..
- Понятно. Иван Андронович, распорядитесь: пусть его
приведут и покараулят ненавязчиво.
Через полминуты матрос Хакимзанов, лучший абордажный боец
корвета, приоткрыл дверь каюты и пропустил невысокого худощавого
человека в темно-сером плаще и клетчатом кепи. Лицо человека было
под цвет плаща, глаза сухо блестели. Вместе с ним вошел
кисловатый запах, угнетающий и тревожный.
- Доброе утро, мистер Марин, - сказал вошедший напряженным
голосом. - Не возражаете, если я буду говорить по-английски?
- Мне все равно. Но - вам плохо? Я могу чем-то помочь?
- Нет. Это малярия. К сожалению, я не могу ждать, когда
кончится приступ... Мое имя Дэвид Фландри, и я некоторое время
назад служил под началом полковника Вильямса.
- Так. И... что?
- Два года назад я наткнулся на большое количество книг из
библиотеки вашего уважаемого отца. Около трехсот экземпляров...
- Где?
- В Кассивелауне. Собственно, нашел их мистер Эйнбаум,
детектив, близкий друг полковника. Я лишь... выполнил изъятие...
- Давайте, я вам все-таки что-нибудь налью. Просто горячего
чаю? - не дожидаясь ответа, Глеб открыл термос, наполнил большую
чашку, влил сливок из кувшинчика. - Прошу вас.
Фландри обхватил чашку обеими руками, закрыл глаза. Лицо его
мгновенно покрылось бисеринками пота.
- Пейте,- велел Глеб.
Гость слабо кивнул, поднес чашку к губам, глотнул раз, еще
раз.
- Спа...сибо...
Молча они посидели несколько минут. Корвет был полон
звуками: лязгали заслонки топок, гудело пламя, звенели цепи
элеваторов. Капитан, узнав о цели плавания, распорядился принять
на борт еще тысячу пудов угля.
- Книги, конечно, пропали вновь?- сказал Глеб как бы между
прочим.
- Нет, - качал головой Фландри.- Я их вывез. Они здесь.
- Что?
- Я все вывез. Когда началась эта проклятая революция, все
палладийцы Кассивелауна - а там их жило много, поверьте -
зафрахтовали весьма вместительный барк... собственно, это я им
помог. Поэтому...
- Книги здесь? На Хаяси?
- Внизу, у трапа. Сундук. Можете забрать.
- Мистер Фландри...
- Я догадывался, что эти книги для вас не просто
сентиментальные воспоминания - иначе за ними бы не охотилось
столько занятых людей. Они нужны вам, а для чего - это не мое
дело. Другое важно. Вы можете исполнить то, о чем я вас попрошу.
Можете отказать. Я сознаю, что и вы не вполне свободны в своих
поступках. Мой долг повелел мне оставить родину. Я делал то, что
должен был делать. Но скоро моя малярия прикончит меня. Я никогда
не думал, что такой пустяк окажется важным, но - я хочу лежать в
родной земле...
Глеб долго смотрел на свои руки. Пальцы сами сбой сплетались
и расплетались. Ногти обкусаны... Мы, живущие в щели тараканы,
удивительно сентиментальны. Зачем тянуть с ответом, когда все
решено?
- Как вы сумели найти меня? - спросил он.
Фландри слабо улыбнулся, и Глеб понял, что задал глупый
вопрос.
В вечернюю понюшку добавлена была пыльца ипанемы, и поэтому
пленники спали. Вильямс собрал отряд.
- Ребята...- он едва ворочал языком. - Вы все видите сами.
Нужно - двадцать один. Есть - семнадцать. Плюс шестеро нас. Даже
если мы плюнем на все и пойдем домой, то - не дойдем. Воды уже
нет. Все. Так что вопрос лишь в выборе способа умереть... Если
кто-то считает иначе, я готов выслушать. Если кто-то хочет
попытаться дойти - не стану удерживать, но... шансов нет. Ни
малейших. Тем не менее я предлагаю жребий. Чтобы потом не
думать...
Все молчали.
- Мервин?
- Все равно.
- Эндрью?
- Пусть жребий. Или прикажите.
- Сол?
- Как решит начальство.
- Дэнни?
- Жребий.
- Батти?
- Я все равно никуда не пойду. Я с ними, - он кивнул на
пленников.
- Тогда - пять спичек...- Вильямс достал коробку,
негнущимися заскорузлыми пальцами достал пять спичек, у двух
отломил головки. - Длинная - огонь. Короткая - жажда. Тяните.
- Длинная,- равнодушно сказал Мервин.
- Длинная,- Сол.
- Короткая,- Дэнни.
- Кор... длинная,- Эндрью закашлялся.
- И - короткая...- медленно сказал Вильямс, крутя в пальцах
спичечный обломок.
4.
