Стен рассказывал ей о своем саде на острове под названием Готланд в Балтийском море, за которым пока приглядывала его жена. Но садоводство ее не интересует, и он побаивается того, что ему предстоит увидеть, когда он вернется.
Посол — Чарли — вспомнил о прошлых переговорах с инопланетянами и высказал свое мнение о генерале:
— Умный субъект, хотя на мой взгляд странноватый. С человеческой точки зрения — безусловно, хотя, сдается мне, и в рамках его культуры тоже. Вступить в сексуальные отношения с представителем инопланетной расы? Расы, с которой его собственная раса ведет войну. Хотя, в лице Никласа Сандерса он приобрел ценное орудие.
В заключение она поболтала с капитаном Мак-Интошем, чьей страстью был крикет, так что он очень огорчался, что не сможет побывать на решающих матчах.
— Чем только мы не жертвуем, мэм Перес, ради служения человечеству и ради карьеры! Конечно, обладай я талантом к крикету, меня здесь не было бы.
В конце концов она устала. Капитан проводил ее до выхода из человеческого сектора. Там стоял Никлас, разговаривая с хварским часовым. Он обернулся, увидел ее, улыбнулся и тут заметил капитана. Его лицо сразу изменилось, словно он замкнулся в себе.
— Держатель Сандерс! — сказал капитан и протянул руку.
Никлас явно удивился, но пожал ее.
— Сиприен Мак-Интош. Попросту Мак. Сиприен порядочная-таки обуза. Чего только родители не вытворяют со своими детьми! Хотя, как я говорил мэм Перес, в моем сердце живет вечная благодарность моему отцу за его подарок — первую крикетную биту в моей жизни. Это, пожалуй, искупает Сиприена. Спокойной ночи, мэм, спокойной ночи, держатель.
Капитан кивнул и скрылся за дверью.
Никлас задумчиво посмотрел ему вслед.
— Военный, — сказал он. — Какой род войск?
— Регулярная армия, по-моему.
— В таком случае, где его гребень посреди обритой головы?
— Не знаю. Хотите, чтобы я выяснила?
Он пожал плечами, и они направились на женскую половину.
В ее спальне вновь была включена голограмма. Она уснула под звездами, а утром, как и накануне, проснувшись, вдохнула благоухание жарящейся грудинки.
На этот раз Анна надела платье, длинное, из африканского ситца традиционной расцветки — желто-голубой с коричневым. Из украшений только длинные серьги, коралловые с серебряными бляшками, еще один подарок ее матери. Войдя в большую комнату, она увидела на столе завтрак, а в кресле Никласа с кружкой кофе под рукой. Он поглядел на Анну и кивнул.
— Превосходно. Женщины Эттина одобрят ваш костюм. Возможно, я пережарил грудинку, хотя и напрактиковался — запах пробуждает такие яркие воспоминания. Когда я был маленьким, у нас по воскресеньям на завтрак всегда бывала жареная грудинка, а вкус мне теперь не так уж и нравится.
Анна села. Грудинка выглядела очень аппетитно. Снова ломтик поджаренного хлеба и квадрат чего-то ярко-желтого. Вроде чего? Кукурузного хлеба, который не поднялся? Она съела кусочек. Картон! Еще образчик человеческой жратвы.
— Я хотела бы кое о чем вас спросить.
— Да? — Его тон стал настороженным. Человек, Который Не Любит Отвечать На Вопросы.
— Как мне вас называть? Я держалась Никласа, поскольку мы мало знакомы, но инопланетяне все называют вас Ники.
— Вы знакомились с моими друзьями. Я далеко не всем позволяю называть себя Ники, и лишь немногие называют меня Ники без разрешения. Пожалуйста, Ник или Никлас. — Он улыбнулся. — Я понял, что вы решили перейти на другую сторону, когда вы назвали меня Ником в том подвале.
В первый раз. И это была почти последняя моя мысль в тот момент: «Может быть, этот страшный и глупый план сорвется?»
