..
- У нас новый президент,- понизив голос и подавшись вперед,
сказал буфетчик.- Какой-то Парвис. Сэр Дэвид Парвис. Никто не
знает, кто он такой. На всякий случай офицеры начали арестовывать
мастеров...
- Что? - Сайрус наклонился к буфетчику сам - теперь они были
буквально нос к носу. - Что вы сказали?
- Арестовывать мастеров,- тихо повторил буфетчик. - А тех,
кто не хотел арестовываться, успокаивали...
- Как этого?- Сайрус кивнул через плечо.
- Что вы, джентльмены,- изумился буфетчик.- Это же старый
Пит, он всегда здесь...
Как ни поразително, но боцман Бердборн сидел на корме катера
и курил свою короткую трубочку. Новости он уже знал все, и больше
того - знал много такого, что еще неизвестно было офицерам...
Дверь беззвучно открылась. На пол лег косой световой коврик.
- Просыпайтесь,- сказал надсмотрщик.
- Я не сплю,- Голицын сел. - Что, одеваться?
- Накиньте шинель,- сказал надсмотрщик.- Будете мыться.
Баня была пуста. Голицын взял мочалку, мыло. Мочалка была
свежая, пахла распиленным сырым деревом. Мыло - белое, и ничем не
пахло. Он постоял под душем. Его не торопили. С наслаждением
вымылся - раз и потом еще раз. Растерся полотенцем, шершавым и
твердым. Белье его ждало новое. То ли выпускают, подумал он, то
ли публичка... Новеньким, только что от портного (недостертый
мелок вдоль шва на рукаве) был и костюм: темно-бирюзового цвета
тройка. В бумажных пакетах лежали: роскошный поясной ремень из
тисненой кожи и в тон ему портмоне. Поверх этого надсмотрщик
положил коробочку со стальными часами на стальной же двойного
плетения цепочке.
- От директора тюрьмы лично ,- сказал он.- Директор
сожалеет, что не сумел проводить вас. От себя же...- надсмотрщик
помедлил. - Я желаю вам удачи... и чтобы вы не пожалели, что
покинули эти стены.
- Разве у меня есть выбор? - усмехнулся Голицын.
- Трудно сказать...
За воротами ждала темная карета. Надсмотрщик вполголоса
говорил о чем-то с теми, кто стоял возле нее, а Голицын... У него
кружилась голова, он не мог надышаться. _ --- - Еще раз -
удачи,- надсмотрщик, проходя мимо него обратно к воротам,
остановился и кивком головы отдал честь.
- Благодарю вас, - отозвался Голицын несколько рассеянно.
- Садитесь, князь,- позвали от кареты.- Вас ждут.
- Куда мы едем?- спросил он, устраиваясь на мягких кожаных
подушках.
- К президенту...
Оказалось, что ехать совсем недалеко. В каком-то колодце-
дворе они остановились, и некто с фонарем повел его длинным
неосвещенным коридором вперед, потом направо, потом по
лестнице... Бред, подумал Голицын. Я сплю. Или меня придушили во
сне, и это загробная жизнь. Потом отодвинулась решетка, со
скрежетом отъехала железная дверь. За ней была еще одна,
деревянная. Сопровождающий нажал на кнопку в нише стены - но
вместо ожидаемого звонка или топота ног сбегающейся охраны всего-
навсего загорелась лампа под потолком.
Это была крошечная комнатка, даже меньше его родной камеры.
Стояли четыре легких кресла и круглый столик на одной витой
ножке.
- Присаживайтесь,- сказал сопровождающий. - Нас позовут.
Юрий Викторович, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь.
- А я - Евгений Александрович. Турунтаев. В данное время -
советник президента по делам внешней политики. На всякий случай
на людях называйте меня Джин Норман.
- Сэр Джин Норман?
- Да, конечно, сэр. Как вы предпочитаете общаться: по-
русски, по-английски?
- Говорить, думаю, лучше на всякий случай по-английски... а
общаться стоило бы по-русски.
- Вы бесконечно правы. Накрытый стол нас ждет по ту сторону
двери... а с собой у меня, к сожалению, лишь остатки весьма
скверного виски.
- Пусть будут остатки. Вас, очевидно, еще ни разу не
освобождали из тюрем.
- Прошу прощения...
Виски оказалось не такое уж скверное. Голицын перевел
дыхание.
- Вот теперь, сэр Джин, я готов удивляться чему угодно.
Итак, палладийцы захватили власть в Мерриленде?..
- Еще нет. Мы не палладийцы, мы - кейджиберы. Те, против
кого вы так эффективно сражались.
- А мне нельзя обратно в тюрьму?