К десяти часам стало припекать, и пыль, прибитая ночным
дождем, начала подниматься в воздух и повисать над дорогой белым
пластоватым дымом. Билли раскапризничался. Его уже не занимали
ни лошадки, ни дяди с ружьями, ни птички на деревьях (зловещего
вида сытые вороны, с неудовольствием поглядывающие вниз, на не по
правилам живых людей). Светлана пыталась петь - он не слушал. Но
потом за дело взялся Лев. У него были длинные гибкие пальцы, и
пальцы эти могли, оказывается, быть кем угодно: хитрым зайцем,
двумя глупыми гусями, вором и полицейским, судьей, моряком...
Светлана и сама загляделась на представление, на балаганчик,
разыгрываемый внутри вывернутого солдатского бушлата.
И, когда хлопнуло несколько выстрелов, сдавленно закричал
возница, рванули и тут же мертво стали лошади - она испугалась не
сразу, а после секундной досады: такую игру испортили!..
- Стоять, лошадьи ублюдки! - рявкнул какой-то великан, одной
рукой сгребая удила. - Эй, леди, не бойтесь, вас тут не обидят! А
ты, солдат, выходи!
И впереди, и сзади происходило одно и то же: высыпавшие из
канав, из травы люди в сером удерживали коней, стаскивали с козел
возниц, обезоруживали немногочисленную охрану солдат госпитальной
команды. Подталкивая штыками и прикладами, их отгоняли куда-то от
дороги. Лев, кряхтя, начал вставать, но Светлана с отчаянным
криком вцепилась в него:
- Не пущу! Не пущу!
И - завопил Билли.
Потом были тянущие и хватающие руки, орущие глотки, ножи и
стволы в лицо - и чей-то насмешливый голос:
- Не можешь с бабой совладать, Эразмус?
Великан смущенно держал ее за локоть.
- Эразмус? - вскинулась Светлана. - Вы не из Порт-Элизабета?
- Примерно так леди, - прогудел великан. - А что такого?
- Когда в позапрошлом году был мятеж - вы воевали? В
ополчении?
- Ну да. Вон, многие из нас были тогда в ополчении. Да и
командир наш...
- Вы помните Глеба Марина? Русского? На мосту?
- Да как же не помнить! Геройский парень. А вы что, его
знаете?
- Это мой брат.
- Да вы что?! Лейтенант! Эй, кто-нибудь, крикните сюда
Дабби, пусть подойдет! Мистер Дабби, тут знаете кто? Тут сестрица
нашего Глеба нашлась! А этот солдат - он ваш муж или кто?
- Я не муж и не солдат,- сказал Лев. - Я...
- Это мой давний друг и телохранитель, - сказала Светлана. -
Он спас мне жизнь - мне и моему сыну. - Она заметила, как Лев
покраснел. - А мой муж - может быть, вы слышали: капитан флота
Сайрус Кэмпбелл.
- И такого помню,- сказал Эразмус. - Знаком не был, а имя
помню.
Подошел высокий худой офицер.
- Доброе утро, леди. Неужели вы - сестра Глеба? А этот
сероглазый - его племянник? Извините за инцидент, но - война...
Вы, конечно, проследуете дальше... чуть позже. Эразмус, поторопи
ребят, пусть уводят лошадей. Пол, эту повозку не распрягать и
вещи не трогать. Прошу вас, пойдемте ненадолго с мной...
То, что с дороги мнилось ровным лугом, при пересечении
оказалось чем-то вроде "пашни богов", только - заросшей высокой,
по шею, а местами и выше головы, травой-метелкой и ядовито-
желтыми цветами на хрупких трубчатых стеблях; Светлана когда-то
знала, как их имя... Лейтенант Дабби шел, поддерживая ее под
локоть, а она, прижимая Билли, все оглядывалась на Льва: как он
там, с незажившей своей ногой? Но Лев ковылял уверенно, и ей
вдруг стало страшно: Лев мог соблазниться укромностью места - и
начать убивать. Нож висел у него между лопаток...
Внутри огромного черемухового куста было прохладно и
обитаемо: ящики и бочонки служили стульями, на сучке висела
казачья шашка.
- Берлога Робин Гуда,- усмехнулся Дабби. - Присаживайтесь.
Не желаете ли джину? К сожалению, ничего кроме джина предложить
не в силах...
Все сели. Билли слез на землю, побежал к шашке. Обхватил ее,
почти повис и оглянулся победно: видали?
- Лейтенант, - сказал Лев напряженным голосом.- Я не хочу до
бесконечности пользоваться добротой леди Светланы. Учитывая, что
в том мятеже мы с вами были на одной стороне... Видите ли, я -
офицер специального подразделения палладийской военной разведки.
Поручик Каульбарс, к вашим услугам. Выполнял особое задание в
тылу вашей армии. Аналогичное тому, что и во время мятежа.
Подчеркиваю это особо.
- Так, - сказал Дабби.