— Я не сменила сторон, Ник.
— Просто неудачный выбор слов. Я знал, что вы испытывали сочувствие ко мне, и это меня чуть-чуть обнадежило. Так лучше?
— Да.
Она принялась за еду, он молча выпил кофе, и они пошли на встречу с женщинами Эттина.
Комната встреч находилась на женской половине. Гобелены на стенах, большой малиновый ковер, закрывающий почти весь пол. Мебель обычная. Кресла, обтянутые темной богатой парчой. Низкие столики из дерева васильковой синевы.
На этот раз на середине комнаты стояли четыре женщины, одетые как и в прошлый раз в платья без рукавов.
— Вы старше рангом, — шепнул Никлас. — Держитесь чуть впереди меня. Отлично. А теперь остановитесь.
Анна остановилась. Женщины повернулись к ней. Никлас представил их друг другу.
Двух она уже видела — Эттин Пер и Эттин Сей. Теперь в сравнении с двумя другими она осознала, что они настоящие великанши — высокие, крупнокостные с широкими плечами и плотными круглыми торсами. Платья их были одинаковыми — из полос багряной парчи, скрепленных серебряными цепочками. Пер пророкотала приветствие на хварском языке. Сей пожелала Анне доброго утра по-английски.
Третья женщина была ниже и тоньше. Рядом с Эттинами она выглядела почти стройной. Черный мех, а полосы платья — серые и серебристые с узором из листьев и цветов.
— Цей Ама Ул, — сказал Никлас. — Ее область — социальные теории с упором на те, которые объясняют, как сложилась нынешняя культура Людей. Открыв человечество, они… то есть часть Людей, поняли, что пути бывают разные.
Женщина что-то коротко сказала высоким голосом, почти альтом.
— Женщина Цей Амы говорит, что встреча эта желанна. Она надеется пополнить свои знания.
Последняя женщина была ниже, но и массивнее остальных. Полосы ее платья покрывала вышивка — извивающиеся животные, зеленые, золотые, серебряные и голубые. Соединительные цепочки были многоцветными — золотые или серебряные звенья чередовались с эмалевыми, зелеными и голубыми.
Костюм производил броское впечатление, эстетически убогое. Слишком много пестроты, слишком много блестящего металла и слишком много слишком дорогих материалов.
— Лугала Минти, — сказал Никлас негромко. — Ведущая женщина Лугалов. По-моему, это честная оценка.
— Да, — сказала Эттин Сей своим низким спокойным голосом.
— Ее сын. Лугала Цу, головной, единственный головной на этой станции кроме Эттин Гвархи. Очень важная женщина с важным сыном. Держитесь с ней почтительно. С Лугала шутки плохи.
— Да, — снова сказала Эттин Сей.
Заговорила толстуха голосом таким же басистым, как у Эттин Пер.
— Женщина Лугалы говорит, что вы здесь желанны. Эта встреча очень важна. Судьба многих семей зависит от того, что произойдет здесь на станции.
Ух ты, подумала Анна. Она меньше всего нуждалась в подобной ответственности.
Они сели. Никлас рядом с ней. Видимо, все было подготовлено заранее: женщины сидели лицом друг к другу в огромных широких креслах, поставленных кольцом, а мужчина — в кресле поменьше почти вне круга.
Первой заговорила Эттин Пер.
— Женщина Эттинов говорит: «Мы не шпионим и не подслушиваем, как мужчины. Но эта встреча, как сказала женщина Лугалов, очень важная. Поэтому мы просим у тебя разрешения открыто и честно записывать ее».
Анна посмотрела на Никласа, он что-то сказал по-хварски.
Эттин Пер ответила ему.
— Хвархаты дадут вам копию записей вместе с аппаратом, чтобы ее просмотреть. Действуйте, Анна. Вашим это будет интересно.
Она подумала, потом кивнула.
