- Рад стараться,- ответил я.- А мое задание?
Он нажал несколько кнопок, прислушался к трезвону
телефонов, затем заглушил их.
Потемневшая минуту назад лысина постепенно становилась
розовой. Он посмотрел на меня ласково, как отец.
- Чрезвычайно! - сказал он.- Чрезвычайно опасное! Но это
ничего. Не для себя, не сам же лично я посылаю. Все - для блага
отечества. Ох, ты... энный... трудное дело, трудное задание ты
получил. Увидишь! Трудное - но надо, потому что... того...
- Служба,- быстро подсказал я.
Он просиял, затем встал. На груди закачались, зазвенели
ордена. Аппараты и телефоны умолкли, все огоньки погасли. Он
подошел ко мне, увлекая за собой разноцветные спутавшиеся
ленточки, и протянул могучую волосатую старческую руку великого
стратега. Он буравил меня глазами, испытывая, его брови сошлись,
образовав выпуклые холмики, которые подпирались чуть меньшими
складками, и так мы оба стояли, слитые в рукопожатии -
главнокомандующий и тайный посланник.
- Служба! - сказал он.- Нелегкая вещь! Служи, мой
мальчик. Будь здоров!
Я отдал честь, выполнил разворот кругом и вышел, еще
около двери слыша, как он пьет остывший чай. Могучий это был
старец - Кашебладе...
2
Еще оставаясь под впечатлением о командующем, я вышел в
секретариат. Секретарши прихорашивались и помешивали чай. Из
раструба пневматической почты выпала стопка бумаг с моим
назначением, подписанных завитушкой командующего.
Одна из служащих приложила к каждой из них поочередно
штамп "Совершенно секретно" и передала другой, которая занесла
их все до одной в картотеку, после чего картотека была
зашифрована на ручной машинке, ключ шифра на виду у всех был
уничтожен, все оригиналы документов сожжены, пепел после просева
и регистрации помещен в запечатанный сургучом конверт с моим
идентификационным номером. Его положили на подъемник и отослали
в хранилище.
За всем этим - хотя происходило все это тут же, при мне -
я наблюдал как бы издали, ошеломленный внезапным оборотом,
который приняли события. Загадочные замечания командующего,
несомненно, относились к делам столь секретным, что в отношении
их были допустимы только намеки. Рано или поздно меня должны
были посвятить в суть дела, поскольку иначе я не смог бы
приступить к выполнению миссии. Я не знал даже, имеет ли она
вообще что-либо общее с затерявшимся вызовом, но эта деталь
бледнела перед фактом моей совершенно неожиданной карьеры.
Эти размышления были прерваны появлением молодого брюнета
в мундире и при сабле. Он представился как тайный адъютант
командующего лейтенант Бландердаш.
Многозначительно пожав мне руку, он сказал, что
прикомандирован к моей особе. Затем пригласил меня в кабинет,
находившийся напротив по коридору, угостил меня чаем и стал
распространяться о моих способностях, по его мнению незаурядных,
раз уж Кашебладе подсунул мне такой крепкий орешек.
Он также выразил восхищение естественностью моего лица, в
особенности носа. Лишь потом я сообразил, что и то, и другое он
считал фальшивым. Я молча помешивал чай, полагая, что сейчас мне
уместнее всего запастись терпением. Минут через пятнадцать
лейтенант провел меня по предназначенному только для офицеров
проходу к служебному лифту, с которого мы вместе сняли печать,
после чего поехали вниз.
- Извините,- проговорил он, когда я уже собирался выйти
из лифта в коридор,- вы случайно не имеете склонности к зевоте?
- Не замечал. А что?
- Ах, ничего. Зевающему, знаете ли, можно заглянуть прямо
внутрь... А вы, не приведи Господь, не храпите?
- Нет.
- О, это хорошо. Так много наших людей погибло из-за
храпа...
- Что с ними стало? - опрометчиво спросил я.
Бландердаш усмехнулся, прикоснувшись к футляру, который
скрывал нашивки на мундире.
- Если вас это интересует, не хотите ли взглянуть на наши
коллекции? Как раз на этом этаже, вон там, где колонны,
расположен Отдел Экспозиций.
- Охотно,- ответил я.- Но не знаю я, располагаем ли мы
для этого временем.
