Противник молча рухнул лицом на асфальт.
Где-то вдалеке я слышал удалявшиеся быстрые шаги последнего из могикан, но догонять его не имело смысла.
Бандит, которому я сломал руку и спину, свернувшись клубком на тротуаре, тихо плакал, неразборчиво бормоча что-то, захлебываясь слезами и кровью. Скорее всего, прокол легкого. Я могу поставить точный диагноз не хуже любого врача. Опустившись около лежащего тела я нежно, как ребенка, погладил несчастного по голове, сжал его шею руками и резко повернул. Щелчок, и бедняга отошел в мир иной.
Четыре неподвижные тени на земле, обломки на обломках.
Я повернулся и взглянул на Алике.
Она стояла на том же месте, одной рукой прижав волосы у виска, и не отрывала глаз от мужчин на земле. Затем медленно перевела взгляд на меня; приоткрытый рот обнажал зубы, блестящие в лунном свете, женщина учащенно дышала и с трудом выдавила:
— Боже, Ати…
Последовала напряженная пауза, потом Алике бросилась ко мне, обхватила меня трясущимися руками, повторяя тихим, сдавленным шепотом:
— О, боже…
Я крепко обнял женщину, положив ее голову к себе на плечо, гладя роскошные волосы, запуская пальцы в черные завитки. Сердце Алике гулко стучало в груди, мое вторило ему: дыхание, наконец, пришло в норму. Потом женщина немного отстранилась от меня, но рук на, разжала и, запрокинув голову, посмотрела в глаза:
— Думаю… уверена, что тебя очень хорошо подготовили для такого рода действий.
Я кивнул, наслаждаясь теплом ее тела. Алике задумчиво произнесла: Раньше ты не был таким крутым.
— Никто не может дважды войти в одну и ту же воду.
— Большинство мужчин… в таких случаях просто убегают.
Ее слова «большинство мужчин» больно меня кольнули, и перед глазами встала картина: беззащитная фигурка хрупкой женщины и длинная вереница безмолвных мужчин за ее спиной. А за нашими спинами тоже остались безмолвные люди, еще недавно бывшие живыми. Утром кто-нибудь наверняка придет убрать тела — это уже перестало быть нашей проблемой.
Алике жила в небольшом коттедже, уютно разместившемся среди высоких, стройных, вечнозеленых деревьев. Лунный свет, струящийся из треснувших и затуманенных пластиковых окон, и тусклое красновато-коричневое свечение от торшера у камина создавали жуткую сюрреалистическую картину.
Мне показалось, что здесь пристанище теней. Алике добавила еще одну. Загородив торшер, она склонилась у камина, и я услышал треск ломаемых сучьев, шорох поленьев и зажженной спички. Затем щипцами женщина взяла темно-красный уголек, осторожно на него подула, и от притока воздуха уголь разгорелся оранжевым пламенем. Женщина положила его на поленья. И тут же заплясали веселые язычки, огонь быстро разгорелся, охватив дрова, пошел синеватый дым, и комната сразу показалась веселой и жизнерадостной. Алике оставалась у очага, поленья уже начали потрескивать, затем камин загудел. Она поднялась, все еще держа щипцы, взглянула на меня:
— Освещенные вот таким образом, снизу, твои глаза кажутся пустыми, как у демона.
Я улыбнулся, а женщина продолжала: — Как ты получил эти шрамы?
Моя рука непроизвольно потянулась к лицу, нащупывая длинный шрам, пересекавший левую щеку.
От него уголок рта остался навечно приподнятым.
На лбу дела были немного хуже — удар раскроил мне череп, поэтому след от него оказался грубее и ужаснее.
— Но я же солдат.
Она отложила щипцы и выпрямилась, изогнув спину, как грациозная кошка, стоя так близко от меня, что ее грудь касалась моей. Протянув руку, Алике дотронулась до следов минувших войн:
— Неужели у вас нет оборудования для пластических операций?
— Это не в наших традициях.
— Тебе крупно повезло, что не потерял глаз.