Потом заговорила маленькая женщина — Цей Ама Ул. Никлас перевел:
— Мы довольно много узнали о человечьих женщинах из захваченной нами информации и от Сандерса Никласа. Но информация отрывочна, а Никлас мужчина. Мы хотели сами увидеть, каковы человечьи женщины. Мы хотели узнать, каково быть женщиной среди ваших людей.
Лугала Минти перебила ее и что-то долго объясняла.
— Женщина Лугалов хочет знать, каким образом вы так перемешались. Вы же не можете не понимать, как опасны мужчины в доме, если они не ограничиваются коротким визитом. Как вы можете подпускать к детям тех, чья профессия насилие? Как вы позволяете тем, кто способен на убийства и изнасилования, жить в ваших домах изо дня в день? Из года в год? Вы же должны понимать, что рано или поздно неминуемо произойдет нечто ужасное. Извините, Анна, я перевел неточно. Не «убийство», а преднамеренное лишение жизни других людей, что не обязательно преступление. Нравственная подоплека поступка зависит от обстоятельств. Убить вражеского мужчину почти всегда нравственно. Обычно убивать мужчину — союзника или родича — безнравственно. То же относится и к слову, которое я перевел как «изнасилование». Оно означает половой акт с применением насилия и без согласия второго участника, но это не всегда преступное действие, если, конечно, жертва не женщина и не ребенок.
Анна попыталась объяснить, что большинство мужчин — существа безобидные. Инопланетянок она как будто не убедила, хотя и не могла понять, что делается за этими широкими заросшими мехом лицами.
— Нет, — наконец сказала ей по-английски Эттин Сей. — Это не может быть верным. Мы знаем… мы чувствовали… — Она запнулась и перешла на свой язык. Никлас начал переводить:
— Мы испытали насильственные действия человеков. Твои люди не безобидны, Перес Анна. Два моих брата были на корабле, который взорвали человеки, а моя сестра Апци потеряла сына. Ваши мужчины умеют убивать, как мужчины Людей. Но вы не сумели отделить вашу склонность к насилию от всего остального, как удалось нам — в значительной мере. У вас нет безопасных мест. Ваши дети вынуждены расти в страхе. Ваши женщины должны жить в страхе, если только не станут такими же, как ваши мужчины, а кто тогда будет растить детей?
Лугала Минти заговорила на повышенных нотах.
— Женщина Лугалов говорит, что человеки омерзительные извращенцы, позор для всех разумных рас и оскорбление Богини, да восхвалим ее имя. А ведь, Анна, мы еще не коснулись сексуальной жизни человечества.
— Да, — сказала Эттин Сей по-английски.
Снова заговорила Цей Ама Ул.
— Это неучтиво, говорит женщина Цей Амы, и не ведет к знанию. Мы не должны просить, чтобы Перес Анна защищала своих людей, будто они преступники. Расскажи нам о своем детстве. Расскажи нам, как женщина растет среди человеков.
И она рассказала. Они задавали вопросы. Как это — жить в одном доме с родителями? Как она ладила с ними и с братом. Угрожал ли ей отец? Накладывал ли на нее руки?
Он был тихим историком, чьи преступления как отца сводились к неспособности обращать внимание на текущее столетие. Четырнадцатый век был куда интереснее, хотя между ними имелось не так уж мало общего: страшные эпидемии, крушение общественных устоев и открывающийся доступ в необъятную вселенную. Неведомые континенты, ожидающие первопроходцев, небеса, готовые открыться астрономам.
— Равнодушие! — сказала Эттин Сей. — Это нехорошо. Но есть и женщины, которые не интересуются своими детьми. В больших семьях это не так уж важно. В родовом доме всегда достаточно матерей.
Почему у человеков такие крохотные семьи? Неужели она не чувствовала себя одинокой без тьмы родичей? Неужели она не задыхалась от темноты в полдесятке комнатушек?
