Удовольствия остаются удовольствиями, даже низменные.
— А в остальном как? — не унимался Перегрино.
— Да занят очень. Даже не знаю толком, насколько я богат — по банковским и налоговым документам я прохожу под несколькими именами, — но состояние у меня порядочное и с каждым днем растет. Кстати, это к вопросу, почему ты мне нужен — не только ради себя, хоть это в первую голову; я хочу, чтобы ты помог мне решить, на что лучше потратить денежки. Ты-то сам чем жил?
— У меня, в общем, все тихо-мирно. Возделываю свой клочок земли, столярничаю помаленьку, руковожу своей паствой — но только у нас тут вера отцов, так что на бледнолицых проповедников я не похож; а еще преподаю в школе. Мне будет жаль все это бросить. Ну и еще много читаю, пытаюсь познать мир.
— Наверно, ты советник Кванаха?
— Вообще-то да. Но знаешь, я вовсе не кукловод, дергающий за ниточки и управляющий марионеточным туземным царьком. Он всего добился самостоятельно. Это выдающаяся личность, среди белых он был бы… ну, скажем, Линкольном или Наполеоном. Я могу претендовать разве на то, что навел его на кое-какие мысли, а то и просто облегчил его труд. Все, от начала и до конца, его заслуга.
Таррант кивнул, вспоминая, как это было… Союз команчей, киова, чиеннов и арапахо, и Кванах — верховный вождь. Кровавое столкновение в Адоб Уоллс, год последовавших за тем очаговых боев там и тут, охота на людей — и наконец, последние из уцелевших, измученные, изнуренные войной под предводительством Кванаха отправляются в резервации. А еще три года спустя движимый благими побуждениями представитель индейцев организовывает для команчей последнюю охоту. Те отправляются на равнины Техаса под военным конвоем — и не находят ни одного уцелевшего бизона. И все-таки, все-таки…
— А где он сейчас? — осведомился Таррант.
— В Вашингтоне. — Заметив удивленный взгляд гостя, Перегрино пояснил: — Он там бывает довольно часто. Он ведь наш делегат, от всех племен разом. Н-да… С Мак-Кинли вышла скверная история, зато благодаря этому в Белом доме оказался Теодор Рузвельт, а они с Кванахом знакомы, даже дружат.
Некоторое время они курили, сохраняя молчание — не знающим старости редко приходится торопиться. Наконец Перегрино продолжил рассказ:
— Для нас Кванах не просто богатый фермер. Он правитель и судья, вся жизнь общины сосредоточена на нем. Белым не по нраву ни его пейот, ни выводок его жен; но им приходится мириться, ведь он не дает нам скатываться вниз, снимая с их душ тяжкий груз угрызений совести. Хотя степенным его не назовешь — он скорее добродушный весельчак, любит рассказывать анекдоты и изъясняться языком, от которого бросает в краску даже бывалых моряков. Но он, как лучше сказать… он воплощает собой примирение. Называет себя Кванахом Паркером, в память о матери, и даже начал поговаривать о перевозке праха матери и сестры сюда, чтобы его потом похоронили рядом. Да нет, не думай, я вовсе не самообольщаюсь. Перед нами, индейцами, лежит крутая тернистая тропа, и пройти ее суждено немногим — но Кванах положил доброе начало пути.
— К которому подвел его ты.
— Пожалуй. Я просто противопоставил влиянию всяких никчемных пророков собственный авторитет и прилагал все усилия, чтобы посеять в умах народа ростки миролюбия. А ты со своей стороны тоже сдержал обещание.
Таррант криво усмехнулся. Его часть работы обошлась в кругленькую сумму. К политикам так просто не подъедешь — сперва надо подкупить или продвинуть людей, которые потом вступают в сделку с якобы неподкупными. Зато Кванах не попал ни в тюрьму, ни на виселицу.
— По-моему, ты скромничаешь, — заметил Таррант. — Впрочем, оставим это — наша работа сделана. Быть может, мы просто оправдали свое долгожительство. Значит, ты готов к путешествию?
