— До свидания, — сказал Матсехар. — Надеюсь, у вас все обойдется благополучно.
Он ушел. Анна услышала, как, скользнув, закрылась дверь.
Один из хвархатов сказал:
— Мэм Перес, мы должны вас предупредить, что летит еще один пассажир.
25
Я проверил, как Гварха. Он все еще был без сознания, и я встревожился. Ему пора было прийти в себя. Я начал бродить по комнате, стараясь не думать о будущем. Я знал, что выбора не сделаю. Такая возможность у меня была все время, пока я находился в тюрьме — более трех лет — и ни разу не показалась заманчивой даже слегка, хотя альтернативой были двенадцать комнатушек, в которых мне предстояло провести остаток жизни в обществе членов экипажа «Гонца Свободного Рынка». Словно круг дантовского ада, или пьеса как его там?.. Ну, французского философа.
— Ники! — произнес голос.
Матсехар! Он был в прихожей.
— Почему ты вернулся?
— Анна сказала, что не все в порядке.
— Она ошиблась. Она же плохо себя чувствует. Все прекрасно.
— Выйди сюда, — потребовал он. — Ты же знаешь, я люблю видеть тех, с кем разговариваю.
Черт! Это я знал, и знал также, что Матс бывает упрямее осла. И, не высказав всего, не уйдет.
— Сейчас, — сказал я, проверил Гварху и убедился, что он все еще без сознания, узлы затянуты крепко, а пульс у него ровный и хорошего наполнения.
Я вышел в прихожую очень быстро, чтобы Матс не успел заглянуть в кабинет.
Он стоял прямо, развернув плечи, и выражение у него было словно он спорил с актерами или музыкантами: угрюмая решимость в сочетании с непоколебимой уверенностью в своей правоте. Матс видит мир в разных оттенках серого, лишь иногда — пока пишет пьесу.
— Я тебе не верю. Я не знаток человеков, но Анна выглядела вполне здоровой, а лгуньей она мне не кажется.
Я-то лгун, как всем известно. Такая уж у меня репутация!
— Она ошибается, Матс. Положись на меня.
Угрюмая решимость стала еще угрюмее.
— Первозащитник сегодня не в лучшем настроении. (Мягко сказано!) И тебе лучше уйти, до того как он рассердится.
Матс посмотрел на дверь кабинета.
— Он там?
— Да.
— Я бы хотел его увидеть.
— Зачем? Никакого дела у тебя к нему нет, и вы не слишком симпатизируете друг другу.
— Я прикомандирован к его штабу. Я имею права его видеть. И хочу это право осуществить.
Тут я вспомнил об аппаратуре наблюдения за прихожей. Скорее всего наблюдение ведет только компьютерная программа. Но если программа решит, что происходит нечто необычное, она просигнализирует специалисту, и я пропал. Впрочем, я уже пропал.
Черт бы побрал Людей и их манию следить за тем, кто где находится. Почему судьба не связала меня с менее параноической расой? Или менее параноическим полом.
— Матс, ты прервал мой спор с первозащитником. Спор сугубо частный, и мне хотелось бы довести его до конца.
— Ах, так? — Уверенности у него поубыло. — Очередная ваша ссора. Почему ты не сказал Анне? Она ведет себя так, словно встревожена. По-моему, она встревожена. Но с человеками определить это не легко.
— Ты же знаешь, как человеки относятся к пристойному поведению. Если я как-то напоминаю ей, что я такое, она испытывает неловкость.
Он расстроенно нахмурился.
— Мне не хотелось бы думать, что она страдает той же узостью, что и вся ее раса.
— Никто не свободен от недостатков.
(Гварха, постарайся придумать, как сказать Матсехару, что это неправда. Я не хочу, чтобы он думал об Анне дурно.)
— Ну, ты мог придумать причину, которая ее не встревожила бы, особенно раз она больна. Зачем ей было знать, что это любовная ссора? Мало ли какие причины могут вызвать спор.
— Ты прав, так мне и следовало бы сделать, но я не сообразил, а сейчас мне надо вернуться в кабинет. Наверное, у тебя есть чем заняться, вместо того, чтобы стоять в прихожей Эттин Гвархи.
Он откинул голову в знак согласия.
— Завтра, завтра.
— Что-что?
— Ники, да что с тобой? Неужели не узнал? Это же «Макбет». Ты уверен, что у тебя действительно все хорошо?
— В разгар спора? Но тут я могу только сам. Так иди.
Он ушел, и я вернулся в кабинет.
Генерал стоял у своего стола с рукой на аппарате связи. Он посмотрел на меня и поднял руку. В ней был нож — эмблема его должности — острый, как бритва.
Я остановился и сделал знак, что понимаю и принимаю к сведению. Дверь закрылась за мной.
Генерал отключил аппарат.
