Через пять минут Шакуров запарковал свою «Волгу» между двумя цветущими тополями в небольшом дворике и стал ждать. Он ждал десять минут, двадцать — Валерий все не шел. Шакурову хотелось с ним встретиться.
Наконец прошло полчаса. Шакуров вздохнул и вышел из машины. Он спрятал ключи в самый дальний угол бардачка, утопил защелку задней дверцы и с силой захлопнул машину. Дождь уже перестал. Воздух был такой влажный и плотный, что, казалось, его можно было выжимать, как половую тряпку. Шакуров повертел головой. Все было спокойно. Только двое мужиков забивали «козла» в скверике напротив, да толстая такса на длинном поводке выгуливала свою хозяйку.
Какой-то залетный дрозд уронил свою какашку на вычищенное лобовое стекло «Волги», и от этой последней несправедливости Шакуров чуть не заплакал. Он втянул голову в плечи и поспешил прочь со двора.
Двое мужиков, забивавших «козла», были Борик и некто Пашка, запарковавшие свой «жигуль» с другой стороны могучей дворовой стены.
Они переговаривались.
— Не заметят? — спросил Пашка.
— Ничего, с умом мужик выбрал дворик, — ответил Борик, — ни черта из-за стены не видно.
Помолчал и добавил..
— Плохо дело, — сказал он Пашке, — зачем он этого парня в ментовку вздумал сдавать. На нас воры и так косятся, а теперь все загалдят, что мы против понятий. — Да не загалдят, — пожал плечами Пашка, — он же лох необутый, мороженщик. Если бы мы своего сдали… — Мороженщик? — пробормотал Борик. — Что-то больно крутая пушка у этого мороженщика…
И зевнул: — От черт! Долго нам еще тут загорать? Мне еще пленку проявлять — которую я у Шутника отщелкал…
Наконец Шакуров покинул дворик. Борик неторопливо поднялся со скамеечки, дошел, поддерживая одной рукой спортивную сумку, до пикапчика и наклонился, чтобы завязать шнурок.
Завязав шнурок, Борик поставил на машину вещь, тогда еще новую для Москвы — магнитную мину.
Затем друзья вышли из дворика, погрузились в свой «жигуль» и уехали. Отзвонив с ближайшего работающего телефона Рыжему, они получили от него новое задание.
В то время, как Борик снабжал тачку Шакурова устройством, несовместимым с долговременным и безопасным пользованием автомобилем, их собственная тачка стояла в соседнем дворе под присмотром надежнейшей ультразвуковой сигнализации с антиграббером.
Место было действительно выбрано Валерием с умом — не только дворик был надежно скрыт от посторонних глаз уличных прохожих, но и улица была совершенно не видна тем, кто находился во дворике.
Поэтому, пока Борик и Санька злоумышляли над бедным белым пикапом, к их собственной тачке, не особенно таясь, подошел молодой человек.
Он неторопливо отвернул у машины фару и, поковырявшись, укрепил там последний оставшийся у него «жучок». После чего фара была завернута, и надежная сигнализация никак не отреагировала на происшедшее, ибо внутреннее пространство салона осталось целым и невредимым.
Несмотря на спешно выкрашенные в черный цвет волосы и замотанный вокруг талии шарф, придававший молодому человеку чуть грушевидные очертания, внимательный наблюдатель мог узнать в этом парне Валерия Нестеренко.
Весь день Иванцов был ни жив ни мертв. Следователь, сняв с него показания, посоветовал ему ехать домой и даже предложил служебную машину — собственная «Волга» Иванцова с побитой фарой тут же отправилась в ремонт. Кстати, усердные гаишники трижды останавливали ее на дороге. Однако, к изумлению сослуживцев и следователя, ехать на милицейской машине Иванцов отказался.
Было уже семь часов, когда Иванцов спустился вниз, поигрывая ключами от казенной «девятки», — он специально забрал ключи еще днем. В семь пятнадцать Иванцов запарковал машину у «Трен Моса», где и просидел двадцать минут. Ему подали ужин. Сначала он уставился в тарелку так, словно видел ее в первый раз в жизни, но есть ничего не стал. Потом ему в голову пришла какая-то мысль, и он попросил официанта упаковать ему с собой пирожных, коробку конфет и крупных оранжевых апельсинов. Пакет был немедленно вынесен. Иванцов сунул пакет под мышку, расплатился с необычной для него щедростью и немедленно покинул ресторан.
От Кропоткинской Иванцов выехал на Кольцо, оттуда через Красную Пресню пробрался к Хорошевскому шоссе, проплутал по закоулкам и наконец выехал на довольно широкую, раздолбанную грузовиками дорогу. Он ехал осторожно, так что автомобили то и дело обгоняли его, заплевывая стекло строительной грязью, и три или четыре раза скверно работавшие «дворники» долго не могли эту грязь извести — трижды Иванцов вставал к обочине и протирал лобовое стекло. Каждый раз при этом он приглядывался к номерам домов и тут же консультировался с разложенной на соседнем сиденье и выученной наизусть картой.