— Мои ученики могут вполне заменить меня здесь — я передал им все, что знаю сам. А в этой резервации я провел уже четверть века. Кванах прикрывал меня, как мог, держал подальше от глаз людских и удерживал тех, кто знает меня с давних времен, от разговоров обо мне с чужаками. Но тут все-таки не прерии, и окрестные жители удивляются мне. А если хоть слово просочится в печать… впрочем, неважно, об этих страхах теперь можно забыть. Кванаху я оставлю письмо и свое благословение.
Он выглянул в окно, обращенное на восток, и рука его поднесла к губам стакан с янтарным напитком. Придумавший этот напиток народ в свое время тоже состоял из варваров, которые то совершали набеги на юг, то вновь отступали на север, год за годом сражаясь за свою свободу… Проводив взглядом уплывающие к горизонту облака, Перегрино кивнул, будто подводя итог мыслям, и сказал:
— Пора и мне начать новую жизнь.
Глава 15
СОШЛИСЬ ДОРОЖКИ…
1
На город низвергался ливень, смывая смрад и грязь. Холодные струи больно жалили кожу, воздух обратился в серую муть — и лишь на мгновение загорался бриллиантовыми искрами недвижных капель, когда вспышка молнии высвечивала все подряд, а рокот грома перекрывал тарахтение моторов, вой клаксонов и шелест шин по залитому грязью асфальту. Одна из молний попала прямиком в Эмпайр-Стейт-билдинг, но тут же увязла в насквозь пронизавшей здание стальной паутине и ушла в землю, не причинив беды. Было едва-едва за полдень, но стояла такая темень, что машинам и автобусам пришлось включить фары. Даже в центре города тротуары опустели, а несчастные одиночки, кого нужда погнала по улице пешком, или горбились под зонтами, или прятались под навесами и карнизами, короткими перебежками проскакивая от укрытия к укрытию. Поймать такси было просто невозможно.
А уж на окраине, где стоял старый особняк, подновленный благодаря усилиям Лорейс Макендел, на улицах не было ни души. Обычно жизнь здесь не затихала ни на миг, а с наступлением сумерек становилась яркой и суматошной. Среди здешних лачуг и магазинчиков завелось несколько ночных клубов. Какие бы ни настали трудные времена, белые никогда не бросят посещать Гарлем — ради джаза, танцев, комедий, словом, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть от забот. Они почему-то вбили себе в голову и старательно поддерживают друг друга в убеждении, что уж неграм-то живется совсем беззаботно. Но сегодня все сидели по домам, пережидая непогоду.
Поглядев на часы, Лорейс поманила одну из горничных:
— Слушай меня внимательно, Синди! Ты служишь совсем недавно, а сегодня должно случиться нечто значительное. Я не хочу, чтоб ты наделала ошибок.
— Да, мама-ло, — голос девушки был преисполнен почтения.
— Вот и пожалуйста! — покачала головой Лорейс. — Я тебе сколько раз говорила, что называть меня «мамой-ло» можно только по особым случаям!
— Я, я… Извиняйте, мэм. У меня это вовсе вылетело. На глаза девушки навернулись слезы. Женщина, стоящая перед ней, была высокой, стройной, несомненно молодой — и в то же время казалась почему-то старой. Строгое элегантное бордовое платье, серебряный браслет-змейка на левом запястье, а у горла золотая брошь — рубин в центре сплетенных треугольника и круга. Будь ее кожа еще чуть светлее, женщину можно было бы назвать просто смуглой; сходство с белой ей придавали узкий овал лица, нос с горбинкой, прямые жесткие волосы.
Лорейс, улыбнувшись, слегка похлопала девушку по руке.