Нет, ответила она им. Такая жизнь казалась обычной. Одинокой она себя не чувствовала. Квартира ее семьи казалась просторной. В конце-то концов ее родители были специалистами и хорошо зарабатывали.
Женщины слушали серьезно, но вряд ли понимали. Вопросы продолжались. Как можно жить в море людей, не связанных общностью рода, совершенно разъединенных? Крохотные семьи подобны волнам, которые вздымаются и опрокидываются, оставляя за собой лишь пустое пространство, где возникает новая волна — новая семья.
Девять миллиардов человек! Непостижимо. А половина — мужчины, живущие там постоянно. Улицы городов — пугающе огромных городов — кишат разнузданными мужчинами. Как себя чувствовала женщина Пересов, проходя среди мужчин, не связанных с ней родством? Без какой-либо защиты, если Никлас рассказывал им правду?
И она тоже рассказала правду. Да, ходить по Чикаго бывает страшно, особенно в районах, где жители бедны. Бедность рождает в человеке злобу, а озлобленный человек опасен, особенно, если ему нечего терять.
Когда она кончила, некоторое время длилось молчание, а затем заговорила Эттин Пер.
— У вас слишком много людей. Не хватает простора, а пристойно разделять тот, который есть, вы не можете, потому что разделены. Но и умей вы его делить, теснота все равно осталась бы. Сейчас, Анна, предстоит речь о порочности гетеросексуальности.
Цей Ама Ул что-то сказала, наклонившись вперед.
— Она говорит, что вы, наверное, устали, хотя она и не знает признаков человечьего утомления. Но все мы — плоть, говорит женщина Цей Ама.
Анна взглянула на свой хронометр. Миновало три часа. У нее было такое ощущение, что она проиграла бой.
— Пока мы кончим, — сказала Эттин Сей. — Благодарю вас, Перес Анна.
Они ушли. Едва покинув комнату встреч, Никлас вздохнул.
— Господи Боже ты мой! Вы преуспели, Анна, а я совсем вымотан.
Они вернулись в ее помещение. Никлас прижал ладонь к двери, а когда она открылась, посмотрел на Анну с высоты своего роста.
— У вас измученный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Посол — Чарли — вспомнил о прошлых переговорах с инопланетянами и высказал свое мнение о генерале:
— Умный субъект, хотя на мой взгляд странноватый. С человеческой точки зрения — безусловно, хотя, сдается мне, и в рамках его культуры тоже. Вступить в сексуальные отношения с представителем инопланетной расы? Расы, с которой его собственная раса ведет войну. Хотя, в лице Никласа Сандерса он приобрел ценное орудие.
В заключение она поболтала с капитаном Мак-Интошем, чьей страстью был крикет, так что он очень огорчался, что не сможет побывать на решающих матчах.
— Чем только мы не жертвуем, мэм Перес, ради служения человечеству и ради карьеры! Конечно, обладай я талантом к крикету, меня здесь не было бы.
В конце концов она устала. Капитан проводил ее до выхода из человеческого сектора. Там стоял Никлас, разговаривая с хварским часовым. Он обернулся, увидел ее, улыбнулся и тут заметил капитана. Его лицо сразу изменилось, словно он замкнулся в себе.
— Держатель Сандерс! — сказал капитан и протянул руку.
Никлас явно удивился, но пожал ее.
— Сиприен Мак-Интош. Попросту Мак. Сиприен порядочная-таки обуза. Чего только родители не вытворяют со своими детьми! Хотя, как я говорил мэм Перес, в моем сердце живет вечная благодарность моему отцу за его подарок — первую крикетную биту в моей жизни. Это, пожалуй, искупает Сиприена. Спокойной ночи, мэм, спокойной ночи, держатель.
Капитан кивнул и скрылся за дверью.
Никлас задумчиво посмотрел ему вслед.
— Военный, — сказал он. — Какой род войск?
— Регулярная армия, по-моему.
— В таком случае, где его гребень посреди обритой головы?
— Не знаю. Хотите, чтобы я выяснила?
