Стреляли?
- В коридоре? Да. Что это значит?
- Триплет. Провал третьяка. Ну, шпунцели перетасовались,
и один поторопился, перестарался, то есть.
"Сноровистый шпион! - быстро думал я.- Видно хотя бы уже
по жаргону. Но чего он от меня хочет? От обеда ради разговора
отказался - какой благорасположенный!.. Ого! Я должен держать
ухо востро".
- Ухо должен держать востро, а? - спросил он. Затем
прыснул при виде моей мины.
- Ну, что ты удивляешься? Я человек бывалый,
поднаторевший, собаку на этом съел... все по инструкции...
Думаешь, как твоя? Да нет! Это ты серийный, мой дорогой. Мушки в
чае и тому подобное. Из всего этого только чай остался такой же,
что и прежде...
Он помрачнел и уставился на сверкавшую девственной
белизной дверь. Выражение скуки вдруг сделало его лицо
постаревшим, одиноким и усталым.
- Послушайте,- обратился к нему я.- Неужели вы не можете
говорить просто, по-человечески?
- А я как говорю? - удивился он.
- Что все это значит? И что вы... зачем вы здесь?
- Ну, успокойся. Ты занимаешься комбинациями без
необходимости, и удается тебе это плохо. А может, ищешь пятнышки
для вымаливания? Или, может, подтасовка, яичко, бутылочка,
прутик, а? Эх, не стоит. Все равно конец.
- Чему конец?
- Всему конец. Все здесь надувательство. Нет бы по-
старому: лепесток розы обнюхиваешь, а сердце бьется - провал или
нет? И уж крыса у тебя под кожей - если не шмыгнет, весь
трясешься, весь каменеешь, по привычке, разумеется, потому как
что осталось? Подставные?
- Что вы этим хотите сказать? Какие подставные? Крыса?
Это вы насчет того, что у меня нога трясется? Вы об этом? Ну и
что с того? А что, собственно, вы тут делаете?
- Знал бы ты, что я делаю... Присмотрись-ка.-
Наклонившись ко мне, он указал пальцем на свое лицо.- Как,
хорошо я выгляжу, а? Загубили меня, и знать бы хоть, кто - а то
тут одни чесуны-шимпанзе, шпундели-мандрильоны, кодла, морока и
все...
- А зачем вам аппарат? - спросил я вдруг, хотя мне было
уже все равно.
- Аппарат? А что, не знаешь?
- Вы делали снимки...
- Конечно же.
- В сейфе с...
Я понизил голос с остатком надежды, что он не признается,
но он флегматично кивнул головой.
- Ясно дело. Впрочем, это не важно. Это так, чтобы
окончательно не одряхлеть. Мозги плесневеют, шмайзель
подступает, ну вот и щелкнешь иногда где-нибудь что-нибудь.
- Зачем вы мне это говорите? - с запальчивостью
проговорил я.- Вы снимали секретные документы! Я видел! Вы
можете не опасаться: я вовсе не собираюсь этим воспользоваться.
Это меня нисколько не интересует. Я только не понимаю, почему вы
продолжаете здесь сидеть?
- А почему это я не могу здесь сидеть?
- Ведь вас могут разоблачить! Почему вы не бежите?
- Куда? - спросил он с такой безмерной тоской, что я от
жалости содрогнулся.
- Как куда? Туда.
Я отдал себя ему в руки. Пожалуй, что так. Сердце билось
у меня в груди, словно молот, в ожидании, что тоска сойдет
сейчас с его лица, как маска. Я подговаривал его бежать! С ума
сошел, наверное,- ведь это же провокатор...
- Туда? - пробормотал он.- Куда это - "туда"? Да и какая
разница - что там, что здесь? Щелкнул просто так, для
тренировки, чтобы не выйти из формы, но ведь это же ничего не
значит...
- Как это - ничего? Скажите яснее!
- Ясно или не ясно - все одно. Ты еще не на том этапе или
месте, чтобы все понять, а если даже поймешь, с пятого на
десятое, то все равно не поверишь. "Вот,- думаешь,- провокатор,
подосланный, палач на мою душу, оборванец, хитрюга, нарочно
такой занудливый, нытик захиревший, обнажается, прикидывается
бедненьким, шпионское пренебрежение демонстрирует, а это все
иначе читается, совсем на другое нацелено". Разве нет? Как, я
прав, а? Вот видишь. И дальше думаешь: он сам говорит, что
провокатор, чтобы я думал, что, говоря "провокатор", он со мной
искренен, и потому все принимал за искренность, от чистого
сердца, но наверняка это не от чистого сердца, это что-то иное
значит, и потому когда ты слышишь, как я говорю, что я
провокатор, чтобы ты думал, что я с тобой искренен... ну, вот мы
и приехали: сам черт не брат, а? И уже ничему не веришь. Так?