— Не бойся, дорогая! — От нее можно бы ожидать голоса звучного, как труба, а он звучал нежно, как скрипка. — Ты очень молода, и тебе предстоит многому научиться. Главное, я хочу, чтобы ты усвоила: сегодняшняя посетительница — особенная. В доме не будет мужчин, кроме Джозефа, да и тот будет сидеть в машине. А ты будешь помогать по кухне. Никуда не выходи. Нет-нет, ты чудесно подаешь на стол, ты симпатичнее Кончиты — но она занимает в доме более высокое положение, чем ты. А это завоевывают не только услужением, но и верой, и учебой. Уверена, твой час еще придет, так что не переживай. Главное, Синди, — никому ни слова. Понимаешь, никому ни слова о моей гостье, что бы ни пришлось тебе увидеть или услышать. Поняла?
— Да, мэм.
— Хорошо. А теперь ступай, детка. Да, и вот что: тебе надо поусерднее заняться английским. Ты никуда не пробьешься в жизни, если не научишься говорить, как образованная. Значит, надо стать образованной. Томас говорит, что по арифметике ты тоже не успеваешь. Если тебе нужны дополнительные занятия, попроси его — ведь он учитель не по профессии, а в душе.
— Д-да, мэм.
Лорейс чуть склонила голову и прикрыла глаза, будто вслушиваясь во что-то, слышное только ей.
— Твой добрый ангел парит над тобой. Ступай с миром.
Девушка заспешила прочь, шурша крахмальными юбками и буквально сияя от радости: не так-то много перепадало ей добрых слов. Оставшись одна, Лорейс принялась бесцельно бродить из угла в угол, подхватывая то одну, то другую безделушку и почти тотчас же возвращая ее на прежнее место. Эта комната была обставлена в викторианском стиле — дубовые стенные панели, тяжеловесная мебель, толстый ковер на полу и плотные гардины на окнах, застекленные шифоньеры с коллекцией тщательно подобранных диковинок, еще более тщательно подобранная библиотека, а на верху книжной полки — бюст чернокожего, выполненный, как ни странно, из белого гипса. Свет электрических лампочек в хрустальной люстре был не в силах разогнать затаившийся по углам сумрак; эффект был впечатляющим.
Но вот к тротуару подъехала машина. Заметив ее сквозь стрельчатое окно, Лорейс подавила свое беспокойное состояние и выпрямилась: от нынешней встречи зависит очень и очень многое. Шофер выбрался из-за руля, раскрыл широкий зонт и, обойдя машину кругом, раскрыл заднюю дверцу для пассажирки. Затем он позвонил у входной двери — этого Лорейс уже не видела, но знала, как он поступит, и слышала звонок. Знала она и то, что в холле посетительницу встретят служанки, возьмут у нее плащ и укажут дорогу.
Как только гостья вошла в комнату, Лорейс протянула ей обе руки для сердечного приветствия:
— Добро пожаловать!
И ответное пожатие Клары Росарио, и ее ответная улыбка были едва заметны. Она казалась в этой комнате чужой. Излишне броская бижутерия. Волосы черны, как безлунная ночь, смуглая кожа, полные губы; однако светло-карие глаза, прямой нос и широкие скулы доказывали ее принадлежность к белой расе. Лорейс возвышалась над гостьей на добрых три дюйма, но Клара держалась независимо, не уступая осанкой хозяйке дома — с поправкой на более пышные формы.
— Спасибо, — отрывисто бросила она и принялась озираться. — А ты тут, гляжу, неплохо устроилась!
— Пойдем ко мне в кабинет, там нас никто не побеспокоит. Бар там тоже есть. А может, ты предпочтешь чаю или кофе? Я прикажу подать.
— Спасибо, только лучше я хлебну чего-нибудь покрепче, — ответила Клара с истеричным смешком.
— Надеюсь, ты останешься на обед? Кухня, можешь мне поверить, угодит любому гурману. К тому времени мы уже покончим с нашим… делом и сможем от души отдохнуть.
— Ладно, только чтоб не очень поздно. Меня ведь ждут. Я должна их веселить и… И потом, для меня самой спокойнее пока не выходить из дела. Мужчина нынче, знаешь ли, очень нервный пошел: никто не знает, откуда ждать подвоха.