- Ну конечно же,- ответил он.
Наклонив голову, он указал мне путь.
- Впрочем, это будет не просто удовлетворение
любопытства. В нашей профессии чем больше знаешь, тем лучше.
Он открыл передо мной самые обычные лакированные двери.
За ними поблескивали другие, стальные. После набора
соответствующей комбинации цифр на кодовом замке они
раздвинулись, и тайный адъютант пропустил меня вперед.
Мы оказались в большом и ярко освещенном зале, в котором
не было ни одного окна. Потолок поддерживали колонны, стены были
покрыты великолепными гобеленами и коврами, выдержанными главным
образом в оттенках золота, серебра и черного цвета.
Ничего подобного раньше я никогда не видел.
Материал, из которого они были выполнены, напоминал мех.
Между колоннами стояли на навощенном основании застекленные
демонстрационные стенды, витрины на изящных ножках и гигантские
сундуки с поднятыми крышками.
Ближайший к нам был полон маленьких предметиков,
переливающимися словно драгоценные камни. Я узнал в них запонки
от сорочек. Их тут было, пожалуй, миллионы. Из другого сундука
поднимался конус из продолговатых жемчужин. Лейтенант подвел
меня к витрине под стеклом. Искусно подсвеченные, лежали на
бархатной подстилке искусственные уши, зубные мосты, имитации
ногтей, бородавок, ресниц, фальшивые флюсы и горбы - некоторые
были показаны для наглядности в разрезе, чтобы была видна их
внутренняя структура; встречались надувные экземпляры,
доминировал, однако, конский волос. Отступив назад, я задел
сундук с жемчужинами. Меня пробрала дрожь - это были зубы:
большие и маленькие, как жемчужинки, лопаткообразные, с дырками
и без, молочные, коренные, мудрости...
Я поднял глаза на своего проводника, который, сдержанно
улыбаясь, указал мне на ближайший гобелен. Я подошел к нему
поближе. Поверхность его сплошь была покрыта париками,
бакенбардами, пышными бородами, располагавшимися на нейлоновой
основе так, что пряди златовласых имитаций образовывали на фоне
остальных большой государственный герб.
Мы перешли в следующий зал.
Он был еще просторнее. Никелированные рефлекторы освещали
витрины, заполненные самыми разнообразными странными предметами:
карточными колодами, имитациями различных подарков, сырами. С
ребер потолочного перекрытия, обшитого деревом лиственницы,
свешивались фальшивые протезы, корсеты, платья. Не было здесь
недостачи и в поддельных насекомых - эти последние, выполненные
с совершенством, какое может себе позволить лишь могущественная,
располагающая любыми средствами разведка, занимали целиком
четыре ряда стеклянных шкафов. Адъютант не спешил с
объяснениями, словно был убежден, что собранные в столь
громадном количестве вещественные доказательства говорят сами за
себя, и только тогда, когда я среди множества экспонатов готов
был пропустить какой-то, достойный внимания, он делал в его
направлении предупредительный жест рукой. Одним из таких
движений он привлек мое внимание к кучке маковых зерен, лежащей
на белом шелке и находящейся под стеклом, искусно отшлифованном
таким образом, что непосредственно над кучкой маковых зерен
прозрачный покров, утолщаясь, переходил в мощную лупу, заглянув
в которую, я увидел, что зернышки мака, причем все без
исключения, были слегка выщерблены. Изумленный, я повернулся к
лейтенанту с новым вопросом, но он лишь сочувственно улыбнулся и
развел руками в знак того, что ничего сказать мне не может, а
его оттененные усиками полноватые губы, зашевелились, беззвучно
произнося слово "секретно". Лишь у следующих дверей, распахивая
их передо мной, он обронил:
- Занимательные у нас здесь трофеи, не так ли?
Эхо наших шагов разнеслось по залу с еще более
великолепным убранством. Я поднял голову. Всю стену напротив
занимал гобелен: превосходная композиция, выдержанная в
оранжевых и иссиня-черных тонах, изображающая какой-то важный
государственный акт. Адъютант после некоторого колебания указал
мне на подстриженные черные бачки, которые явно были когда-то
частью парадного одеяния одного из сановников, давая при этом
понять, что они принадлежали разоблаченному лично им агенту.
