- Если бы Медвин был тут, - вздохнул Байдевин, - он бы лучше
разобрался в том, что с тобой происходит. Все это настолько странно, что я
не нахожу ответа ни на один вопрос. Только Фелея знает правду, но я
уверен, что от нее мы никогда и ничего не узнаем.
Норисса кивнула и, поднявшись, остановилась у погасшего очага.
- Фелея представляет дня меня загадку. Я пыталась расспросить ее,
пыталась открыто противопоставить ей себя, но одно только ее присутствие
повергает меня в смятение и сбивает с толку. Я начинаю видеть вещи так,
словно они скрыты в тумане, мои мысли спутываются, и я не нахожу слов.
Байдевин нахмурился и подошел к ней. Он казался очень обеспокоенным.
- Мне знакомо это ощущение, и я был глуп, что не обратил на это
внимание раньше. То, о чем ты говоришь, это признаки действующего против
нас заклинания. Разве ты не почувствовала окружающую нас магию - ту силу,
которая доставила нас сюда и продолжает удерживать?
- Да, я почувствовала многое, но ничего приятного. Когда я сплю, я
ощущаю присутствие чего-то такого, что выслеживает и гонится за мной.
Когда я сержусь, я чувствую, что вот-вот выйду из себя. Ты не можешь
понять этого, Байдевин, тебе не приходилось видеть, как мой мир изменяется
и начинает разламываться на куски.
Байдевин едко взглянул на нее.
- Ты имеешь в виду, что мир как бы раскалывается надвое, словно хочет
исторгнуть из себя всякую жизнь, оставив только развалины и раздражение?
Норисса в изумлении уставилась на Байдевина, и он метнул быстрый
взгляд в сторону Иллы.
- Мы тоже видели это.
Он поманил Иллу, и она подошла к ним, держа в руках темно-синее
платье, расшитое жемчугом и блестящим галуном. Сделав реверанс, она
прижала к себе платье и по знаку Байдевина заговорила взволнованно:
- В саду, госпожа... Я видела, но ничего не поняла. Было похоже на
то, как будто вернулись прежние времена.
Байдевин дотронулся до руки Нориссы.
- Илла рассказала мне обо всем, пока ты спала. Все это великолепие не
существовало до того, как мы появились в замке. Здесь никогда не было
вдоволь еды, а детей часто избивали. Каким-то образом Фелея устроила все
это только для нас.
Норисса недоверчиво переводила взгляд с гнома на Иллу и обратно.
- Может быть, это и так, но что нам от этого?
Блеск красно-золотых перьев привлек ее внимание, и темный птичий глаз
повернулся к ней. Клюв птицы приоткрылся, а горло быстро-быстро
задвигалось. Птица, однако, не издала ни звука, и вся эта пантомима
продолжалась в абсолютной тишине. Вместо трели в памяти вдруг возникли
полузабытые, далекие слова Медвина:
"Не важно, насколько могущественна та сила, которая создает чудовищ.
Темная магия всегда имеет слабое место. Отыщи этот изъян, и ты преодолеешь
власть теней!"
Норисса долгим взглядом посмотрела на существо в клетке. Множество
мелких деталей, прежде разрозненных, сплелись перед ее мысленным взором в
единое целое, в одну отчетливую картину. Здесь нашлось место и для цветов
без запаха, и для вина без вкуса, и для...
- ...и для птички, которая не умеет петь! - вслух закончила Норисса,
делая шаг к клетке.
Птица продолжала следить за ней наглым глазом, раскачиваясь на
жердочке и наклонив голову набок.
Норисса вспомнила, что уже видела такой взгляд. Темные, подчиняющие
своей воле глаза, они могли без труда подавить ее волю к сопротивлению
одной лишь чувственной развязностью выражения и требованием покорности.
Это были глаза человека.
Нориссе показалось, что она слышит смех Тайлека, и она распахнула
дверцу клетки, просунув руку внутрь, чтобы схватить птицу, но тут же
выдернула ее обратно, роняя с запястья капли крови, выступившие там, где
клюв птицы пронзил руку.
Боль в ране очень быстро победила ее удивление. Птица сидела в клетке
совершенно спокойно, совершенно не напоминая собой насмерть перепуганное
существо. Напротив, она походила на опытного противника, настроенного
весьма решительно. Норисса почувствовала гнев, который заставил ее забыть
о боли.