— Ошибаешься, я его потерял. Но господа нам не позволяют демонстрировать потерянные части тела.
Алике прижалась ко мне; я почувствовал, как ее грудь распласталась по моей, и мои руки обняли ее хрупкое тело. Я поцеловал это нежное создание, ощутив вкус пива и сразу же после этого неповторимую сладость женского рта. Ее язык начал самостоятельное исследование, то нежно, то настойчиво лаская мой, пробуя. Наконец мы оторвались друг от друга. Еще некоторое время женщина не убирала голову с моего плеча, а потом прошептала:
— Думаю, да…
Эту самую фразу она сказала двадцать лет назад, когда двое друзей стояли обнявшись в лесу и целовались в первый раз, в ответ на невысказанный вопрос: «Мы любим друг друга? — Думаю, да».
И так же, как и в тот далекий день, мои руки скользнули по ее спине, чувствуя мускулы, ощушая жар, идущий от ее бедер, изящный изгиб ягодиц.
Алике, подняв голову, потянулась к моим губам.
Какие привычные движения. Интересно, сколько раз я проигрывал эту сцену с наложницами? Притворись, что любишь меня, Хани, притворись. Надо отдать должное индонезийке — она достигла небывалых высот в искусстве лицемерия. Да и не только она. Те из них, которые не могли или не хотели этого сделать, быстро вылетели в самом начале обучения, так что солдаты никогда их не встречали и не знали о них.
Руки Алике скользнули по моему телу, коснулись бедер, поднялись вверх по спине, нащупав под одеждой бугры мускулов и многочисленные шрамы.
Я прижал женщину к себе, целовал ее лицо, тело, шептал что-то, что — не помню сам, и вот мы уже очутились на ее старом мягком ковре, полураздетые, лаская тела друг друга, как делали это раньше. Я нашел некоторые изменения в ее теле: груди стали мягче, мускулы живота несколько ослабли, а кожа отвисла. Но женщина вздохнула, как двадцать лет назад, прильнула ко мне, вжалась в мое тело, дыша мне в лицо огнем желания.
Перед глазами, словно кадры фильма, промелькнула череда воспоминаний, агония движений, радость разделенного наслаждения… Я нежно провел по внутренней поверхности ее бедер, дотронулся до роскошных волос ее треугольника — это, кстати, выгодно отличало мою подругу юности от наложниц — стал ласкать ее набухшую плоть, ощущая повсюду липкую влагу.
Алике ничем не напоминала моих наложниц. Она стала моим партнером по сексу по собственной воле, потому что желала меня, а не потому, что это часть ее контракта, ее работы.
Как ты пережила весь этот кошмар, Алике? Но сейчас я не буду тебя спрашивать.
Бежали секунды, напряжение возрастало, мы шептали старые, полуистершиеся из памяти нежные слова, что были предназначены друг для друга. Затем она легла на меня, ее шелковые волосы щекотали мне бедра, а губы страстно целовали мое тело. Ее живот оказался у моего лица, и я впился губами в ее нежную, влажную плоть. Мне нравился сладковато-соленый вкус этой женщины, ее живительная влага, поблескивающая при свете камина.
«Эволюция предусмотрела абсолютно все, — пришла мне в голову мысль, — и даже то, что мужчина любит вкус и запах женских половых органов. Параллельно идет процесс созревания яйцеклеток и сперматозоидов. Партнеры, занимающиеся любовью, обмениваются биологическими жидкостями, и рано или поздно их совместные усилия приведут к оплодотворению. Беременность связывает женщину с мужчиной, а мужчину притягивают к партнерше зреющие биохимические процессы в ее организме. Появляющееся потомство защищается родителями и обеспечивается ими же».
Но вернемся к нам с Алике. Я ласкал ее губами, языком, руками, она использовала все свое мастерство, стараясь над моим телом.
Затем мы сменили позу, и я уже лежал сверху.