— Кроме того, не в наших интересах, чтобы кто-нибудь заподозрил, что мы что-то затеваем. Не волнуйся, тебя отвезут домой загодя, у тебя будет масса времени в запасе, — Лорейс взяла Клару за руку. — Сюда, пожалуйста.
Едва переступив порог кабинета, Клара напряженно замерла. Небольшая комната с плотно зашторенными окнами была совершенно необычной. Пол застлан соломенными циновками, кресла диковинной формы укрыты леопардовыми шкурами. На одной стене — две африканские маски, а с полочки между ними пялит пустые глазницы человеческий череп. На противоположной стене растянута шкура восьмифутового питона. В дальнем углу — мраморный алтарь, крытый белой тканью с красной каймой. На алтаре лежит нож, стоит хрустальный кубок с водой и бронзовый витиеватый канделябр на семь свечей. В свете одинокой лампы под темным абажуром на столе поблескивают серебряный портсигар с такой же спичечницей и курильница, источающая дымок благовоний — воздух наполнен острым ароматом. В этой диковинной обстановке замерший подле двери обыкновенный комод с радиоприемником и кофейный столик посреди комнаты совершенно терялись, казались неуместными. На столике были расставлены стаканы, ведерко со льдом, бутылка сельтерской, графин, пепельницы и тарелочки с деликатесами.
— Не смущайся, — подбодрила гостью Лорейс. — Тебе же наверняка не впервой очутиться в логове колдуна.
— Приходилось, — кивнув, Клара шумно сглотнула. — Выходит, ты…
— В общем, и да, и нет. Эти предметы здесь не для употребления; они призваны создать атмосферу загадки, таинства и могущества. Кроме того, — тоном равнодушной констатации добавила Лорейс, — никто и ни при каких обстоятельствах не решится не то что войти сюда, а даже приоткрыть дверь этой комнаты без моего разрешения. Так что можно говорить о чем угодно без опаски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— А в остальном как? — не унимался Перегрино.
— Да занят очень. Даже не знаю толком, насколько я богат — по банковским и налоговым документам я прохожу под несколькими именами, — но состояние у меня порядочное и с каждым днем растет. Кстати, это к вопросу, почему ты мне нужен — не только ради себя, хоть это в первую голову; я хочу, чтобы ты помог мне решить, на что лучше потратить денежки. Ты-то сам чем жил?
— У меня, в общем, все тихо-мирно. Возделываю свой клочок земли, столярничаю помаленьку, руковожу своей паствой — но только у нас тут вера отцов, так что на бледнолицых проповедников я не похож; а еще преподаю в школе. Мне будет жаль все это бросить. Ну и еще много читаю, пытаюсь познать мир.
— Наверно, ты советник Кванаха?
— Вообще-то да. Но знаешь, я вовсе не кукловод, дергающий за ниточки и управляющий марионеточным туземным царьком. Он всего добился самостоятельно. Это выдающаяся личность, среди белых он был бы… ну, скажем, Линкольном или Наполеоном. Я могу претендовать разве на то, что навел его на кое-какие мысли, а то и просто облегчил его труд. Все, от начала и до конца, его заслуга.
Таррант кивнул, вспоминая, как это было… Союз команчей, киова, чиеннов и арапахо, и Кванах — верховный вождь. Кровавое столкновение в Адоб Уоллс, год последовавших за тем очаговых боев там и тут, охота на людей — и наконец, последние из уцелевших, измученные, изнуренные войной под предводительством Кванаха отправляются в резервации. А еще три года спустя движимый благими побуждениями представитель индейцев организовывает для команчей последнюю охоту. Те отправляются на равнины Техаса под военным конвоем — и не находят ни одного уцелевшего бизона. И все-таки, все-таки…
— А где он сейчас? — осведомился Таррант.