Яростно вскрикнув, Норисса бросилась к клетке и быстро сунув руку
внутрь, схватила птицу. Воздух внезапно наполнился перьями, пылью и
Семенами растений из кормушки. Норисса вытащила птицу, и та хлестнула
крыльями по ее лицу. Ее клюв и кривые когти снова и снова вонзались в руку
Нориссы, разрывая рукав платья и кожу. Сзади подбежал Байдевин, требуя
прекратить это безобразие, однако Норисса не слушала его. Прижав птицу к
прутьям клетки, она свободной рукой нанесла ей яростный удар и перехватила
каару за шею.
Птица была тяжелой и неожиданно большой - длиной в поллоктя. Не имея
больше возможности пустить в ход клюв, она отчаянно хлопала своими
золотыми крыльями. Норисса поступила так, как много раз поступала с
птицами бата, вынутыми из садка позади ее охотничьего домика: крепче сжав
горло каары, она коротко и сильно дернула. Свернув голову бата, она всегда
ощущала некоторое сожаление, что доверчивая птица пожертвовала своей
жизнью ради того, чтобы накормить ее и ее семью, но никогда прежде она не
испытывала такого торжества, как теперь, когда шея каары с сухим треском
переломилась и яростное сопротивление перешло в затихающее трепыхание.
Байдевин и Илла неподвижно смотрели на нее, но Нориссу не беспокоило,
что они, может быть, думали, что она сошла с ума. Стоило ей разгадать, чей
разум стоит за блестящим птичьим взглядом, мир снова раскололся. Пышное
великолепие и красота куда-то пропали, оставив после себя пыльную келью, с
потолка которой гирляндами свисала древняя паутина. Отшвырнув от себя
дохлую птицу, она обвела руками комнату, обращая внимание остальных на ее
настоящий вид.
Кей подошел к Илле, и оба они с осторожностью принялись разглядывать
мертвую птицу на полу.
- Эброт! Глаза и уши Тайлека! - Байдевин наподдал ногой мягкое тельце
в изломанных перьях. - Тайлеку известно все, что говорилось и делалось в
этой комнате.
Илла испуганно пискнула и бросилась подбирать платье Нориссы, которое
она уронила возле кресла. Его голубой цвет поблек, и ткань покрылась
пылью. Когда девочка попыталась разгладить кружевной воротник, он распался
на множество гниющих нитей, а жемчуг, которым было богато расшито все
платье, просыпался на пол. Бросив платье, девочка бросилась к дорожной
сумке и стала вытаскивать оттуда все, что она собрала Нориссе в дорогу. В
ее глазах задрожали слезы, когда в сумке не нашлось ничего, кроме груды
полинявшего тряпья.
Норисса подошла к ней и ласково обняла ее за плечи.
- Это все чепуха, дитя мое. Они никогда не были настоящими. Они были
такими же, как все это... - Норисса указала рукой на голые стены комнаты,
которая выглядела теперь просто как забитый пылью склад тряпья.
- Все это была иллюзия, темная магия... просто картинки, которые мы
должны были принять за настоящее по желанию Фелеи.
Байдевин тщательно обошел трупик птицы и коврик из шкуры сирре, из
которого повылез весь мех.
- Откуда ты знаешь, что это ее волшебство? Эброт ведь птица Тайлека.
Норисса немедленно вскипела:
- Я-то знаю запах этой магии. Я уже сражалась с ней раньше - на
берегу реки и в Драэле. Фелея - вот кто охотится на меня. С самого моего
детства - это всегда была она со своим волшебством. Я бы поняла это еще
вчера, во сне, если бы осмелилась повернуться лицом к тому, кто напал на
меня.
- Но эброт - птица Тайлека! - продолжал настаивать Байдевин.
- Да, но магия была ее. Все, что мы видели, чувствовали, все это были
тени, порожденные ее волшебством. Вот почему она не могла бороться со
мной. Вся ее сила уходила на поддержание иллюзий, на это и на то, чтобы
заставить меня отступиться от Знака Драконьей Крови, отнять у меня
Компаньона. Теперь я понимаю, почему она не убила меня. Мой сон подсказал
мне это. Только я знаю, где спрятан Компаньон.
Норисса подняла вверх руки, словно трогая воздух.
- Неужели ты не слышишь тишины, Байдевин? Цепи магии разорваны.
Байдевин кивнул:
- Да, ты разрушила их магию, и теперь они, зная, что раскрыты, придут
за нами. Нам нужно бежать, - он взял Нориссу за руку. - Все за мной! В
проход!
- Подожди. - Норисса подбежала к двери, ведущей в комнату, и быстро
прочла магическую формулу.
