Через дверь было видно ванную. Я полусидел на обитом
клеенкой диване, довольно высоком, в длинной и узкой комнате с
белыми лакированными стульями и ширмой в углу.
Из-за нее выступал край небольшого письменного стола. У
изголовья дивана стоял стеклянный передвижной столик с
лекарствами и шприцем, на вешалке белели полотняные халаты и
передники, рядом с ними в маленьком шкафчике поблескивали
хирургические инструменты. "Кабинет врача",- подумал я.
И сразу же перед глазами у меня встала сцена у Эрмса.
Ага! Значит, они не поместили меня в заключение, а только лечат?
Может, из этого что-нибудь да выйдет?
Постепенно я начал размышлять. В голову лезла всякая
чушь. Я был озадачен, например, тем, что на столике видел лишь
десять склянок, в то время как их должно было быть девятнадцать,
хотя сам же понимал, что это бессмыслица.
Кто-то посмотрел на меня поверх ширмы, мелькнула верхняя
часть головы, блеснул свет, отраженный в стеклах очков.
Я узнал доктора, делавшего мне укол.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он, появляясь в
проходе между стеной и письменным столом.
- Вполне.
Он был в белом халате, невысокий, пухлый, живой, с
румянцем на щеках. У него были черные, умные, блестящие глаза,
роговые очки, ямочка на подбородке и нос как оттопыренная
пуговица. В вырезе белого халата я увидел красный, в зеленый
горошек галстук, а заглянув глубже, когда он приблизился,
заметил краешек форменной одежды.
Мундир! Меня пробрало холодом. Он, ничего не замечая,
придвинул к дивану маленький табурет, сел, нашел пульс на моей
руке, какое-то время считал его, потом посмотрел мне в глаза.
- Я здоров,- сказал я.
Он взялся за розовую трубку стетоскопа, выглядывавшего из
верхнего кармана его халата.
- Теперь уже да,- ответил он. Голос у него был плавный,
певучий.- Вы, вероятно, помните все?
- Да.
- Отлично! Это внушает надежды, что все будет в порядке.
Вы переживаете сейчас сложный и, несомненно, трудный период -
новая среда, адаптация, специфические условия работы, не так ли?
Многое вас шокирует, кроме того, печать секретности, а психика
наша строптива, едва лишь соприкоснется с чем-то, обнесенным
запретом, сразу же так и хочется это нарушить, все изменить,
даже уничтожить - реакция самая что ни на есть естественная,
хотя по уставу недопустимая. Ну, что ж, мы вам поможем.
- В самом деле? - спросил я.
Носки и рубашка были на мне, туфель нигде видно не было,
пиджак висел на стене. Мне было неловко сидеть в одних носках,
свесив ноги с дивана.
- О, вы ведь человек интеллигентный, разумный,- сказал
он, улыбнувшись, делая тем самым более заметной ямочку на левой
щеке.- А что влечет за собой разум? Скептицизм ведь тоже всего
лишь естественный рефлекс. Что ж, мы не всемогущи, и я могу лишь
только - если вы того желаете, разумеется,- побеседовать с вами
с глазу на глаз, свободно, без ограничений, о чем вам будет
угодно. А может, вы хотите сначала вымыться, искупаться?
- О, да,- ответил я.- Я весь липкий от чая.
- Ах, не будем об этом говорить теперь! Я лишь хочу
успокоить вас, майор сам просил меня об этом, что он отлично вас
понимает и что, ясное дело, никаких служебных последствий это
иметь не будет.
- Что? - мрачно спросил я.
Он часто заморгал.
- Ну, как же, я имею в виду ту сцену. Вы перенервничали,
дали выход чувствам после серии следовавших одна за другой
неудач - я, естественно, не знаю, о чем шла речь, и, конечно же,
ни о чем вас не спрашиваю. Майор просил меня только успокоить
вас в этом отношении. Он вас действительно ценит, не только как
сотрудника, но и в личном плане...
- Вы говорили что-то насчет того, чтобы искупаться,-
прервал я его.
Я заметил, что начинаю вести себя в чем-то на манер того
провокатора из ванной. Я встал с дивана, сделал несколько шагов,
чтобы убедиться, что чувствую себя действительно хорошо.
Наркотик, или что там мне впрыснули, исчез уже без следа.
Врач проводил меня через боковую дверь в ванную. Я
повесил одежду и нижнее белье в высокий узкий полукруглый шкаф,
дверцы которого закрывались автоматически, как следует вымылся,
принял горячий душ, потом холодный, а затем, чувствуя себя
освеженным, в просторном купальном халате, который обнаружил на
стуле, подошел к шкафу с одеждой. Он был пуст.