— Служба безопасности. Они спрашивали, не проверить ли мою прихожую. Я сказал, что не надо. Сядь, Ники.
Я подошел к одному из кресел у его стола, сел, откинулся и вытянул ноги перед собой, скрестив их. Поза, не позволяющая вскочить внезапно, и показывающая, что агрессивных намерений у меня больше нет.
— Ты всегда непрактичен в мелочах, — сказал он. — Когда связываешь кого-нибудь, не затягивай веревку вокруг сапог. Толку не будет. И не оставляй связанного в комнате, где есть нож.
Я опустил глаза. Он был в носках.
— Бесспорно, я не должен был выходить из комнаты, но явился Матс, и надо было от него избавиться.
— Он замешан в этом? Ты втянул ведущего драматурга в измену? Как подло.
— Он понятия не имеет о том, что происходит. Матсехар никогда не сделает ничего во вред Людям.
Он положил нож, но рядом со своей рукой.
— Где Анна?
— Узнай сам.
Он включил ВС и вызвал службу безопасности. Они уложились в пару минут. Она находилась на борту челнока, а челнок находился на полпути к человечьему кораблю, где известно, что она в челноке. Хуже того: в челноке с Анной находится еще один землянин — Этьен Корбо.
— Курьер, — доложил аппарат. — Человеки заказали доставку его на их корабль с обычным рейсом челнока. Мы сообщили им о сегодняшнем спецрейсе.
Он сердито зашипел и хлопнул ладонью по столу возле ножа. Я посмотрел на свои ноги. А аппарат сказал:
— Я не понял вашего последнего распоряжения, первозащитник.
— Соедини меня с пилотом челнока.
Их соединили, и генерал попросил позвать Анну. Некоторое время царила тишина, нарушаемая только шорохом сингулярности, дробящей материю. Затем голос Анны:
— Первозащитник?
— Второй делегат с вами?
— Нет. Ему предложили остаться в пассажирском салоне.
— Вы с ним говорили? Он знает, что происходит?
Снова тишина и шорох сингулярности, выполняющей свою работу.
— Мэм, я распоряжусь, чтобы челнок вернулся сюда. Из любезности и в надежде, что мы все-таки заключим мир, не говорите ничего Этьену Корбо.
— С Ником ничего не случилось?
Он махнул рукой, я встал и подошел к аппарату.
— У меня все в порядке, Анна.
— Мне следует выполнить просьбу Эттин Гвархи?
— Не знаю.
Генерал снова сердито зашипел. Нож лежал на равном расстоянии между нами. Я было подумал схватить его. Но зачем? Чтобы убить Гварху? Я сунул руки в карманы. Он это заметил и улыбнулся, враждебно сверкнув зубами.
— Анна, поступите, как сочтете нужным. Но помните, что Корбо — тупица. Не думаю, что он способен вам помочь.
— Когда вы вернетесь, — сказал генерал, — я хочу, чтобы вы поговорили с моими тетками. Возможно, они сумеют найти выход из этого положения.
— Вот это отличная идея, — сказал я в аппарат.
Анна молчала. Сингулярность занималась своим делом.
— Это разговор, который следует вести колено к колену, — добавил генерал.
И не по радио, когда неизвестно, кто вас слушает. Но сказать это вслух он, естественно, не мог.
— Ник?
— Решать вам.
— Я поступаю, как вы советуете, — сказала она.
— Объясните Корбо, — распорядился генерал, — что женщины Эттина попросили о незамедлительной встрече, вот почему челнок возвращается. Если он спросит… как это у вас говорится?.. отчего такой пожар, ответьте, что не знаете. Хей Атала Вейхар встретит вас и проводит.
Она сказала, что поняла, и он заговорил с пилотом на языке Эйха и Ахары, потом отключил ВС и повернул ко мне.
— Теперь, Никлас, мы пойдем к моим теткам. Нужно ли предупреждать тебя, чтобы ты воздержался от своих штучек?
— Я исчерпал их запас.
— Очень хорошо.
До женской половины мы шли в молчании. Первая моя реакция — слепая паника — уже миновала. Теперь я испытывал что-то вроде глухой тревоги, которая охватывает тебя перед медицинской проверкой, которая может выявить какое-нибудь неприятное заболевание.
Во время моего первого летнего семестра в колледже я попал в автокатастрофу, и мне сделали переливание крови. Затем выяснилось, что во введенной мне крови мог оказаться вирус, и целый год я сдавал анализы. Почти все время я не сомневался в благополучном исходе: я заколдован, предназначен для звезд, и ничто на Земле не способно мне повредить. Но в те дни, когда у меня брали кровь на анализ и я видел, как осторожны лаборанты, меня охватывал ужас. В конце концов все обошлось. Болезнь, которой опасались, во мне не угнездилась.