— В Вашингтоне. — Заметив удивленный взгляд гостя, Перегрино пояснил: — Он там бывает довольно часто. Он ведь наш делегат, от всех племен разом. Н-да… С Мак-Кинли вышла скверная история, зато благодаря этому в Белом доме оказался Теодор Рузвельт, а они с Кванахом знакомы, даже дружат.
Некоторое время они курили, сохраняя молчание — не знающим старости редко приходится торопиться. Наконец Перегрино продолжил рассказ:
— Для нас Кванах не просто богатый фермер. Он правитель и судья, вся жизнь общины сосредоточена на нем. Белым не по нраву ни его пейот, ни выводок его жен; но им приходится мириться, ведь он не дает нам скатываться вниз, снимая с их душ тяжкий груз угрызений совести. Хотя степенным его не назовешь — он скорее добродушный весельчак, любит рассказывать анекдоты и изъясняться языком, от которого бросает в краску даже бывалых моряков. Но он, как лучше сказать… он воплощает собой примирение. Называет себя Кванахом Паркером, в память о матери, и даже начал поговаривать о перевозке праха матери и сестры сюда, чтобы его потом похоронили рядом. Да нет, не думай, я вовсе не самообольщаюсь. Перед нами, индейцами, лежит крутая тернистая тропа, и пройти ее суждено немногим — но Кванах положил доброе начало пути.
— К которому подвел его ты.
— Пожалуй. Я просто противопоставил влиянию всяких никчемных пророков собственный авторитет и прилагал все усилия, чтобы посеять в умах народа ростки миролюбия. А ты со своей стороны тоже сдержал обещание.
Таррант криво усмехнулся. Его часть работы обошлась в кругленькую сумму. К политикам так просто не подъедешь — сперва надо подкупить или продвинуть людей, которые потом вступают в сделку с якобы неподкупными. Зато Кванах не попал ни в тюрьму, ни на виселицу.
— По-моему, ты скромничаешь, — заметил Таррант. — Впрочем, оставим это — наша работа сделана. Быть может, мы просто оправдали свое долгожительство. Значит, ты готов к путешествию?
— Мои ученики могут вполне заменить меня здесь — я передал им все, что знаю сам. А в этой резервации я провел уже четверть века. Кванах прикрывал меня, как мог, держал подальше от глаз людских и удерживал тех, кто знает меня с давних времен, от разговоров обо мне с чужаками. Но тут все-таки не прерии, и окрестные жители удивляются мне. А если хоть слово просочится в печать… впрочем, неважно, об этих страхах теперь можно забыть. Кванаху я оставлю письмо и свое благословение.
Он выглянул в окно, обращенное на восток, и рука его поднесла к губам стакан с янтарным напитком. Придумавший этот напиток народ в свое время тоже состоял из варваров, которые то совершали набеги на юг, то вновь отступали на север, год за годом сражаясь за свою свободу… Проводив взглядом уплывающие к горизонту облака, Перегрино кивнул, будто подводя итог мыслям, и сказал:
— Пора и мне начать новую жизнь.
Глава 15
СОШЛИСЬ ДОРОЖКИ…
1
На город низвергался ливень, смывая смрад и грязь. Холодные струи больно жалили кожу, воздух обратился в серую муть — и лишь на мгновение загорался бриллиантовыми искрами недвижных капель, когда вспышка молнии высвечивала все подряд, а рокот грома перекрывал тарахтение моторов, вой клаксонов и шелест шин по залитому грязью асфальту. Одна из молний попала прямиком в Эмпайр-Стейт-билдинг, но тут же увязла в насквозь пронизавшей здание стальной паутине и ушла в землю, не причинив беды. Было едва-едва за полдень, но стояла такая темень, что машинам и автобусам пришлось включить фары. Даже в центре города тротуары опустели, а несчастные одиночки, кого нужда погнала по улице пешком, или горбились под зонтами, или прятались под навесами и карнизами, короткими перебежками проскакивая от укрытия к укрытию. Поймать такси было просто невозможно.