Наши рты соединились, бедра сплелись, двигаясь синхронно, на моем теле поблескивала жидкость Алике, мурашки побежали по спине. Она начала вращать бедрами, касаясь треугольником темных волос чувствительного низа моего живота. Мы жили в тот момент лишь нашими ощущениями, нашей страстью.
Женщина внезапно схватила меня, отвернула в сторону голову, уперлась ею в ковер, открытые глаза ничего не видели, рот полуоткрылся, и я ощутил, как напрягались и сокращались мускулы ее лона, затем они расслабились. Один негромкий стон, переходящий во вздох, трепет тела, и моя партнерша начала понемногу расслабляться, успокаиваться, нежно поглаживая мою спину.
Мой оргазм последовал незамедлительно, и я наслаждался покоем, глядя Алике в глаза.
Я проснулся утром после кошмара, мучившего меня ночью. Рядом со у мной на ковре безмятежно спала женщина, прижавшаяся влажной спиной к моей груди, а ее бедра находились в ложбинке между моими согнутыми в коленях ногами и животом. Солнечный свет пробился сквозь мутный пластик, и рядом с нами на ковре расплылось горячее желтое озеро, а в солнечной дорожке плясали полчища пылинок.
Я чувствовал спокойное, размеренное биение сердца Алике, говорившее мне, что она спит, ровное, едва слышное дыхание и еле заметные подъемы и опускания ее груди.
Меня постоянно преследовал один и тот же сон: я и мои товарищи по оружию в скафандрах шагаем по пыльной, выжженной равнине старого, почти мертвого мира. В небе беспощадно сияет голубое солнце, глубокая дыра, словно вход в другое измерение, бросавшее зловещие белые тени на оранжевую землю.
Мы шли, а туземцы ждали нас на другой стороне равнины. Они были безволосыми человекоподобными созданиями с кожей, напоминавшей старые дубленые шкуры. Их мы собирались повесить на стены лачуг в качестве трофеев раньше, чем их обладатели могли себе это представить.
Местные жители терпеливо и, я бы даже сказал, безразлично ждали нас, и в этом их безразличии была недюжинная смелость — они прекрасно знали, что произойдет. Мы подняли свое оружие и убили их всех; огонь выстрелов был настолько ярок, что затмил собой тусклое голубое солнце.
Господа, как нам казалось, одобрили наши действия, но разве они в этом признаются? Они не существуют в реальном мире, не могут чувствовать, не могут одобрять. Все, на что способны машины, так это констатировать факт, что мы выполнили их инструкции правильно.
Следующим этапом стала отправка их создателей, а ныне слуг, голубых поппитов, очищать планету от обломков. И прибыли красноглазые твари с открытыми красными ртами, не очень разумные, но способные подбирать, то есть работать, как муравьи или машины.
Алике начала просыпаться, прильнув ко мне, вздыхая, зевая, и я мог ощутить, как перекатываются мускулы под ее кожей, как двигаются, скользя по моим бедрам, ее ягодицы. Она, слегка повернув, запрокинула голову и краем глаза взглянула на меня.
Женщина слабо улыбнулась. Она выглядела довольно смущенной.
Наклонившись, я нежно поцеловал ее:
— Доброе утро, Алике… — Ото сна голос охрип и походил на шепот.
Ее собственный голос звучал на удивление мягко и чисто:
— Никогда не думала, что ты снова будешь со мной.
— Я тоже.
Она окончательно проснулась и, повернувшись, прильнула ко мне всем телом, а потом поцеловала.
Ее губы пахли сном, мной, моей кожей. Я лежал неподвижно, боясь сбить ее настрой. Сделав паузу, женщина немного отодвинулась, дав мне возможность заглянуть ей в глаза, словно затуманенные от слез.
— Я все еще люблю тебя, Ати. Не думала, что через столько лет после твоего отъезда еще способна любить тебя.