Мы прошли чрез дверь с символом очага (часовые возле нее сделали жест, равнозначный отдаче чести) и двинулись по сверкающему голому полу коридора мимо гобеленов, изображающих людей на родной планете, занятых сельскохозяйственными работами.
Один привлек мое внимание: женщина, ремонтирующая трактор. Я воспринял ее с той кристальной ясностью, которую иногда порождает страх. Винно-красный трактор. Дородная, плотная, невозмутимая женщина, светлый мех, ярко-голубая туника. Словно что-то эпохи раннего Возрождения, работы мастера-механика.
Мы прошли по коридору в прихожую. Гварха заговорил с воздухом, и воздух ответил. Мы подождали. Открылась дверь, и следом за Гвархой я вошел в комнату, где в прошлый раз говорил с его тетушками. Теперь голограмма была отключена, и вместо выходящих на океан окон взгляд упирался в глухую стену. Дверь, через которую мы вошли, бросалась в глаза — деревянная панель, черная, как уголь.
В центре комнаты стояли кольцом семь кресел. В трех сидели тетушки в огненного цвета платьях. Рядом с ними сидела четвертая женщина, высокая, худая, с мехом, убеленным годами. Ее платье было зеленым с сине-бело-серебряной вышивкой. Скорее всего традиционный узор с многословным названием. «Поднимаясь все выше в горы, мы наконец взираем на высокие, одетые льдом вершины». Я опустил взгляд.
— Подними голову, — сказала старуха.
— Я хочу посмотреть в твои глаза.
Я встретил ее взгляд. Она внимательно уставилась на меня.
— Бело-зеленые. Необычно, но красиво, точно ветки в снегу. Ты из-за них влюбился в него, Гварха? Из-за глаз?
— Это, — сдержанно сказал генерал, — моя бабушка. По-моему, вы еще не встречались.
Зато я много о ней слышал. Она была даже круче своих дочерей. Именно при ней Эттин приобрел свое нынешнее влияние. В возрасте восьмидесяти лет она удалилась в дом на крайнем юге, заявив, что сыта Людьми по передние зубы. Более двадцати лет она придумывала себе всяческие занятия: вела наблюдения за животными вроде птиц, разводила животных вроде рыб, сочиняла музыку, писала мемуары. Музыка была неплохой и минорной — вполне на уровне для устранившегося от дел политика. Мемуары, еще не опубликованные, внушали опасения многим и многим. Но я понятия не имел, почему она оказалась тут.
— Сядь, — приказала старая дама. — И держи голову прямо. Я еще не видела землянина, то есть вживе. Очень интересно.
Я послушался.
Гварха сел в кресло напротив меня и наиболее удаленное.
— Гварха, ты не ответил на мой вопрос.
Он взглянул на нее.
— Мне трудно вспомнить, почему я его полюбил.
Старуха нахмурилась.
— Это тоже не ответ. Что у тебя за манеры!
— Матушка, — сказала Пер довольно робко. — Гварха объяснил, что попал в сложное положение. Может быть, мы попросим, чтобы он уточнил, в чем дело?
— Ну, хорошо, — согласилась старуха.
Генерал посмотрел на меня.
— Следи за тем, что я буду говорить. Если я пропущу что-либо важное или искажу происходившее, прерви меня.
Я кивнул, и он приступил к рассказу. Он великолепно владел собой — поза непринужденная, но и не расслабленная, голос спокойный и ровный. Как ни хорошо я его знаю, мне не удавалось уловить хотя бы малейшей эмоции. Офицер, докладывающий начальству. Иногда он косился на меня, проверяя, не хочу ли я что-нибудь добавить, но я кивал — продолжай. Кончив, он сказал:
— Ты все время молчал, Ники. У тебя есть какие-нибудь поправки?
— Практически нет. Вы пропустили начало моего разговора с Анной — вероятно, потому, что компьютер еще не просигнализировал вам, а также то, что произошло, пока вы были без сознания.
— Что-нибудь важное?
Я пожал плечами.
— Считаю это отрицательным ответом. — Он обвел взглядом своих родственниц. — У меня есть запись всего этого. Но почти все по-английски.
— Обязательно пришли копию Сей, — сказала Пер.
— Хорошо, — ответил Эттин Гварха.
Зазвонил аппарат внутренней связи. Ответила Апци. Вейхар привел Анну. Пер посмотрела на меня.
— Выйди туда и попроси ее немного подождать. Сначала мы должны разобраться с этим. Скажи, что ей нечего опасаться. Ей не причинят вреда. Я обещаю.
— Обещают женщины Эттина, — сказала Эттин Петали.
Анна была в прихожей. Я все время забываю, что Анна вовсе не атлетического сложения. Что-то в ней сбивает меня с толку, хотя мне трудно подыскать этому определение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45