Из-за колонны повеяло холодом, что свидетельствовало о
близости широкой анфилады. Я уже не разглядывал экспонаты,
ошеломленный, потрясенный, в растерянности шел следом за моим
проводником мимо их искрившихся от яркого света россыпей, мимо
экспозиций вскрытия сейфов, искушения, проделывания отверстий в
каменных стенах, продырявливания гор и осушения морей, поражался
многоэтажными махинами, предназначенными для дистанционного
изучения мобилизационных планов, для превращения ночи в
искусственный день и наоборот. Мы прошли через зал с огромными
хрустальными колпаками, посвященный подделке солнечных пятен и
планетных орбит. Вплавленные в толщу какого-то драгоценного
камня, сверкали снабженные этикетками и разъяснительными шифрами
имитации созвездий и фальсификаты галактик.
У стен бесшумно работали мощные вакуумные насосы,
поддерживающие высокое разряжение и сверхнизкий уровень
радиации. Только в таких условиях могли существовать, не
распадаясь, поддельные атомы и электроны.
От избытка впечатлений голова у меня шла кругом.
Бландердаш, несомненно, понимал мое состояние, ибо предложил,
чтобы мы направились к выходу. Перед дверями с номерным знаком
мы вскрыли печать на верхнем кармане его мундира, и он извлек
конверт с нужным сочетанием цифр и паролем, лишь после чего мы
смогли открыть дверь.
Где-то в середине пути через Отдел Экспозиций я начал
мысленно готовить комплименты, которые я выскажу после осмотра
этой грандиозной коллекции, теперь, однако, я не мог выдавить из
себя ни слова. Видимо, Бландердаш понимал причины моего
молчания, поскольку не делал попыток его нарушить.
Так, молча, мы дошли до лифта, у которого к нам
приблизились два молодых, как и он, секретных офицера. Отдав
честь, они вежливо извинились передо мной и отозвали лейтенанта
в сторону.
Произошел короткий обмен фразами, за которым я наблюдал,
опершись плечом на стену. Бландердаш, казалось, был слегка
удивлен. Подняв брови, он стал что-то говорить выглядевшему
более старшим офицеру, но тот сделал отрицательный помотал
головой, быстро указал локтем в мою сторону. На этом сцена
закончилась.
Адъютант, не попрощавшись со мной, удалился вместе со
старшим офицером, младший же приблизился ко мне и объяснил, с
предупредительной вежливой улыбкой, что он должен проводить меня
в Отдел Эн.
У меня не было никакой причины воспротивиться этому. Мы
уже входили в распечатанный лифт, когда я спросил о моем
предыдущем цицироне.
- Как, простите? - спросил офицер.
Он приблизил ухо к моим губам, прижав при этом руку к
груди, словно у него заболело сердце.
- Ну, Бландердаш... его, наверное, отозвали по службе? -
Затем я добавил: - Я знаю, что не должен спрашивать...
- Ну что вы,- поспешно проговорил офицер. Медленная
многозначительная усмешка растянула его тонкие губы.- Как вы
сказали? - задумчиво спросил он.
- Извините?
- Это имя...
- Бландердаш? Ну, как же, ведь так зовут этого адъютанта,
не правда ли? Я ведь не ошибся?
- О, конечно же, нет,- быстро проговорил он.
Усмешка его становилась все более многозначной.
- Бландердаш,- пробормотал он.
Лифт замедлил движение перед тем как остановиться.
- Ха... Бландердаш... ну-ну, давайте.
Я не мог определить, к кому, собственно, относилось это
"ну-ну, давайте" - возможно, ко мне, поскольку как раз в этот
момент он отворил дверь. Я бы много дал, чтобы знать это, но мы
уже быстро шли по коридору, направляясь к одной из череды
блестящих лакированных белых дверей. Он распахнул дверь, я
переступил через порог, и он тут же закрыл ее за мной. Я
очутился в узкой длинной комнате без окон. Над четырьмя
стоявшими в помещении столами горели низко опущенные лампы, за
столами работали средних лет офицеры. Из-за жары они были без
кителей, которые висели на стульях. В рубашках с подвернутыми
манжетами корпели они над кипами бумаг.
Один из них выпрямился и пристально посмотрел на меня
черными, блестящими за стеклами очков глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34