Он пожал плечами, и они направились на женскую половину.
В ее спальне вновь была включена голограмма. Она уснула под звездами, а утром, как и накануне, проснувшись, вдохнула благоухание жарящейся грудинки.
На этот раз Анна надела платье, длинное, из африканского ситца традиционной расцветки — желто-голубой с коричневым. Из украшений только длинные серьги, коралловые с серебряными бляшками, еще один подарок ее матери. Войдя в большую комнату, она увидела на столе завтрак, а в кресле Никласа с кружкой кофе под рукой. Он поглядел на Анну и кивнул.
— Превосходно. Женщины Эттина одобрят ваш костюм. Возможно, я пережарил грудинку, хотя и напрактиковался — запах пробуждает такие яркие воспоминания. Когда я был маленьким, у нас по воскресеньям на завтрак всегда бывала жареная грудинка, а вкус мне теперь не так уж и нравится.
Анна села. Грудинка выглядела очень аппетитно. Снова ломтик поджаренного хлеба и квадрат чего-то ярко-желтого. Вроде чего? Кукурузного хлеба, который не поднялся? Она съела кусочек. Картон! Еще образчик человеческой жратвы.
— Я хотела бы кое о чем вас спросить.
— Да? — Его тон стал настороженным. Человек, Который Не Любит Отвечать На Вопросы.
— Как мне вас называть? Я держалась Никласа, поскольку мы мало знакомы, но инопланетяне все называют вас Ники.
— Вы знакомились с моими друзьями. Я далеко не всем позволяю называть себя Ники, и лишь немногие называют меня Ники без разрешения. Пожалуйста, Ник или Никлас. — Он улыбнулся. — Я понял, что вы решили перейти на другую сторону, когда вы назвали меня Ником в том подвале.
В первый раз. И это была почти последняя моя мысль в тот момент: «Может быть, этот страшный и глупый план сорвется?»
— Я не сменила сторон, Ник.
— Просто неудачный выбор слов. Я знал, что вы испытывали сочувствие ко мне, и это меня чуть-чуть обнадежило. Так лучше?
— Да.
Она принялась за еду, он молча выпил кофе, и они пошли на встречу с женщинами Эттина.
Комната встреч находилась на женской половине. Гобелены на стенах, большой малиновый ковер, закрывающий почти весь пол. Мебель обычная. Кресла, обтянутые темной богатой парчой. Низкие столики из дерева васильковой синевы.
На этот раз на середине комнаты стояли четыре женщины, одетые как и в прошлый раз в платья без рукавов.
— Вы старше рангом, — шепнул Никлас. — Держитесь чуть впереди меня. Отлично. А теперь остановитесь.
Анна остановилась. Женщины повернулись к ней. Никлас представил их друг другу.
Двух она уже видела — Эттин Пер и Эттин Сей. Теперь в сравнении с двумя другими она осознала, что они настоящие великанши — высокие, крупнокостные с широкими плечами и плотными круглыми торсами. Платья их были одинаковыми — из полос багряной парчи, скрепленных серебряными цепочками. Пер пророкотала приветствие на хварском языке. Сей пожелала Анне доброго утра по-английски.
Третья женщина была ниже и тоньше. Рядом с Эттинами она выглядела почти стройной. Черный мех, а полосы платья — серые и серебристые с узором из листьев и цветов.
— Цей Ама Ул, — сказал Никлас. — Ее область — социальные теории с упором на те, которые объясняют, как сложилась нынешняя культура Людей. Открыв человечество, они… то есть часть Людей, поняли, что пути бывают разные.
Женщина что-то коротко сказала высоким голосом, почти альтом.
— Женщина Цей Амы говорит, что встреча эта желанна. Она надеется пополнить свои знания.
Последняя женщина была ниже, но и массивнее остальных. Полосы ее платья покрывала вышивка — извивающиеся животные, зеленые, золотые, серебряные и голубые. Соединительные цепочки были многоцветными — золотые или серебряные звенья чередовались с эмалевыми, зелеными и голубыми.