Прежде, чем я успел испугаться, послышался тихий стук в
дверь.
- Это я,- прозвучал из-за двери голос врача.- Вы можете
мне открыть?
Я впустил его в ванную.
- У меня забрали одежду,- сказал я, стоя перед ним.
- Ах, да, я забыл вас предупредить... Медсестра
позаботится о ваших вещах. Может, пуговицу какую-нибудь надо
пришить, выгладить что-либо...
- Досмотр? - бросил я флегматично.
Он вздрогнул.
- Бога ради! Ох, все еще следы шока,- закончил он тише,
словно бы обращаясь к самому себе.- Ну, ничего. Я пропишу вам
какое-нибудь успокоительное и что-нибудь укрепляющее. А теперь,
с вашего позволения, мне хотелось бы осмотреть вас.
Я дал ему себя выстукать и прослушать. В процессе этого
он мотал головой, словно упитанный жеребенок.
- Прекрасно, замечательно,- повторил он.- У вас
превосходный организм. Может, вы оденете пока этот халат и мы
пройдем ко мне в кабинет? Сестра скоро принесет ваши вещи. Туда,
прошу вас...
Через коридорчик, заставленный пирамидками металлических
стульев, мы прошли в другую комнату, довольно темную, хотя в ней
горела большая лампа под потолком, а вторая, с зеленым абажуром,
стояла на письменном столе. Вдоль стен с трех сторон стояли
черные шкафы, забитые толстыми книгами с золотыми надписями на
корешках переплетов из черной кожи. Возле четвертой стены был
низкий овальный стол с лежавшим на нем черепом и два стула.
Я сел. От собрания книг за стеклами шкафов, казалось,
исходила темнота. Доктор снял халат, под ним на этот раз
оказался уже не мундир, а скромное светло-серое гражданское
одеяние. Он занял место по другую сторону стола и некоторое
время смотрел на меня с выражением приветливой доброжелательной
внимательности.
- А теперь,- наконец сказал он, словно бы удовлетворенный
состоянием моего лица,- не расскажите ли вы мне, что,
собственно, вызвало ваш срыв?
Он указал глазами на чернеющие ряды книг.
- Здесь, в этих стенах, вы спокойно можете говорить все.-
Затем выждал минуту и, поскольку я продолжал молчать, заговорил
снова.- Вы мне не доверяете. Вас можно понять. Вероятно, я бы на
вашем месте вел себя точно так же. И все же прошу вас поверить
мне. Для собственного блага вы должны, хотя бы ценой насилия над
собой, преодолеть это желание молчать. Пожалуйста, попытайтесь.
Самое трудное начать.
- Дело-то не в том,- ответил я.- Я просто не вполне
уверен, стоит ли. Впрочем, вы удивили меня: ведь в том кабинете
вы говорили нечто прямо противоположное: что вы не хотите знать
ничего о том, что произошло.
- Прошу прощения,- сказал он тихо и снова
продемонстрировал ямочки на щеках,- но я прежде всего врач.
Ранее я не был еще вполне уверен, полностью ли вы вернулись к
душевному равновесию, и не хотел задеть вас неосмотрительным
затрагиванием весьма неприятных для вас событий. Сейчас все
иначе. Я осмотрел вас и знаю, что не только могу, но и должен
это сделать. Я не буду, разумеется, настаивать. Здесь все решает
исключительно ваша добрая воля. Готовы ли вы...
Он не договорил.
- Ладно,- нетерпеливо бросил я.- Хорошо, но это долгая
история.
- Наверняка,- кивнул он.- Я охотно выслушаю вас.
В конце концов, что я мог от этого потерять? Я начал свой
рассказ с получения вызова, изложил разговор с
главнокомандующим, историю с миссией, об инструкции и имевших
место затем осложнениях. Поведал о старичке, офицерах,
священнике, не забыв описать и мои подозрения. Я сделал
исключение только для Эрмса. Рассказал о том, что было позже - о
том, как застал в ванной спящего, и о разговоре с ним. При этом
я уже начал излагать несколько рассеяно, ибо понял, что
исключение столь существенного звена, как срисовывание Эрмсом
секретного плана, сообщало моей вспышке, точнее, нападению на
него, черты психической ненормальности, поэтому я пытался
отыскать в разговоре с бледным шпионом какие-то детали, которые,
будучи подчеркнутыми, даже утрированными, могли бы хотя бы
отчасти оправдать мое скандальное поведение, но даже для меня
самого все это звучало не слишком убедительно. Я чувствовал, что
погрязаю тем глубже, чем больше распространяюсь, что мои
пояснения ничего не объясняют, и последние слова договаривал уже
в мрачном убеждении, что теперь мне придется примириться с тем
фактом, что ко всему, что меня обременяло, я прибавил, словно
прежнего было мало, еще и этот груз, улики, свидетельствующие о
моей ненормальности.