- Можно, наверное... не знаю. Впрочем, сейчас все иначе,
чем было три года назад. Похоже на то, что мы с вами оказались по
одну сторону.
- И - против кого же?
- Вам имя Леонид Самсон говорит что-нибудь?
- Н-нет... хотя, постойте. Это что-то из театральной
жизни... но давно. Весьма давно.
- Да, он был театральным режиссером. Увлекся оккультизмом. И
в силу то ли особого таланта, то ли какого-то стечения
обстоятельств - приобрел реальную власть над событиями в
окружающем нас пространстве. А также - над людьми, попавшими под
его влияние. Похоже на то, что сейчас он нащупал доступ... как бы
сказать... к командному посту. К штурвалу. И теперь вопрос
месяцев, а то и недель...
- И я должен всему этому верить?
- Верить - проще. Любое свое утверждение я могу доказать,
но - доказательства потребуют времени, а вот его-то может и не
хватить.
- И что: я должен буду этого человека настигнуть, убить?..
- Нет. Боюсь, что это нам уже не под силу. Но мы можем
попытаться обмануть его, направить по ложному пути. Впрочем, даже
это - не вполне ваша задача. А вам нужно будет лишь отыскать того
человека, имя которого вы носили...
- Марина?
- Да.
- И потом?
- Убедить его выслушать нас. Меня. Передать материалы. Как
оказалось, даже он не знает всего...
- А почему именно я?
- Потому что только на вас он выйдет сам. Больше ни на кого.
- Очень... очень ненадежно.
Открылась дверь. В дверях стоял Парвис.
- Здравствуйте, князь.
Голицын встал, молча поклонился.
- Я очень рад, что мне удалось разминуться с вами в
позапрошлом году, - продолжал Парвис. - Благодаря этому события
повернулись так, что я теперь занимаю высший государственный пост
Мерриленда, а вмешательство Старого мира в дела Транквилиума
полностью прекратилось.
- Что? - не веря ушам, наклонил голову Голицын.
- Можно сказать, что вы одержали полную победу, Юрий
Викторович. С точки зрения наших давних отношений, в эту минуту
вы принимаете у меня шпагу. Мы капитулировали.
- Разрешите мне сесть, - сказал Голицын.- Боюсь, что я
оказался неподготовленным к такому разговору...
Были минуты, когда он молил Бога о милосердной пуле. Был бы
голос, он молил бы спецназовцев. Были бы силы, бросился бы на них
с кулаками или щепкой, отодранной от ножки кровати - единственным
своим оружием. Не мог человек переносить такие страдания...
Особенно - если своими руками подготовил их. Ночи не спал,
вкалывал по двадцать часов...
...снаряды раскалывались, как переспелые арбузы, вздымая
тучи земли и песка - пополам с ипритом. Танк, на броне которого
Алик был распят, прошел через такое облако - просто потому, что
не мог не пройти.
Иприт вонял гнилым чесноком.
Минут через двадцать - началось...
Должно быть, повезло, что руки были привязаны - иначе
выцарапал бы глаза.
И хорошо, что разбили нос - иприт не попал в носоглотку.
Может быть, поэтому сейчас было чем дышать.
Лишь бы продержались немного еще легкие...
Кашель убивал. Кашель просто убивал.
Алику в минуты просветления сознания казалось, что он
подобно мячу - надут тугим и спертым воздухом. В минуты
помутнения - хотелось пробить дыру в груди... для этого он,
собственно, отломал щепку. Это потребовало такой затраты сил, что
дальнейшее не слишком отличалось от смерти.
Потом откуда-то появился седой старичок, который долго и
горестно осматривал Алика, охал, вздыхал, а потом засучил рукава
и стал ковыряться чем-то у его локтя. Казалось, он пальцем
пытается продавить кожу... Потом у локтя стало горячо, а еще чуть
позже - в голове застучало, но легко - и неожиданно появилась
возможность вдохнуть и выдохнуть, вдохнуть и выдохнуть...
Конечно, прошло несколько часов, и вновь его надуло, накачало до
звона, до темного гудения, но - надежда уже поселилась...
И вновь появлялся старичок, вновь текло горячее из руки...
Боже, как тяжело. Как тяжело, Боже. Зачем ты позволил мне
заниматься этим?
И все, которые умерли, умерли в таких вот муках... это я
убил их. Это я их замучил. И ни один из них не заслужил этого.
Они не успели сделать ничего плохого... только пришли сюда. Как и
я. Они выполняли приказ...
А я убил их. Они умирали молча - у них не было голоса. Они
умирали во тьме - многим иприт выел глаза. Язвы проникали до
костей, мясо отваливалось. И - легкие забивало отеком...
