова тварь заблудилась. Если они бродят таким образом, отделившись или отстав от группы, то ведут себя подобно животным. Вот и сейчас он стоял передо мной, тяжело дыша, словно маленькая, набегавшаяся собачка. Может, радуется, что обнаружил знакомые очертания в ночи и надеется, что я отнесу его к месту расположения.
Я огромной глыбой навис над ним — глазки существа следовали за моим передвижением, поппит немного переместился, чтобы держать меня в центре поля своей видимости. Я наступил на него ногой.
Тварь издала звук, похожий на детские пищалки, звук ломаемых костей, и умерла.
У меня перехватило дыхание.
Наклонившись, я поднял труп, почувствовал, как по пальцам потекла жидкость, и брезгливо швырнул раздавленное тельце в разросшиеся кусты шиповника.
Потом вытер испачканную руку о сухую траву.
«Но это не поможет, ослиная задница. Ты ведь знаешь, что должен сделать. Просто ты откладываешь это так долго, как можешь… Ты можешь лежать на Алике и притворяться еще некоторое время», — мелькали у меня в мозгу тревожные мысли. Взглянув в последний раз на сверкающие мириады звезд, я повернулся и размеренным шагом отправился в палатку.
Следующее утро мы тренировались, вновь и вновь проигрывая ту ситуацию с их глупой засадой. Я пытался объяснить им, что необходимо делать, как научиться видеть и думать в подобных переплетах.
Построив отряд перед наспех отремонтированным муляжом хруффа, я пытался внушить этим идиотам, что они должны запомнить уязвимые места противника и узнавать их со спины, с боков, однако понял, что немногие из них помнят, как выглядит живой хруфф.
Мне представилось, как повстанцы, разбредясь по лесу, следят за ничего не подозревающими саготами и нападают на них. Следом за этой картиной идет другаж все они лежат мертвые и поджаренные, а на них маленькие черные муравьи, поедающие самые вкусные, сочные части тел, затем остальное…
Как там поется в детской песенке о червяках: «Ты никогда не видел катафалк, проезжающий мимо?» Она учит детей тому, чему надо.
Позднее я шел по лесу с Дэви и Маршем. Алике, как всегда, держала меня под руку, сзади трусили Мейс и Стоуншэдоу, разговаривая на одном из наречий саанаэ, полном, звуков, чуждых человеческому уху. Мы шли по узкой горной тропинке, уводившей от долины Дорво на многие километры. Она проходила через старый лес, иногда через молодые заросшие кустарником рощи, мимо пустых башен старых электростанций, еще сохранивших серую окраску, но красная пыль уже как следует их припорошила. Нигде не было видно проводов. Их, очевидно, убрали многие годы назад, еще до Вторжения, а башни оставили, потому что металл никому не был нужен.
Наконец мы почти добрались до вершины следующей горы, возвышающейся над всеми остальными, и остановились, глядя на затянутый дымкой ландшафт, холмы, чьи округлые вершины напоминали зеленые застывшие старые моря. Долина Дорво казалась маленьким и голым пятнышком на стороне отдаленного холма, а над ней клубились низкие, пушистые, белые облака.
Ущелье трудно было обнаружить как с воздуха, так и с земли. Вокруг Дорво и вплоть до следующего ущелья, где тяжелые камни нависали над тропинкой, росли деревья, отлично его маскирующие. Внизу, в маленькой, заросшей травой И кустарником впадине еще виднелись обломки упавшего гиганта; с веток давно облетела листва, а ствол раскололся на мелкие части. Когда стены ущелья медленно, сдаваясь ветру и времени оседают, деревья одно за другим умирают.
Внизу рос шиповник, абсолютно нетипичный для этих мест. Бог знает каким ветром занесло его сюда.
Он мне напомнил стража или ворота, ведущие в подземелье.
Дэви проговорил:
— Мы нашли его совершенно случайно, Ати. Около трех лет назад мы с Маршем охотились здесь. Поднялись в горы в неподходящее время, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выпустит. Начался дождь…
Вмешался Марш:
— Не дождь, а настоящая буря с ливнем и дождем. Страшнее я еще не видел. Мне казалось, что небесный огонь изжарит нас.
Мне представилось, как над головами этих двоих сверкает молния, озаряя их искаженные лица ясным, искусственным светом, как бьет по барабанным перепонкам гулкий гром, отдающийся эхом в горах, будто раскаты орудий.
— Мы испугались до смерти.
Отодвинув кусты шиповника рукой, затянутой в перчатку, держа их таким образом, чтобы можно было наклониться и шагнуть вниз, я скользнул в заросли; над моей головой, словно потолок, нависали ветки.
Выпрямившись, я наблюдал, как следом за мной спускается Марш, затем двое саанаэ, став на колени, тоже медленно сползли вниз.
На дне было достаточно темно: свет почти не пробивался сюда. Мне показалось, что пещера не имеет дна, но потом глаза смогли различить там несколько фигурок или очертании чего-то.
— Хорошо… — Марш вытащил фонарик на длинной ручке, непременный атрибут сиркарского полицейского, включил его и поводил им из стороны в сторону, высвечивая те или иные углы комнаты.
— Черт его знает, может, здесь уже поселился какой-нибудь медведь…
— Почему же вы не закроете вход?
Дэви проговорил:
— Мы думали об этом. Те, кто придумал все это, так не сделали. Поблизости нет больших камней — Однако, довольно опасно. Как-нибудь надо собраться и построить дверь.
В разговор вмешалась Стоуншэдоу: — Или перенести все на другое место.
Пещера оказалась не такой огромной, как заставила меня вообразить темнота, даже не щель, а низкая, широкая отдушина в более-менее твердом граните. Когда-то она была наполнена глиной, но ее вымыла оттуда вода. Однако отдушина оказалась совершенно сухой.
Всюду стояли ящики, и на некоторых из них все еще сохранился отличительный знак Североамериканской Армии.
Там же находилось несколько вещиц, напоминающих гробы, какие-то квадратные серые металлические ящики с ручками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53