Прижав ее к себе, я задумался над ответом. Что мог я сказать? Соврать, прекрасно зная, что через несколько недель отпуск закончится и я вновь уеду, забыв про любовь, про нее, про прошлое и настоящее? Оставить Алике с разбитым сердцем? Или сказать правду — жестоко обойтись с любящей женщиной, оттолкнуть ее, признавшись, что она исчезнет из моей жизни, воспоминания сотрутся, уступив место другим, заявить, что наши детские мечты были всего лишь глупостями? Но вместо этого мои губы произнесли:
— Я никогда по-настоящему не забывал о своих чувствах к тебе, Алике. И, наверно, по этой причине я вернулся.
Со своей загадочной полуулыбкой на лице она положила руку на мой живот, нежно провела по нему, ощущая окрепшее доказательство моего желания. Я испуганно подумал, не разрушит ли грубая проза жизни ее романтический настрой, но женщина улыбнулась еще шире:
— Я рада, что ты вернулся.
— А мне так и вовсе показалось, что я никуда не уезжал.
Поздвтракав, мы оделись, обмениваясь жизнерадостными, игривыми репликами, радуясь вновь приобретенной дружбе, и вышли из дома. Для августа и для Новой Каролины утро оказалось довольно прохладным. Мы шли вдоль старой железной дорога по направлению к лесу, раскинувшемуся за. зданием школы, следуя нашему давнему маршруту. Как и прежде, болтали, держась за руки, и отчаянно лицемерили, ну, по крайней мере я. Алике, казалось, была довольна нашей прогулкой и тем, что идет рядом со мной. Меня неотступно преследовала навязчивая мысль спросить о ее работе, но мне стало почему-то страшно. Я боялся услышать правду, не хотел ее знать.
Тропинка, ведущая вдоль Болин Крик, хорошо сохранилась, но деревья стали выше, расстояния между ними больше, кустарник разросся. Лес приобрел свой первоначальный, девственный вид, каким его увидели европейцы, ступившие на землю Каролины шесть веков назад.
Это дело рук местных жителей, собравших и сжегших сломанные сучья, чтобы в этих местах поселились олени, жившие здесь еще со времен Неолита…
Вскоре Алике отпустила мою руку и, придвинувшись ближе, обняла меня за талию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Где-то вдалеке я слышал удалявшиеся быстрые шаги последнего из могикан, но догонять его не имело смысла.
Бандит, которому я сломал руку и спину, свернувшись клубком на тротуаре, тихо плакал, неразборчиво бормоча что-то, захлебываясь слезами и кровью. Скорее всего, прокол легкого. Я могу поставить точный диагноз не хуже любого врача. Опустившись около лежащего тела я нежно, как ребенка, погладил несчастного по голове, сжал его шею руками и резко повернул. Щелчок, и бедняга отошел в мир иной.
Четыре неподвижные тени на земле, обломки на обломках.
Я повернулся и взглянул на Алике.
Она стояла на том же месте, одной рукой прижав волосы у виска, и не отрывала глаз от мужчин на земле. Затем медленно перевела взгляд на меня; приоткрытый рот обнажал зубы, блестящие в лунном свете, женщина учащенно дышала и с трудом выдавила:
— Боже, Ати…
Последовала напряженная пауза, потом Алике бросилась ко мне, обхватила меня трясущимися руками, повторяя тихим, сдавленным шепотом:
— О, боже…
Я крепко обнял женщину, положив ее голову к себе на плечо, гладя роскошные волосы, запуская пальцы в черные завитки. Сердце Алике гулко стучало в груди, мое вторило ему: дыхание, наконец, пришло в норму. Потом женщина немного отстранилась от меня, но рук на, разжала и, запрокинув голову, посмотрела в глаза:
— Думаю… уверена, что тебя очень хорошо подготовили для такого рода действий.
Я кивнул, наслаждаясь теплом ее тела. Алике задумчиво произнесла: Раньше ты не был таким крутым.
— Никто не может дважды войти в одну и ту же воду.
— Большинство мужчин… в таких случаях просто убегают.
