— Почему я должен вам верить?
— Хотя бы потому, что я отпустил Нестеренко, когда любой из моих коллег был бы рад посадить несомненного убийцу. У нас, знаете ли, план по раскрытию преступлений, о чем начальство мне и напомнило полчаса назад.
— А если я скажу, Вазген Аршалуисович, что вы выпустили Нестеренко затем, чтобы утопить его с головой. Если б вы его не выпустили, я бы нанял ему адвоката, и его бы оправдали, — а вы его выпустили, и теперь он в розыске как особо опасный преступник!
Аршаков помолчал.
— В результате того, что я отпустил Нестеренко, у меня отобрали дело, закатили мне строгача и передали расследование человеку, в котором совести меньше, чем мяса в общепитовском гуляше. Если я не докажу, что был прав, отпустив Нестеренко, то я по уши в дерьме. Такой аргумент вас устроит?
Шакуров молчал. Чайник на плите начал волноваться и посапывать.
— Кто наехал на Нестеренко?
— Это не на него наехали, — сказал Шакуров, — а на меня. Два дня назад. Пришел один в офис и потребовал денег. Валерий начистил ему морду. Позавчера Валерий был у меня, и они разбили его машину прямо на наших глазах. Валерий побежал за ними и вернулся только утром. Вы видели, на что он был похож.
Аршаков покачал головой. — Значит, и наехали-то даже не на него… — пробормотал он, — а кто?
— Я вам не скажу.
— Почему?
Шакуров уткнулся глазами в скатерть.
— Александр Ефимович. Я прекрасно понимаю, почему Нестеренко молчал. Он хочет сам разобраться со своими клиентами. Вы понимаете, что это кончится одним из двух: либо его убьют, либо он разберется так круто, что получит пятнадцать лет стротого режима. Но вы-то интеллигентный человек! Вам-то не кажется, что пятнадцать лет строгого режима для вашего приятеля — лучше, чем разговаривать с шерстяными!
Шакуров молчал.
— Или вы боитесь за свою шкуру? Вы думаете: «Если я назову их имена, меня зарежут, как барана, а если не назову, то худшее, что со мной случится, — меня, как барана, остригут?»
Шакуров вскочил: — Убирайся!
— Ты понимаешь, что ты приговариваешь Валерия к смерти своим молчанием?
Шакуров схватился за телефон.
— Или вы уберетесь отсюда, или я позвоню этой суке Миклошину и скажу, что вы вмешиваетесь в расследование.
Аршаков закусил губу.
— Ну и дрянь же ты, Александр Ефимович, — промолвил он после некоторого раздумья.
Шакуров так и сидел с телефоном в руке, пока не услышал стука закрывающейся двери и хлопанья лифта. Выйдя, Аршаков осмотрелся. Все было мирно. Играли дети, напротив дома Шакурова на солнышке грелся похожий на большого серого кота грузовик с надписью «Овощи-фрукты», и солнце ослепительно сверкало на его номерах.
Грузовик Аршакову не понравился. Черт знает чем, но — не понравился.
Аршаков сел в служебную «Волгу». Он потратил все время своих оперов на то, чтобы разработать список уголовников, выдавленный из Митьки. Теперь он был убежден, что проку от этого не было. Каждый из бандитов в этом списке был способен на убийство и даже, вероятно, не раз убивал.
Но все они были пузатой и засаленной мелочью, которая, конечно, могла бы убить бухгалтера в качестве предупреждения, но при этом наверняка расколотила бы всю аппаратуру и оставила прорву следов. Такая штука, как бутылка с отпечатками пальцев Нестеренко, ей была не по мозгам. А если бы Нестеренко попался в руки этих крох, они бы его завалили безо всяких последующих выдумок, долженствующих объяснить его пропажу. Напротив: они бы потом ходили по рынку и хвастались, поднимая за счет покойника свой авторитет и доходы.
И уж, конечно, никаким боком эта мелкая, как килька, сволочь не была вхожа к председателю кооператива «Аврора» Иванцову и следователю московской прокуратуры Миклошину.
Отсидевшись в машине и оправившись от неудачного обыска, следователь Миклошин отправился обедать. Обычно он загружался калориями в прокуратуре, но тут, в поисках разнообразия или по другой причине, следователь зашел в расположенное в соседнем скверике кооперативное кафе, с темными красными шторами, низкими потолками и высокими ценами.
Народу благодаря обеденному часу было довольно много. Во всяком случае, достаточно, чтобы Миклошин, оглядевшись в поисках свободного места, оного не нашел и потому, вполне естественно, подсел к угловому столику, уже занятому крепким сорокалетним мужиком в джинсах и цивильной рубашке.