- Я заколдовала дверь. Долго она не продержится, но это даст нам
немного времени. А по дороге мы можем оставлять еще заклятья.
Байдевин кивнул:
- Потяни-ка вон за тот канделябр.
Когда потайная дверь открылась, Байдевин взял огарок свечи и повел их
за собой.

29
Войдя в крохотную, зловонную келью, служившую Тайлеку мастерской,
Пэшет с удивлением обнаружил мага и Фелею тихо беседующими между собой.
Несколько мгновений назад пышное великолепие замка поблекло и погасло, как
свеча на ветру. Пэшет кое-что знал о той силе, которая была истрачена
обоими на создание иллюзии великолепия, и теперь был удивлен, что они
восприняли ее исчезновение так спокойно.
Пэшет сделал знак Йалсту оставаться возле дверей, а сам, внутренне
сожалея, что не может держаться от парочки на таком же приличном
расстоянии, прошел к дальней стене комнаты, перешагнув через блестящий
ручеек, который тек по полу и скрывался в забранном решеткой отверстии под
рабочим столом. Комната была чисто прибрана, но затхлый запах магии и
горького ладана заставили Пэшета почувствовать себя вывалявшимся в грязи.
Он ненавидел эту комнату и ненавидел человека, который занимался здесь
колдовством.
Губы Пэшета сами собой вытянулись в тонкую линию. Он не умел скрыть
свое отвращение, когда попадал в эту комнату, и надеялся только на то, что
его ненависть к тем двоим, кто обитал в этой комнате, не столь явно видна
на его лице.
Тайлек и Фелея сидели перед низеньким квадратным столом. На его
крышке были выгравированы древние руны, выложенные золотом, костью и
деревом. Несколько рун были известны Пэшету - Даймла - богиня луны, Тхайль
- солнце, и несколько других значков, обозначающие темные божества.
Фелея и Тайлек сосредоточили свое внимание на отполированном
кристалле, помещенном в самый центр магической диаграммы. Шириной в две
пяди и почти круглый, кристалл был темен и непрозрачен, если не привести
его в действие. Теперь же он работал, излучая свет и переливаясь
внутренним сиянием. Тени, которые отбрасывал светящийся камень на лицо
Тайлека, делали острые птичьи черты лица Тайлека еще более суровыми и
неподвижными, чем обычно, а в глазах Фелеи тлели жадные, хищные искры.
Пэшет шагнул ближе и остановился, завороженный картиной, которая
виднелась в плоской грани кристалла. Он увидел там знакомый плац для
строевых упражнений, находившийся позади казарм. По ширине панорамы,
которая открывалась его взгляду внутри камня, Пэшет догадался, что эброт,
глазами которого сейчас смотрели на окрестности замка Тайлек и Фелея,
сидит где-нибудь на шпиле арсенальной башни. Плац был пуст, если не
считать случайно забредших сюда солдат или одинокого слуги, который быстро
пересекал иссушенную солнцем площадку. Некоторое время спустя Пэшет слегка
кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и Тайлек поднял на него взгляд.
- Да?
Пэшет был удивлен его холодностью и постарался, чтобы на его
собственном лице сохранялось нейтральное выражение.
- Известно ли вам, что колдовские чары госпожи разрушены?
- Да. - Тайлек снова возвратился к созерцанию изображения в камне.
Пэшет перевел взгляд на Фелею.
- Это означает, что девчонка раскрыла ваш трюк. Не сомневаюсь, что
она попытается исчезнуть вместе с моим гномом. Я поставил часовых у всех
выходов, а Джаабен с двумя дюжинами солдат пытаются ворваться в комнату
девчонки, чтобы захватить ее.
Фелея слегка улыбнулась:
- Они уже бежали. Джаабен должен последовать за ними по потайному
ходу внутри стены замка. Но они смогут выбраться только здесь.
Она указала на волшебный камень. Фелея, казалось, была вполне
удовлетворена тем, как развиваются события; откинувшись на спинку стула,
на котором она сидела, Фелея принялась слегка поглаживать себя рукой по
длинной шее.
- Тогда Джаабен очень быстро настигнет беглецов, - уверенно произнес
Пэшет, стараясь не обращать внимания на поднимающееся в нем дурное
предчувствие. Резкий хохот Тайлека еще усугубил его страх.
- Будем надеяться, что нет! Хоть раз промахи твоего братца сослужат
нам добрую службу. Я чувствую, как девчонка оставляет на своем пути
заклятья, сбивающие с дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60