Врач не смотрел на меня, пока я все это говорил.
Несколько раз он осторожно брал в руки череп, который словно
пресс-папье лежал на бумагах на столе, и переставлял его так,
чтобы он то стоял ко мне боком, то смотрел на меня глазными
впадинами. В таком положении он и остался, когда я закончил.
Дослушав меня, доктор уселся в кресло поглубже, переплел руки и
заговорил своим тихим, приятным голосом.
- Если я вас правильно понял, то центром кристаллизации
всех ваших сомнений в серьезности и реальности миссии служит
такое необычайное количество изменников, которых вы якобы
случайно встретили за очень короткий промежуток времени. Не так
ли?
- Можно сказать и так,- ответил я.
Я уже несколько оправился от впечатления, что целиком
отдал себя в его руки, и теперь смотрел в пустые глазницы
черепа, лежавшего передо мной, опрятного, слабо поблескивающего
гладкой поверхностью кости.
- Вот вы сказали, что тот старичок был изменником. Вы
сами пришли к такому выводу?
- Нет. Об этом мне рассказал тот офицер, который
застрелился.
- Рассказал - и застрелился? Вы сами это видели?
- Ну да. То есть слышал выстрел и шум в смежной комнате,
когда он падал, и через щель увидел его ногу... ботинок.
- Ага. А до этого был арестован офицер-инструктор,
который вас сопровождал. Позвольте спросить, как выглядел этот
арест?
- К нам подошли два офицера, отозвали его и поговорили с
ним, о чем - я не знаю, не слышал. Потом один удалился с ним, а
второй пошел вместе со мной.
- Кто-нибудь говорил вам, что это арест?
- Нет.
- Значит, вы не могли бы за это поручиться?
- Ну... Нет, но обстоятельства... Особенно после того,
что произошло позже... Я счел, что...
- Не торопитесь. Давайте рассматривать по порядку. О
старичке вам рассказал офицер. В том, что и он, в свою очередь,
тоже предатель, вас убедил звук выстрела и замеченная в щели
часть ботинка. О первом инструкторе вам известно лишь то, что он
был отозван. Все эти случаи выглядят по меньшей мере неясными.
Кто еще у вас там был? Ага, еще остался тот бледный шпион. Но
ведь вы нашли его спящим в ванной?
- Да.
- С какой бы это стати ему спать в ванной после того, как
он сфотографировал столь важные документы? Ведь не пошел бы он
туда просто чтобы отдохнуть! Кстати, вы вошли в ванную - дверь,
следовательно, не была заперта?
- Действительно. Она была не заперта.
- И вы по-прежнему убеждены, что все эти люди -
изменники?
Я молчал.
- Вот видите! Это было результатом поспешности, ведущей к
просчетам в рассуждениях.
- Извините,- возразил я ему,- предположим, что все они не
изменники, но раз так, то чем объяснить эти события? Чем все это
было? Театром? Разыгранной передо мной комедией? Зачем? С какой
целью?
- А-а! - сказал он и улыбнулся одними ямочками.- Вот
этого я вам сказать не могу. Быть может, вас хотели сделать
устойчивым к измене, сделать, так сказать, прививку ее в
микроскопических дозах. Ведь, если рассудить, даже Эрмс - кто
знает? - мог сделать нечто такое, что показалось бы вам
подозрительным, непонятным, но из-за этого ведь не сочли бы вы,
пожалуй, его изменником? А? Или, может, все-таки...
Он мельком посмотрел на меня. Какими ледяными были его
глаза на этом круглом, добродушном лице...
Он не стал дожидаться моего ответа.
- Нам остался еще один орешек, пожалуй, самый трудный. Я
имею в виду инструкцию. Она, конечно же, была зашифрована. Так
ли тщательно вы ее просмотрели, чтобы заявлять с уверенностью,
что она представляла собой запротоколированную с первой же
минуты вашу судьбу? Все ваши дальнейшие перемещения и помыслы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34