Круглое, как донышко сковородки, лицо мужика слегка повернулось, и глаза цвета асбеста поглядели на следователя, как на редкое насекомое.
— Это что за шандарах по всему городу? — спросил Шерхан. — «Вооружен», «при задержании стрелять на поражение»… Ты меня что, стукачом выставляешь? Тебе заказали — завалить человека, а ты это всей, московской ментовке решил препоручить? Боялся стрелять — так бы сразу и сказал, а кто меня кидает — долго не живет.
— Это вы меня обманули, — холодно сказал Миклошин.
— Вы мне сказали, что я должен задержать какого-то качка, отморозка, который наехал на оберегаемого вами человека. А выяснилось, что вы решили моими руками убрать крупного конкурента. И сейчас я намерен раскрутить это дело, как оно того заслуживает. Я арестую всю их банду — весь кооператив, ясно?
Шерхан смотрел ошарашенно.
Это какую ж игру затеял поганый мент? Ему было сказано: завалить Нестеренко!
Шерхан и сам бы его завалил, но сейчас, после убийства в кооперативе, это вызвало бы слишком много расспросов.
Были еще не те времена, когда число убитых на улицах Москвы неуклонно подтягивалось к числу пьяных. Пока еще каждый труп на ком-то висел, каждый труп нуждался в объяснениях. С учетом этого Шерхан и заказывал мокряк Миклошину.
Ведь как было задумано в самом начале?
Бытовуха. Кооператор Нестеренко убил своего бухгалтера и скрылся. Дело не стоит выеденного яйца. Правда, кооператора не нашли, но это уже проблемы ментовки.
Дело не выгорело. Хорошо. Переиграем.
Кооператор Нестеренко на самом деле занимался рэкетом. При задержании попытался бежать и был застрелен. В руке имел старый «ТТ», на котором числится пара трупов. Итого в активе — раскрытое убийство бухгалтера кооператива «Снежокъ-best» и еще два списанных висяка, за которых людей Шерхана уже больше никто и никогда не тронет. Не такая у нас ментовка, чтобы собственную отчетность портить и закрытое дело пересматривать.
А теперь что?
Теперь Миклошин на его, Шерхана, горбу хочет в рай въехать! Да еще Нестеренко упустил!
И вот что погано: какая-нибудь сволочь из старых, «с понятиями», вроде Шутника, пустит небось слух, что Шерхан не хочет человека валить, что Шерхан его в ментовку сдал… За такой слушок не погладят. За такую весть людей Шерхана в тюрьмах могут отпетушить запросто…
— Вы могли бы меня предупредить, — продолжал Миклошин, — про пушку!
— У него что, действительно была пушка? — Иностранная. «Глок», насколько я успел заметить.
Шерхан нахмурился. Вчера у Нестеренко пушки не было.
Иначе бы он захватил ее с собой на аудиенцию с Рыжим. Где он, спрашивается, мог шопнуть машинку в такие ударные сроки? — У меня свой интерес, — сказал Миклошин, — раскрутить Нестеренко на полную катушку.
— И въехать повыше.
— Да, очень высоко. Хотите знать куда?
Шерхан сидел молча. — Сейчас в Москве создается управление по борьбе с организованной преступностью. Если раскручу дело Нестеренко, в новой структуре я могу попасть оч-чень высоко. Вы понимаете, насколько вам это выгодно?
Шерхан понимал. Шерхан понимал по некоторым тонким, но хорошо различимым признакам, что одному против московских воров ему не выстоять. Значит, нужен союзник. А кто в союзничках? Отморозки? Это не союзнички, это эскорт на тот свет, и даже не особенно почетный. Значит, единственный союзник против воров в законе — родная милиция в лице уважаемого следователя по особо важным делам Андрея Миклошина. И чем выше товарищ Миклошин при этом окажется, тем лучше. Связь с господином Миклошиным лучше не афишировать, а вот если товарищ Миклошин во главе будущего управления разгромит банду Шутника, то это действительно заманчиво…
Одна была во всем этом проблема: Рыжий. Люди самого Шерхана не будут трепаться про Нестеренко, а вот Рыжий… Если Рыжий растреплет, что это Шерхан сдал странного кооператора с «глоком» ментовке, то воры могут плюхнуть в Шерхана — из гранатомета.
А что надо сделать, чтобы не растрепал?
Для этого надо урыть самого Рыжего и объявить: это-де потому сделано, что Рыжий сдал ментовке хорошего человека.
— Ну что ж, — кивнул Шерхан, — добро. Однако предупреждаю: Нестеренко — не бандит. Не знаю, откуда он «глок» взял, на какое мороженое выменял, но он — не бандит.