Я молчал.
- Подожди, сам все увидишь, ничего мимо тебя не пройдет.
Хочешь, наверное, знать, что, с кем и как?
- Хочу,- сказал.
Я не верил ни единому его слову.
Он горько усмехнулся, скривив уголки губ.
- Не веришь? Ну, Бог с тобой! Испытаешь. Слушай.
Перетасовались все хлеба ради сначала раз. До последнего стула и
унитаза. Так что, потом они перестать должны, когда по-прежнему
платят, или нет, а? Чтоб им всем сдохнуть - не могут они
перестать! Дальше, еще дальше, рви-хватай, подстановки,
подтасовки! Пошли, значит, дублеты - ничего, триплеты - тоже
ничего, квадруплеты - все, с меня довольно, однако теперь кое-
где уже квинтуплеты ошиваются. Долго так будет? Черт его знает!
Вот зараза! Я, старый, честный шпион, ветеран, тебе это говорю!
Он с яростью и отчаянием заколотил себя в грудь, так, что
даже внутри загудело.
- Минутку...- отозвался я.- Не понимаю... Не хотите ли вы
этим сказать, что...
- Ничего я этим не хочу сказать, и оставь меня в покое!
Зачем мне из кожи лезть? Ты и так словно граммофонная игла,
пластинка уже заезжена, но ты хочешь каждый звук все же извлечь,
и так, и шиворот-навыворот, и каждое слово, и задом наперед, да
за пазуху залезть, и в карманы, добавить к этому мой храп, мыло,
бритву, намеки везде искать, объяснений неведомо чего...
Поступай, как считаешь нужным, только от бритвы держись
подальше! Тебе еще рано. Слишком просто бы это было - сразу за
бритву хвататься! Я подумал, когда тебя сначала увидел, что ты
подослан, чтобы ее отобрать.
- Но ведь это я ее сверху принес! Или это ваша бритва?
- Да говорю тебе: тебе еще рано. Тебе сейчас силы нужно
иметь. Питание регулярное, буфет, бисквиты, иногда даже компот
бывает с ренклодами. Ну, что ты так смотришь? Думаешь, что когда
говорю "компот", это означает заседание Штаба над инструкцией?
Нет, компот - это компот, и точка - по крайней мере у меня.
Никакой я никем не подосланный, и вообще... Я тут выспался,
побрился, обед из-за тебя пропустил, а сейчас пойду себе. А ты
сам смотри. Я тебе все рассказал, как ты хотел, но ты же мне не
веришь, ни на грош не веришь. Ну, разве я не прав? Тогда зачем
мне кишки надрывать, объяснять тебе все насчет квадрупляции?
Чтобы ты себе из всего этого новый ребус сложил?
Он встал.
- Значит, вы не шпион?
- А кто говорит, что нет? И кто говорит, что да? Ну, дай
мне хоть что-нибудь для шпионства, покажи! Надоело мне все. Что
для тех, что для этих - зачем? Ну, что? Для кого? Законченный
тип, симпляк, индивидуальник, отзвучавшая песня. Что я,
луковица, что ли? Теперь уже шестикратные, кажется, встречаются.
Когда у тебя пройдет немного эта подозрительность, можешь снова
заглянуть сюда. Завтра после обеда я буду. Ну?
- Приду,- сказал я.
- Тогда я тоже. Держись. Я иду в буфет.
У двери он бросил через плечо:
- Теперь очередь доктора, сервировки и лилейной. После
сервировки тебя ждет духовное падение. Потом следующие фокусы-
покусы. А если меня не будет, подожди. Я приду обязательно.
Будешь?
- Буду.
Он прикрыл за собой дверь. Я слышал его шаги, все более
удаляющиеся, щелчок второго замка, а затем наступила тишина, в
которой я остался, словно горшок под крышкой, чтобы дойти.

10

Значит, так. В то время, как я считал себя исстрадавшимся
пупом земли, мишенью ударов, центром, сосредоточившим на себе
все усилия Здания - на самом деле я был просто никем,
стереотипной версией, каким-то там по счету повторением, оббивал
те же самые пороги, что и мои предшественники, как граммофонная
игла, превращая заигранную дорожку в чувство и голос. Мои
мелодраматические реакции, порывы, внезапные решения,
отступления, то, что для меня было каждый раз неожиданностью,
внутренним вдохновением, очередным откровением - все, в том
числе и данное мое рассуждение, было лишь параграфом инструкции,
не моей, не для меня лично составленной, просто инструкции,
многократно испробованной в действии. В таком случае, если не
испытание, не миссия, не хаос, то что мне оставалось? Ванная?
Коридоры? Хождение от двери к двери?