Там же, на переднем сиденье, пребывал пакет с фруктами.
Наконец высокие и белые дома кончились, начались бесконечные гаражи, безлюдные и ржавые, — целое море железных домиков, похожих на склепы. Иванцов свернул по разбитой дорожке налево, потом направо, потом опять налево и приехал.
Перед ним, перегородив дорогу и светя ближним светом в ночной московской тьме, стояли два автомобиля — «шестерка» и «Вольво».
Иванцов заглушил двигатель. Тут же откуда-то из темноты бесшумно выступили люди. Иванцов услышал, как кто-то передернул затвор автомата. Кто-то распахнул дверцу автомобиля, кто-то выволок Иванцова наружу и поставил «знаком качества». Иванцов почувствовал, как руки бандитов шарят под его пиджаком в поисках оружия…
— Чистый! — пророкотало над ухом, и в то же мгновение Иванцова, не церемонясь особенно, швырнули на заднее сиденье «Вольво». Человек, сидевший на том же сиденье, щелкнул зажигалкой, поднося ее к сигарете, — Иванцов узнал Рыжего.
— Где мой сын? — спросил Иванцов.
— А где Нестеренко?
— Откуда я знаю, где Нестеренко! Он преступник? Преступник! В розыске? В розыске! Что вам еще надо?
— Мы как договаривались, Юрий Сергеич? Нестеренко в камере — сын в квартире. А где Нестеренко? — Да откуда ж я знал, что он сбежит! От трех ментов сбежит!
Рыжий ласково взял Иванцова за подбородок. — Знал, цыпочка, знал… — мягко сказал он. — Ведь это ты предупредил Нестеренко…
И вдруг, безо всякого предупреждения, врезал Иванцову под дых. Тот шмякнулся спиной о дверцу. Дверца распахнулась. — И за этот твой фокус, — раздался мягкий голос над вываливающимся на землю Иванцовым, — ты отдашь еще сорок штук. Баксов, завтра; а то пришлем к тебе мальчишку в рассрочку — каждый месяц по новой детальке.
Иванцов не помнил, кто впихнул его обратно в автомобиль; не помнил, как завелись и растаяли в темноте между гаражами машины бандитов. Не помнил даже, как, плача и ругаясь в кромешной тьме, менял запаску, кто-то из бандитов проколол колесо, не по злобе, а так, — чтобы Иванцову, будь он побойчей характером, не пришло бы в голову следовать за ними.
И помнил Иванцов только одно: как, сев за руль, взглянул на соседнее сиденье и увидел там пакет с пирожными и фруктами, — пакет, купленный для сына.

***
В тачке Рыжего царило молчание.
Рыжий, все так же нахохлившись, сидел на заднем сиденье. За рулем были Борик и Санька. Эти два приятеля были у Рыжего обычно на разведывательных должностях: это они наблюдали за домом Шутника, и они же наведывались в телефон Шакурова.
— А что, — спросил Борик робко, когда они выехали на набережную, — он и вправду предупредил мороженщика?
— Кишка у него тонка на это, — засмеялся Санька.
А Рыжий сказал: — Мороженщика предупредил Шерхан.
Все застыли.
— Ну, что ушами хлопаете? Фраера предупредил Шерхан. И никакой этот фраер не фраер. Как все было? Мы собрались потрясти Шакурова, так? Шерхан об этом узнал. Шерхану это не нравится. Шерхану нравится, если мы при нем сявками ходим, а зачем мы Шерхану как самостоятельная бригада? И вот Шерхан находит этого Нестеренко и напускает его на нас. Мол, утритесь. Маленькие вы еще без поводка ходить. Мы, заметьте, утерлись. Вдруг бац-трах! Ночью является Нестерснко на мою квартиру. «Ты угрохал мою тачку!» Я еще тогда правильно допер, что это Шерхана работа, а потом сообразил: ну хорошо, Шерхан угрохал его тачку, а откуда Нестеренко знал, где меня найти? Вот и получается, что это Шерхан приказал Нестеренко: «Иди-ка на квартиру к Рыжему да завали его, получишь его место». Ясно? И если бы вы, Борик с Санькой, не подоспели, тогда командовал бы вами сейчас этот фраер. Надо вам было сразу его замочить, а вы, дураки, испугались проявлять самостоятельность, привезли к Шерхану. И что же? Увозят его от Шерхана в ковре и наручниках, а наутро он появляется как ни в чем не бывало у своей столовки! Сбежал? Черта с два из могилы сбежишь, его Шерхан сам отпустил! Публика в машине потрясение молчала.
— А зачем Шерхан его под рэкет подставил? — несмело спросил Санька.