Ее слова «большинство мужчин» больно меня кольнули, и перед глазами встала картина: беззащитная фигурка хрупкой женщины и длинная вереница безмолвных мужчин за ее спиной. А за нашими спинами тоже остались безмолвные люди, еще недавно бывшие живыми. Утром кто-нибудь наверняка придет убрать тела — это уже перестало быть нашей проблемой.
Алике жила в небольшом коттедже, уютно разместившемся среди высоких, стройных, вечнозеленых деревьев. Лунный свет, струящийся из треснувших и затуманенных пластиковых окон, и тусклое красновато-коричневое свечение от торшера у камина создавали жуткую сюрреалистическую картину.
Мне показалось, что здесь пристанище теней. Алике добавила еще одну. Загородив торшер, она склонилась у камина, и я услышал треск ломаемых сучьев, шорох поленьев и зажженной спички. Затем щипцами женщина взяла темно-красный уголек, осторожно на него подула, и от притока воздуха уголь разгорелся оранжевым пламенем. Женщина положила его на поленья. И тут же заплясали веселые язычки, огонь быстро разгорелся, охватив дрова, пошел синеватый дым, и комната сразу показалась веселой и жизнерадостной. Алике оставалась у очага, поленья уже начали потрескивать, затем камин загудел. Она поднялась, все еще держа щипцы, взглянула на меня:
— Освещенные вот таким образом, снизу, твои глаза кажутся пустыми, как у демона.
Я улыбнулся, а женщина продолжала: — Как ты получил эти шрамы?
Моя рука непроизвольно потянулась к лицу, нащупывая длинный шрам, пересекавший левую щеку.
От него уголок рта остался навечно приподнятым.
На лбу дела были немного хуже — удар раскроил мне череп, поэтому след от него оказался грубее и ужаснее.
— Но я же солдат.
Она отложила щипцы и выпрямилась, изогнув спину, как грациозная кошка, стоя так близко от меня, что ее грудь касалась моей. Протянув руку, Алике дотронулась до следов минувших войн:
— Неужели у вас нет оборудования для пластических операций?
— Это не в наших традициях.
— Тебе крупно повезло, что не потерял глаз.
— Ошибаешься, я его потерял. Но господа нам не позволяют демонстрировать потерянные части тела.
Алике прижалась ко мне; я почувствовал, как ее грудь распласталась по моей, и мои руки обняли ее хрупкое тело. Я поцеловал это нежное создание, ощутив вкус пива и сразу же после этого неповторимую сладость женского рта. Ее язык начал самостоятельное исследование, то нежно, то настойчиво лаская мой, пробуя. Наконец мы оторвались друг от друга. Еще некоторое время женщина не убирала голову с моего плеча, а потом прошептала:
— Думаю, да…
Эту самую фразу она сказала двадцать лет назад, когда двое друзей стояли обнявшись в лесу и целовались в первый раз, в ответ на невысказанный вопрос: «Мы любим друг друга? — Думаю, да».
И так же, как и в тот далекий день, мои руки скользнули по ее спине, чувствуя мускулы, ощушая жар, идущий от ее бедер, изящный изгиб ягодиц.
Алике, подняв голову, потянулась к моим губам.
Какие привычные движения. Интересно, сколько раз я проигрывал эту сцену с наложницами? Притворись, что любишь меня, Хани, притворись. Надо отдать должное индонезийке — она достигла небывалых высот в искусстве лицемерия. Да и не только она. Те из них, которые не могли или не хотели этого сделать, быстро вылетели в самом начале обучения, так что солдаты никогда их не встречали и не знали о них.
Руки Алике скользнули по моему телу, коснулись бедер, поднялись вверх по спине, нащупав под одеждой бугры мускулов и многочисленные шрамы.
Я прижал женщину к себе, целовал ее лицо, тело, шептал что-то, что — не помню сам, и вот мы уже очутились на ее старом мягком ковре, полураздетые, лаская тела друг друга, как делали это раньше. Я нашел некоторые изменения в ее теле: груди стали мягче, мускулы живота несколько ослабли, а кожа отвисла. Но женщина вздохнула, как двадцать лет назад, прильнула ко мне, вжалась в мое тело, дыша мне в лицо огнем желания.