Но тогда зачем он столько говорил? Естественно, он тоже
был частью инструкции, появился здесь в определенный момент, как
нота в партитуре, когда наступил его черед. Хорошо прозвучал, на
совесть сыграл старого пройдоху!
Но зачем все это?
Я давно уже сполз с ванны на пол, лежал на ней боком,
опершись о ее фарфоровый изгиб, и даже слегка извивался.
"Чудовищно! - повторял я про себя.- Квадруплеты, триплеты... Что
он имел в виду? Может, это ничего не значило? Маневр для
отвлечения внимание? Но зачем? Подстановки, подтасовки,
секретные документы, кустики в ушах..." В голове у меня от всего
этого была полная мешанина, да вдобавок еще кольраби, на которую
он жаловался после пробуждения... Уговаривал блюсти режим!
Бисквиты, даже компот бывает в буфете, великий Боже!.. Может,
это все сумасшествие, и он в том числе, и речь тогда на самом
деле идет только об обычном порядке? Когда сумасшедшие все, то
никто не сумасшедший. Но зачем?
Я посмотрел на часы. Они стояли.
Даже они меня предали. Я сорвал их с запястья и бросил в
раковину унитаза. Они мне уже не понадобятся. Выловят, исследуют
ребята из Отдела... Я осмотрелся.
Бритвы не было. Он забрал ее, обокрал меня этот
провокатор. Что он хотел спровоцировать? О, я уже понял!
Замечательно! Так и сделаем! Только смелее!
Я вышел, напевая, из ванной комнаты, пошел по коридору,
напевая все громче, проходил мимо офицеров, искусственно
улыбаясь, вошел в лифт.
Этажом выше коридор был безлюдным. Тем лучше. Тем хуже. Я
вошел в кабинет.
Он был пуст. Ни следа Эрмса. Я подбежал к столу, начал
вырывать ящики и вытряхивать их содержимое на пол, на кресла.
Бумаги шелестящим облаком летали вокруг меня. Я услышал скрип
открываемой двери и посмотрел в лицо Эрмсу, в его расширившиеся
голубые глаза.
- Что вы... Что вы делаете?
- Мерзавец! - проревел я и бросился на него. Мы упали в
облако секретных документов. Я душил его, он душил меня. Я пинал
его, кусал, но продолжалось все это не долго. Затопали чьи-то
шаги, кто-то потянул меня за воротник, кто-то обливал холодным
чаем из высоко поднятого стакана. Бледный, трясущийся Эрмс в
помятом мундире собирал с пола бумаги, другие помогали ему, а я,
выплевывая нитки сукна, выгрызенные из его эполет, хрипло орал
со стула, к которому меня прижимали руки стоящих сзади:
- Конец! Будет этому конец, негодяи, убийцы?! Да,
подговаривал шпионить, подстрекал, предавал! Признаюсь!
Расстреливайте меня, четвертуйте, убейте!
В открытых дверях мелькали силуэты проходивших мимо по
коридору. Ни один из них не обращал на мои вопли ни малейшего
внимания. Напрасно я драл глотку, истошно вопил вплоть до того,
что "дал петуха". Наконец, совершенно охрипнув, истощив все свои
силы, чувствуя себя совершенно разбитым, я в бессилии успокоился
на стуле, лишь немо хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная
из воды. Сбоку ко мне подошел кто-то в длинном белом халате,
кто-то засучил мне рукав пиджака. Я увидел напоминающее луну
лицо за очками и почувствовал укол возле локтя. Горячая струйка
полилась в мою вену.
- Виу! - захрипел я пропавшим уже голосом.- Спасибо,
убийцы!

В сознание я приходил постепенно, этапами. Я был огромен.
Не в том смысле, что стал великаном, нет, тело мое не
увеличилось, расширилось лишь мое сознание, стало пространством,
равным тому, которое меня окружало, а может, даже превосходившим
его. Я был не в силах пошевелить и пальцем, но громада моей
внутренней шири царствовала над мириадами этажей белого
лабиринта. Спрятавшийся в теплый уголочек своего естества,
затерянный среди этого колоссального сооружения, я с безмерной
снисходительностью вспоминал о своих недавних заботах.
Затем я постепенно уменьшился, уплотнился и каким-то
образом снова стал прежним. Я почувствовал, что лежу на твердом
и не очень удобном ложе. Пошевелил пальцами. Они липли один к
другому. Я вспомнил чай, которым меня поливали. Должно быть, он
был сладким. Я приподнял голову, она оказалась на удивление
легкой и держалась на шее словно небрежно прицепленная, коснулся
лба, лица, наконец, ощутив, что кровь опасно отливает от мозга,
сел, опираясь о холодную, выложенную плиткой стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34