— А ты думай, раз думалка есть! Иванцов дал Нестеренко деньги?
— Ну, дал.
— Сколько?
— Тридцать кусков. Баксами.
— Ну вот. Иванцову сказали: ты, мол, дай башли, через пять минут они обратным ходом к тебе в карман. Он и дал. А теперь баксы у кого? У Нестеренко. С Шерхана какой спрос? Никакой! Мол, этот долбаный Нестеренко у него самого в печенках. У Иванцова баксы увели, да к Иванцову же еще и претензии: это ты, сволочь, предупредил, отдавай нам за этакий конфуз еще столько же.
В машине стало тихо-тихо, только было слышно, как включился вентилятор, за окном ветер расчесывал верхушки деревьев. — А теперь скажите мне, — продолжал, усмехаясь, Рыжий, — если этот Нестеренко фраер, то откуда у него «глок»? Потому что если бы он сторговал у трофейщиков какую-нибудь археологию времен Курской битвы, то это я бы еще понял. А вот скажите мне, в какой такой торговой точке честный кооператор покупает свеженький «глок»?
Кто-то смущенно кашлянул.
— Не Нестеренко нам надо валить, а Шерхана, — сказал Рыжий.
— Понятно?
Наиболее умному из присутствующих, Борику, это было понятно еще две недели назад.
Выводы он из этого сделал неожиданные.
А вечером к Юрию Сергеевичу постучали.
— Кто там? — поинтересовался дрожащим голосом Иванцов, подходя к двери.
— Срочная телеграмма, — ответили ему.
Иванцов наклонился к глазку и обозрел семнадцатилетнего щуплого паренька, маявшегося на лестничной площадке с брезентовой сумкой на плече.
— От кого? — подозрительно спросил Иванцов.
Мальчишка сунул нос в телеграмму.
— Подпись: Нестеренко, — провозгласил он.
Иванцов открыл дверь.
В ту же секунду человек, стоявший на лестничной клетке сбоку, вне зоны видимости глазка, скользнул за спину Иванцова, и, обхватив его горло локтем, прочно прижал к себе. Мальчишка же гадко улыбнулся, скатал телеграмму в комок и извлек из широкой сумки небольшую пушку, каковую и приставил ко лбу Юрия Сергеевича. — Принимай гостей, хозяин, — сказал он.
Иванцову показалось, что ноги у него подламываются и пропадают, как куски сахара, брошенного в горячий чай. Громила перекантовал Иванцова через порог и впихнул в прихожую. Следом вошел мальчишка, а потом еще двое. Кулаки у этих двоих были размером с хороший ананас.
Юрия Сергеевича провели в гостиную и там небрежным жестом швырнули на диван.
Громилы встали сбоку, а мальчишка остался у дверей. Хлопнула дверца лифта, потом заскрипела входная дверь — кто-то, покашливая, топтался в прихожей.
Наконец в гостиную вошел старик в шляпе пирожком и летнем, немного поношенном плаще, и по тому, как засуетились вышибалы, подставляя старику кресло, Юрий Сергеевич понял, что самым страшным из его посетителей и является этот вот старик.
Лицо старика было сплошь покрыто морщинами, как будто он спал ночь, уткнувшись в проволочную сетку, и из этой сетки весело и страшно глядели два черных и взъерошенных, как весенние коты, глаза.
— Ветерок, — обратился старик к щуплому пареньку, — принеси-ка чайку попить. Устал я с дороги.
Ветерок послушно умчался на кухню.
— Кто… кто вы такие? — жалобно начал Юрий Сергеевич.
— Крестника ты моего обидел, — сказал старик.
— Какого крестника?
— Сазана.
— Какого Сазана?
— Валерия Нестеренко.
— Что тут происходит? — тоскливо вскричал Юрий Сергеевич, вскакивая.
Четыре железные руки вцепились в него и пришпилили к дивану.
— Сядь и не воняй, когда с тобой приличные люди разговаривают, — сказал старик.
— Кто тебе велел посадить Нестеренко?
— Они Андрюшку похитили, — сказал Юрий Сергеевич.
— Они — это кто?
— Я не знаю. Называлось ТОО «Топаз». Рыжиков Валентин Сергеевич.
— Рыжий, значит, — проговорил старик.
— И давно ты им платишь?
— Нет! Я вообще не плачу! То есть не платил, они две недели назад пришли…
— И ты натравил на них Сазана, — сказал старик.
— Нет! Он сам полез!
Старик молчал, полуприкрыв глаза, и что-то было в его молчании до того страшное, что Юрий Сергеевич не выдержал и стал мелко-мелко дрожать. — Клянусь, как только они отпустят сына, я заявление назад возьму!
Глаза старика на мгновение открылись и вновь закрылись, и тут же страшный удар под дых заставил директора умолкнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32