Я все это знал сразу. Знал, как они будут умирать. И -
готовил эту смерть...
Тогда я считал, что был прав.
Господи, да я и сейчас считаю, что был прав... что же это со
мной?
А потом - снова наваливалась тупость, в которой даже смерть
казалась всего лишь очередным событием...
- Сэр Дэвид... сэр Дэвид...- ночной секретарь был
подобострастен, но настойчив. - Важная телеграмма, сэр Дэвид...
- А? Что? - Парвис приподнялся. Как иногда бывало с ним, он
полностью потерял ориентировку. Лишь выбор речи всегда был
четкий. - Кто здесь?
- Это я, Чарльз. Важная телеграмма...
- Давайте ее сюда. И стакан воды, Чарльз.
Телеграмм было на самом деле несколько, от разных эмиссаров
- но все об одном. Вооруженная банда, не принадлежащая ни одной
из воюющих сторон, захватила город Вомдейл. Все население города
взято в заложники. Командование бандитов требует встречи с высшим
руководством обеих держав, угрожая в противном случае убивать
каждый день по десять человек из числа горожан и взятых в плен
солдат...

15.
- Прежде всего, нужны высокие потолки,- сказал Глеб.-
Намного выше, чем эти. Колокольня, театр...
- О чем ты говоришь, - сказала Светлана.- Какой тут театр? И
церквушка крошечная, просто домик. Выше двух этажей - ни одного
строения.
- Простите, леди,- вмешался Денни.- На горе есть башня
гелиографа. Может быть...
- Как далеко? - жадно спросил Глеб.
- Около мили по тропе.
- Ты был там, внутри?
- Нет. Но...
- Денни! Туда и обратно. Посмотри, проверь: есть ли
возможность подняться наверх? Нужно будет закрепить веревки. И -
свободно ли пространство внутри? Представь себе, что нужно
сделать очень большой маятник. Будет ли место, чтобы он качался?
Понимаешь?
- Посмотреть, можно ли подвесить маятник - и будет ли он там
качаться. Понял. Иду.
- А мы с вами, полковник, отправляемся в экспедицию за
зеркалами. Давайте попробуем вычислить, где мы эти зеркала
скорее всего найдем...
Светлана следила за происходящим с каким-то болезненным
интересом. Словно подглядывала в замочную скважину. Ее не гнали,
но и не объясняли ей ничего - равно она и не человек вовсе, а
тихая собака. Билли забился в угол и оттуда смотрел на все
серыми глазками. Светлана вдруг обратила внимание, что ставший
уже обычным для него насморк внезапно прошел сам собой.
Конечно, она понимала, и понимала давно, что Глеб - не
обычный человек. Что он знает и умеет многое такое, чего не
способен объяснить сам. Нет слов в языке людей... И все равно:
оказаться при его работе... Она внезапно оказалось почти
непристойной, хотя ничего непристойного в обыденнном смысле не
содержала.
Не имело смысла даже пытаться разъяснить себе это свое
восприятие... понимание...
- Хотю хлеб,- очень отчетливо сказал Билли.
Вомдейл оказался на нейтральной полосе: с севера и востока к
нему приближались палладийские мобильные части, с юга - шла армия
трудовиков. Перед нею, гарцуя, предъявляли себя и тут же исчезали
казачьи разъезды.
Командующий наступающей меррилендской Четвертой армией
генерал Торренс не признал нового президента и отказался
подчиняться его приказам...
Тот истерический восторг, который охватил Адлерберга сразу
после урагана, убившего Зацепина и многих других и уничтожившего
всяческую надежду на возвращение (а у него и раньше были сомнения
на этот счет: мы построим и проложим, а нас тут же в ров...),
который вел его и тащил сквозь черно-кровавую мельтешню, не
позволяя остановиться и оглядеться по сторонам - вдруг пошел на
убыль, сменяясь страхом и чем-то еще, что приходит после страха.
Он ощущал себя человеком, забравшимся на скалу, с которой он не
знает, как слезть. Можно лишь продолжать карабкаться вверх в
смутной надежде на чудо - при полном сознании, что чудес нет и не
намечается.
Да и карабкаться было, пожалуй, некуда...
Городок, который они захватили, был небольшим, но
необыкновенно красивым. Он раскинулся на узких террасах по
берегам сливающихся здесь горных речек. Ночами шум текущей воды
был хорошо слышен. Вымощенные дороги вели к побережью, вдоль
одной из речек вглубь горного массива и к двум перевалам, на
севере и на юге. Сам городок чем-то напоминал болгарские, разве
что здесь не было таких цветников, а крыши крыты были не красной
черепицей, а светло-серой, с зеленоватым отливом, плиткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36