Костюм производил броское впечатление, эстетически убогое. Слишком много пестроты, слишком много блестящего металла и слишком много слишком дорогих материалов.
— Лугала Минти, — сказал Никлас негромко. — Ведущая женщина Лугалов. По-моему, это честная оценка.
— Да, — сказала Эттин Сей своим низким спокойным голосом.
— Ее сын. Лугала Цу, головной, единственный головной на этой станции кроме Эттин Гвархи. Очень важная женщина с важным сыном. Держитесь с ней почтительно. С Лугала шутки плохи.
— Да, — снова сказала Эттин Сей.
Заговорила толстуха голосом таким же басистым, как у Эттин Пер.
— Женщина Лугалы говорит, что вы здесь желанны. Эта встреча очень важна. Судьба многих семей зависит от того, что произойдет здесь на станции.
Ух ты, подумала Анна. Она меньше всего нуждалась в подобной ответственности.
Они сели. Никлас рядом с ней. Видимо, все было подготовлено заранее: женщины сидели лицом друг к другу в огромных широких креслах, поставленных кольцом, а мужчина — в кресле поменьше почти вне круга.
Первой заговорила Эттин Пер.
— Женщина Эттинов говорит: «Мы не шпионим и не подслушиваем, как мужчины. Но эта встреча, как сказала женщина Лугалов, очень важная. Поэтому мы просим у тебя разрешения открыто и честно записывать ее».
Анна посмотрела на Никласа, он что-то сказал по-хварски.
Эттин Пер ответила ему.
— Хвархаты дадут вам копию записей вместе с аппаратом, чтобы ее просмотреть. Действуйте, Анна. Вашим это будет интересно.
Она подумала, потом кивнула.
Потом заговорила маленькая женщина — Цей Ама Ул. Никлас перевел:
— Мы довольно много узнали о человечьих женщинах из захваченной нами информации и от Сандерса Никласа. Но информация отрывочна, а Никлас мужчина. Мы хотели сами увидеть, каковы человечьи женщины. Мы хотели узнать, каково быть женщиной среди ваших людей.
Лугала Минти перебила ее и что-то долго объясняла.
— Женщина Лугалов хочет знать, каким образом вы так перемешались. Вы же не можете не понимать, как опасны мужчины в доме, если они не ограничиваются коротким визитом. Как вы можете подпускать к детям тех, чья профессия насилие? Как вы позволяете тем, кто способен на убийства и изнасилования, жить в ваших домах изо дня в день? Из года в год? Вы же должны понимать, что рано или поздно неминуемо произойдет нечто ужасное. Извините, Анна, я перевел неточно. Не «убийство», а преднамеренное лишение жизни других людей, что не обязательно преступление. Нравственная подоплека поступка зависит от обстоятельств. Убить вражеского мужчину почти всегда нравственно. Обычно убивать мужчину — союзника или родича — безнравственно. То же относится и к слову, которое я перевел как «изнасилование». Оно означает половой акт с применением насилия и без согласия второго участника, но это не всегда преступное действие, если, конечно, жертва не женщина и не ребенок.
Анна попыталась объяснить, что большинство мужчин — существа безобидные. Инопланетянок она как будто не убедила, хотя и не могла понять, что делается за этими широкими заросшими мехом лицами.
— Нет, — наконец сказала ей по-английски Эттин Сей. — Это не может быть верным. Мы знаем… мы чувствовали… — Она запнулась и перешла на свой язык. Никлас начал переводить:
— Мы испытали насильственные действия человеков. Твои люди не безобидны, Перес Анна. Два моих брата были на корабле, который взорвали человеки, а моя сестра Апци потеряла сына. Ваши мужчины умеют убивать, как мужчины Людей. Но вы не сумели отделить вашу склонность к насилию от всего остального, как удалось нам — в значительной мере. У вас нет безопасных мест. Ваши дети вынуждены расти в страхе. Ваши женщины должны жить в страхе, если только не станут такими же, как ваши мужчины, а кто тогда будет растить детей?