Перед глазами, словно кадры фильма, промелькнула череда воспоминаний, агония движений, радость разделенного наслаждения… Я нежно провел по внутренней поверхности ее бедер, дотронулся до роскошных волос ее треугольника — это, кстати, выгодно отличало мою подругу юности от наложниц — стал ласкать ее набухшую плоть, ощущая повсюду липкую влагу.
Алике ничем не напоминала моих наложниц. Она стала моим партнером по сексу по собственной воле, потому что желала меня, а не потому, что это часть ее контракта, ее работы.
Как ты пережила весь этот кошмар, Алике? Но сейчас я не буду тебя спрашивать.
Бежали секунды, напряжение возрастало, мы шептали старые, полуистершиеся из памяти нежные слова, что были предназначены друг для друга. Затем она легла на меня, ее шелковые волосы щекотали мне бедра, а губы страстно целовали мое тело. Ее живот оказался у моего лица, и я впился губами в ее нежную, влажную плоть. Мне нравился сладковато-соленый вкус этой женщины, ее живительная влага, поблескивающая при свете камина.
«Эволюция предусмотрела абсолютно все, — пришла мне в голову мысль, — и даже то, что мужчина любит вкус и запах женских половых органов. Параллельно идет процесс созревания яйцеклеток и сперматозоидов. Партнеры, занимающиеся любовью, обмениваются биологическими жидкостями, и рано или поздно их совместные усилия приведут к оплодотворению. Беременность связывает женщину с мужчиной, а мужчину притягивают к партнерше зреющие биохимические процессы в ее организме. Появляющееся потомство защищается родителями и обеспечивается ими же».
Но вернемся к нам с Алике. Я ласкал ее губами, языком, руками, она использовала все свое мастерство, стараясь над моим телом.
Затем мы сменили позу, и я уже лежал сверху.
Наши рты соединились, бедра сплелись, двигаясь синхронно, на моем теле поблескивала жидкость Алике, мурашки побежали по спине. Она начала вращать бедрами, касаясь треугольником темных волос чувствительного низа моего живота. Мы жили в тот момент лишь нашими ощущениями, нашей страстью.
Женщина внезапно схватила меня, отвернула в сторону голову, уперлась ею в ковер, открытые глаза ничего не видели, рот полуоткрылся, и я ощутил, как напрягались и сокращались мускулы ее лона, затем они расслабились. Один негромкий стон, переходящий во вздох, трепет тела, и моя партнерша начала понемногу расслабляться, успокаиваться, нежно поглаживая мою спину.
Мой оргазм последовал незамедлительно, и я наслаждался покоем, глядя Алике в глаза.
Я проснулся утром после кошмара, мучившего меня ночью. Рядом со у мной на ковре безмятежно спала женщина, прижавшаяся влажной спиной к моей груди, а ее бедра находились в ложбинке между моими согнутыми в коленях ногами и животом. Солнечный свет пробился сквозь мутный пластик, и рядом с нами на ковре расплылось горячее желтое озеро, а в солнечной дорожке плясали полчища пылинок.
Я чувствовал спокойное, размеренное биение сердца Алике, говорившее мне, что она спит, ровное, едва слышное дыхание и еле заметные подъемы и опускания ее груди.
Меня постоянно преследовал один и тот же сон: я и мои товарищи по оружию в скафандрах шагаем по пыльной, выжженной равнине старого, почти мертвого мира. В небе беспощадно сияет голубое солнце, глубокая дыра, словно вход в другое измерение, бросавшее зловещие белые тени на оранжевую землю.
Мы шли, а туземцы ждали нас на другой стороне равнины. Они были безволосыми человекоподобными созданиями с кожей, напоминавшей старые дубленые шкуры. Их мы собирались повесить на стены лачуг в качестве трофеев раньше, чем их обладатели могли себе это представить.