- Позвольте вручить вам...- Лев протянул руку - пустую руку,
ладонью вверх - сделал неуловимое движение пальцами - и в руке
его оказался небольшой узкий нож. Дабби бросил руку к кобуре, но
было ясно, что в случае чего он не успеет.- Это вам на память,
возьмите, - Лев, зажав клинок двумя пальцами, подал нож ручкой
вперед. - Я не воюю с вами, прошу понять это. Я не воюю с
меррилендцами. У нас общий враг. Один общий враг - внешний. И
тогда, и сейчас. Во время мятежа мы были в одном строю - против
него. А теперь мы вдруг сами стали почему-то враги...
Дабби долго не отвечал, крутя в пальцах нож. То ли сданный,
то ли подаренный.
- Есть что-то неправильное в этой войне, - сказал он,
наконец. - Я не понимаю этого, но... Меня подстреливали трижды. В
самом начале, на Фьюнерел... тогда еще валяли дурака, палили в
ворон, а по ночам сходились где-нибудь в овражке, разводили
костер и пили, и пели... Кто-то из своих выстрелил мне в затылок.
Говорили потом, что это был профсоюзный агитатор. Тогда только-
только начали создавать профсоюзы в армии, и я был категорически
против. Как все эти болтуны, стрелять он не умел... Они же и
погнали нас потом в это безумное наступление: по песку, без воды.
без патронов - ну, забыли подвезти... Ваши тогда еще не воевали
по-настоящему - рассчитывали, наверное, что мы перебесимся,
возьмемся за ум... и, может быть, разберемся с теми, кто у нас
дома мутит воду. Но мы, конечно, за ум не взялись. А высадились
осенью на острове Бурь. Командовал десантом кто-то очень
странный, и в рядах тоже были очень странные солдаты. Их было
мало, человек тридцать, но воевали они, как дьяволы, и оружие у
них было очень мощное. Мы заняли тогда больше половины острова...
но ваши сумели, наконец, подвезти достаточно пушек, чтобы вымести
нас картечью... Мне повезло: зацепило в самом начале, вытащить
успели и погрузить на корабль тоже. Многих так и не погрузили...
А третья рана уже здесь, на Острове: пытались выбить ваших с
укрепленной высотки. И я все понимаю, но почему-то: если бы
завтра надо было лезть на ту высотку, я бы полез. Вот в чем ведь
дело...
Лев хотел что-то сказать в ответ, но необычный звук прервал
его. Мягкий свистящий рокот. Он возник как бы со всех сторон
сразу, нарастал стремительно - и вдруг взорвался воем и грохотом.
Черное продолговатое тело пронеслось над самыми головами. Вихрь
рухнул сверху, ломая ветви, обрывая листья. Над дорогой мгновенно
вспухли грязно-белые тучи. Высоко и медленно летело колесо.
Светлана вдруг обнаружила себя на открытом месте, с Билли на
руках. Стояла глухая тишина. Никого не было рядом. Там, где была
дорога, медленно двигались тени. Кто-то страшный, черно-розовый,
встал перед нею из травы и рухнул, скребя руками землю - будто
хотел зарыться. Дым расползался. редел, но - пронизанный
солнечным светом, становился еще непрозрачнее, хотя и по-иному.
На трех ногах ковыляла лошадь, шарахнулась от Светланы, упала на
бок и забилась. Солдат, немолодой усатый дядька, обматывал бинтом
правую кисть. Увидев Светлану, широко улыбнулся ей. Острые
осколки зубов...
Кто-то остановил ее, показал рукой - туда. Это не тишина,
подумала Светлана, это я просто ничего не слышу. На брезент
сносили раненых. Надо помогать, решила она. Билли висел крепко,
как обезьянка. Она перевязала одного, второго. Третий умер. Вдруг
все поднялись и стали смотреть в одну сторону. Она посмотрела
тоже.
От близких гор ползли, сильно дымя, ныряя в низинки и
появляясь на возвышенностях, полторы дюжины темных угловатых
машин. Наверное, они шумели, но Светлана чувствовала лишь
напряженную дрожь земли под ногами...
Все-таки дорога была невозможно узкая: местами танки. правой
гусеницей елозя над обрывом, левым бортом царапали скалу. Один
уже сорвался - правда, метров с трех, но безнадежно: некуда было
приткнуть буксиры, чтобы тащить его тросами. Экипаж отделался
одним синяком на четверых. Когда входили в Чехословакию, предался
воспоминаниям Зарубин, этих танков под откосы спустили - ну,
сотни полторы. На полста пятых пээмпэ стоял совсем хреновый...
Туров почти не слушал его. Вот оно, настоящее вторжение,
думал он. Мы начали настоящее вторжение. Положено было что-то
чувствовать, но - не получалось. От вчерашнего ликования остался
прогорклый привкус. Что-то не так? Вроде бы - все то... но... Не
понимаю.
"Есть в неудачном наступленьи тоскливый час, когда оно уже
остановилось, но - войска приведены в движенье, еще не отменен
приказ, и он с жестоким постоянством в непроходимое пространство,
как маятник, толкает нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36