— Так это еще лучше, — сказал Миклошин, — гораздо легче раскрутить ту банду, которую ты сам выдумал.
Хирург сто десятой городской больницы Иван Сергеевич Пономарев вышел с территории больницы через кирпичный пролом в стене, так было короче, и заспешил к расположенному чуть наискосок магазину. Часы на его руке показывали больше трех, и, судя по отсутствию очереди у дверей, магазин должен был уже открыться. Пономарев отметил краем глаза, как к тротурару мягко подкатил зеленый «Москвич» — распахнулась дверца, и в следующее мгновение бедный хирург, словно грачонок, подхваченный турбиной реактивного самолета, был втащен за шиворот в темное нутро автомобиля.
— Вы что?
— Не возникай!
Пономарев вгляделся и обмер. В водителе «Москвича» он узнал того самого кооператора — водкой они торговали там, что ли, или сластями? А-а, мороженым! — который позавчера привез в больницу свою бабку с обширным инфарктом, — Пономарев попросил денег за операцию. Впервые попросил, неловко и не для себя: в больнице лопнули трубы, стали делать ремонт, рабочие застряли на полдороге, куражась и требуя денег, и сердце Пономарева ночами стыло, ведь каждая пустая, с оборванными обоями и заляпанными стремянками палата — это новая могила на кладбище. А что? Он, кооператор, богатый — пусть и платит! С кого еще взять? Как деньги грести, так бегут с большой ложкой, а как заболеют, так норовят проехаться на государственном горбу!
Сейчас кооператор не походил на того скромного молодого парня в джинсах и пестрой рубашке, которого Пономарев видел в коридоре больницы. Во-первых, он был в каком-то добротном, явно заграничном костюме благородного бежевого оттенка, который раньше носили только комсомольские работники и другие ответственные лица. Во-вторых, костюм был изгваздан до неприличия, как будто кооператор трахал в нем кошку в мусорном ящике. В-третьих, кооператора, очевидно, недавно били, судя по роже, и что-то подсказывало хирургу, что Нестеренко выплатил драчунам в их же собственной валюте, причем с царскими процентами.
Нестеренко полез в карман и, к ужасу доктора Пономарева, вынул из него пачку зеленых бумажек.
— Здесь десять тысяч баксов, — сказал Нестеренко, — на всю твою долбаную краску. Делай бабке операцию. Зарежешь…
Нестеренко схватил доктора за волосы, вздернул вверх, и тут в горло Пономарева уткнулось что-то железное и круглое. Пономарев скосил глаза и увидел вороненый, мягко поблескивающий бок пистолета.
— Понял?
Пистолет нырнул обратно в карман дорогого пиджака, и Нестеренко выпустил волосы доктора. В следующую секунду он распахнул дверцу машины и вытолкнул Пономарева на тротуар. Тот едва устоял на ногах. «Москвич» взвизгнул, сорвался с места и в мгновение ока исчез за поворотом.
Пономарев стоял, шумно вдыхая раскаленный воздух и почему-то держась рукой за сердце. На балконе пятиэтажки толстая женщина поливала желтые, хиреющие в горшке помидоры. Какая-то старуха рылась в помойке. Вывернувшаяся из-за перекрестка машина, отчаянно взвизгнув тормозами, замерла перед большой пробоиной в асфальте, образовавшейся, судя по надписи на заборчике, в результате жизнедеятельности ремонтно-эксплуатационного управления № 5. Заборчик был сбит и валялся в самой пробоине.
«Вот тебе и мороженое, — думал про себя Пономарев, растерянно сжимая в кармане брюк толстую пачку ненаших денег, — вот тебе и возвращение капитализма!» Выпустив деньги, он передвинул руку чуть ниже и с огорчением обнаружил, что встреча с акулой частного бизнеса не прошла для него даром: хирург напустил в штаны.
Вздохнув, доктор Пономарев отложил мысли о посещении магазина и направил свои стопы прямо к дому, пересчитать деньги и переменить белье.
Глава 7
Ровно в шесть вечера Саша Шакуров, шагая, как автомат, вышел из дому. Накрапывал мелкий дождик, но асфальт, разогревшийся за день, оставался сухим: было так жарко, что капли испарялись с него, как с горячей сковородки. В воздухе было нестерпимо душно и влажно, и бедный пи-капчик, словно предчувствуя свое расставание с хозяином, никак не желал заводиться. Наконец мотор чихнул и заработал. Шакуров медленно отжал сцепление и включил первую передачу.
Едва машина Шакурова уползла за арку, из-за угла, мягко урча форсированным двигателем, выкатился зеленый «Москвич» и проследовал через ту же подворотню, что и Шакуров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32