Местные жители терпеливо и, я бы даже сказал, безразлично ждали нас, и в этом их безразличии была недюжинная смелость — они прекрасно знали, что произойдет. Мы подняли свое оружие и убили их всех; огонь выстрелов был настолько ярок, что затмил собой тусклое голубое солнце.
Господа, как нам казалось, одобрили наши действия, но разве они в этом признаются? Они не существуют в реальном мире, не могут чувствовать, не могут одобрять. Все, на что способны машины, так это констатировать факт, что мы выполнили их инструкции правильно.
Следующим этапом стала отправка их создателей, а ныне слуг, голубых поппитов, очищать планету от обломков. И прибыли красноглазые твари с открытыми красными ртами, не очень разумные, но способные подбирать, то есть работать, как муравьи или машины.
Алике начала просыпаться, прильнув ко мне, вздыхая, зевая, и я мог ощутить, как перекатываются мускулы под ее кожей, как двигаются, скользя по моим бедрам, ее ягодицы. Она, слегка повернув, запрокинула голову и краем глаза взглянула на меня.
Женщина слабо улыбнулась. Она выглядела довольно смущенной.
Наклонившись, я нежно поцеловал ее:
— Доброе утро, Алике… — Ото сна голос охрип и походил на шепот.
Ее собственный голос звучал на удивление мягко и чисто:
— Никогда не думала, что ты снова будешь со мной.
— Я тоже.
Она окончательно проснулась и, повернувшись, прильнула ко мне всем телом, а потом поцеловала.
Ее губы пахли сном, мной, моей кожей. Я лежал неподвижно, боясь сбить ее настрой. Сделав паузу, женщина немного отодвинулась, дав мне возможность заглянуть ей в глаза, словно затуманенные от слез.
— Я все еще люблю тебя, Ати. Не думала, что через столько лет после твоего отъезда еще способна любить тебя.
Прижав ее к себе, я задумался над ответом. Что мог я сказать? Соврать, прекрасно зная, что через несколько недель отпуск закончится и я вновь уеду, забыв про любовь, про нее, про прошлое и настоящее? Оставить Алике с разбитым сердцем? Или сказать правду — жестоко обойтись с любящей женщиной, оттолкнуть ее, признавшись, что она исчезнет из моей жизни, воспоминания сотрутся, уступив место другим, заявить, что наши детские мечты были всего лишь глупостями? Но вместо этого мои губы произнесли:
— Я никогда по-настоящему не забывал о своих чувствах к тебе, Алике. И, наверно, по этой причине я вернулся.
Со своей загадочной полуулыбкой на лице она положила руку на мой живот, нежно провела по нему, ощущая окрепшее доказательство моего желания. Я испуганно подумал, не разрушит ли грубая проза жизни ее романтический настрой, но женщина улыбнулась еще шире:
— Я рада, что ты вернулся.
— А мне так и вовсе показалось, что я никуда не уезжал.
Поздвтракав, мы оделись, обмениваясь жизнерадостными, игривыми репликами, радуясь вновь приобретенной дружбе, и вышли из дома. Для августа и для Новой Каролины утро оказалось довольно прохладным. Мы шли вдоль старой железной дорога по направлению к лесу, раскинувшемуся за. зданием школы, следуя нашему давнему маршруту. Как и прежде, болтали, держась за руки, и отчаянно лицемерили, ну, по крайней мере я. Алике, казалось, была довольна нашей прогулкой и тем, что идет рядом со мной. Меня неотступно преследовала навязчивая мысль спросить о ее работе, но мне стало почему-то страшно. Я боялся услышать правду, не хотел ее знать.
Тропинка, ведущая вдоль Болин Крик, хорошо сохранилась, но деревья стали выше, расстояния между ними больше, кустарник разросся. Лес приобрел свой первоначальный, девственный вид, каким его увидели европейцы, ступившие на землю Каролины шесть веков назад.
Это дело рук местных жителей, собравших и сжегших сломанные сучья, чтобы в этих местах поселились олени, жившие здесь еще со времен Неолита…
Вскоре Алике отпустила мою руку и, придвинувшись ближе, обняла меня за талию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53