Лугала Минти заговорила на повышенных нотах.
— Женщина Лугалов говорит, что человеки омерзительные извращенцы, позор для всех разумных рас и оскорбление Богини, да восхвалим ее имя. А ведь, Анна, мы еще не коснулись сексуальной жизни человечества.
— Да, — сказала Эттин Сей по-английски.
Снова заговорила Цей Ама Ул.
— Это неучтиво, говорит женщина Цей Амы, и не ведет к знанию. Мы не должны просить, чтобы Перес Анна защищала своих людей, будто они преступники. Расскажи нам о своем детстве. Расскажи нам, как женщина растет среди человеков.
И она рассказала. Они задавали вопросы. Как это — жить в одном доме с родителями? Как она ладила с ними и с братом. Угрожал ли ей отец? Накладывал ли на нее руки?
Он был тихим историком, чьи преступления как отца сводились к неспособности обращать внимание на текущее столетие. Четырнадцатый век был куда интереснее, хотя между ними имелось не так уж мало общего: страшные эпидемии, крушение общественных устоев и открывающийся доступ в необъятную вселенную. Неведомые континенты, ожидающие первопроходцев, небеса, готовые открыться астрономам.
— Равнодушие! — сказала Эттин Сей. — Это нехорошо. Но есть и женщины, которые не интересуются своими детьми. В больших семьях это не так уж важно. В родовом доме всегда достаточно матерей.
Почему у человеков такие крохотные семьи? Неужели она не чувствовала себя одинокой без тьмы родичей? Неужели она не задыхалась от темноты в полдесятке комнатушек?
Нет, ответила она им. Такая жизнь казалась обычной. Одинокой она себя не чувствовала. Квартира ее семьи казалась просторной. В конце-то концов ее родители были специалистами и хорошо зарабатывали.
Женщины слушали серьезно, но вряд ли понимали. Вопросы продолжались. Как можно жить в море людей, не связанных общностью рода, совершенно разъединенных? Крохотные семьи подобны волнам, которые вздымаются и опрокидываются, оставляя за собой лишь пустое пространство, где возникает новая волна — новая семья.
Девять миллиардов человек! Непостижимо. А половина — мужчины, живущие там постоянно. Улицы городов — пугающе огромных городов — кишат разнузданными мужчинами. Как себя чувствовала женщина Пересов, проходя среди мужчин, не связанных с ней родством? Без какой-либо защиты, если Никлас рассказывал им правду?
И она тоже рассказала правду. Да, ходить по Чикаго бывает страшно, особенно в районах, где жители бедны. Бедность рождает в человеке злобу, а озлобленный человек опасен, особенно, если ему нечего терять.
Когда она кончила, некоторое время длилось молчание, а затем заговорила Эттин Пер.
— У вас слишком много людей. Не хватает простора, а пристойно разделять тот, который есть, вы не можете, потому что разделены. Но и умей вы его делить, теснота все равно осталась бы. Сейчас, Анна, предстоит речь о порочности гетеросексуальности.
Цей Ама Ул что-то сказала, наклонившись вперед.
— Она говорит, что вы, наверное, устали, хотя она и не знает признаков человечьего утомления. Но все мы — плоть, говорит женщина Цей Ама.
Анна взглянула на свой хронометр. Миновало три часа. У нее было такое ощущение, что она проиграла бой.
— Пока мы кончим, — сказала Эттин Сей. — Благодарю вас, Перес Анна.
Они ушли. Едва покинув комнату встреч, Никлас вздохнул.
— Господи Боже ты мой! Вы преуспели, Анна, а я совсем вымотан.
Они вернулись в ее помещение. Никлас прижал ладонь к двери, а когда она открылась, посмотрел на Анну с высоты своего роста.
— У вас измученный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45