А уж на окраине, где стоял старый особняк, подновленный благодаря усилиям Лорейс Макендел, на улицах не было ни души. Обычно жизнь здесь не затихала ни на миг, а с наступлением сумерек становилась яркой и суматошной. Среди здешних лачуг и магазинчиков завелось несколько ночных клубов. Какие бы ни настали трудные времена, белые никогда не бросят посещать Гарлем — ради джаза, танцев, комедий, словом, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть от забот. Они почему-то вбили себе в голову и старательно поддерживают друг друга в убеждении, что уж неграм-то живется совсем беззаботно. Но сегодня все сидели по домам, пережидая непогоду.
Поглядев на часы, Лорейс поманила одну из горничных:
— Слушай меня внимательно, Синди! Ты служишь совсем недавно, а сегодня должно случиться нечто значительное. Я не хочу, чтоб ты наделала ошибок.
— Да, мама-ло, — голос девушки был преисполнен почтения.
— Вот и пожалуйста! — покачала головой Лорейс. — Я тебе сколько раз говорила, что называть меня «мамой-ло» можно только по особым случаям!
— Я, я… Извиняйте, мэм. У меня это вовсе вылетело. На глаза девушки навернулись слезы. Женщина, стоящая перед ней, была высокой, стройной, несомненно молодой — и в то же время казалась почему-то старой. Строгое элегантное бордовое платье, серебряный браслет-змейка на левом запястье, а у горла золотая брошь — рубин в центре сплетенных треугольника и круга. Будь ее кожа еще чуть светлее, женщину можно было бы назвать просто смуглой; сходство с белой ей придавали узкий овал лица, нос с горбинкой, прямые жесткие волосы.
Лорейс, улыбнувшись, слегка похлопала девушку по руке.
— Не бойся, дорогая! — От нее можно бы ожидать голоса звучного, как труба, а он звучал нежно, как скрипка. — Ты очень молода, и тебе предстоит многому научиться. Главное, я хочу, чтобы ты усвоила: сегодняшняя посетительница — особенная. В доме не будет мужчин, кроме Джозефа, да и тот будет сидеть в машине. А ты будешь помогать по кухне. Никуда не выходи. Нет-нет, ты чудесно подаешь на стол, ты симпатичнее Кончиты — но она занимает в доме более высокое положение, чем ты. А это завоевывают не только услужением, но и верой, и учебой. Уверена, твой час еще придет, так что не переживай. Главное, Синди, — никому ни слова. Понимаешь, никому ни слова о моей гостье, что бы ни пришлось тебе увидеть или услышать. Поняла?
— Да, мэм.
— Хорошо. А теперь ступай, детка. Да, и вот что: тебе надо поусерднее заняться английским. Ты никуда не пробьешься в жизни, если не научишься говорить, как образованная. Значит, надо стать образованной. Томас говорит, что по арифметике ты тоже не успеваешь. Если тебе нужны дополнительные занятия, попроси его — ведь он учитель не по профессии, а в душе.
— Д-да, мэм.
Лорейс чуть склонила голову и прикрыла глаза, будто вслушиваясь во что-то, слышное только ей.
— Твой добрый ангел парит над тобой. Ступай с миром.
Девушка заспешила прочь, шурша крахмальными юбками и буквально сияя от радости: не так-то много перепадало ей добрых слов. Оставшись одна, Лорейс принялась бесцельно бродить из угла в угол, подхватывая то одну, то другую безделушку и почти тотчас же возвращая ее на прежнее место. Эта комната была обставлена в викторианском стиле — дубовые стенные панели, тяжеловесная мебель, толстый ковер на полу и плотные гардины на окнах, застекленные шифоньеры с коллекцией тщательно подобранных диковинок, еще более тщательно подобранная библиотека, а на верху книжной полки — бюст чернокожего, выполненный, как ни странно, из белого гипса. Свет электрических лампочек в хрустальной люстре был не в силах разогнать затаившийся по углам сумрак; эффект был впечатляющим.
Но вот к тротуару подъехала машина. Заметив ее сквозь стрельчатое окно, Лорейс подавила свое беспокойное состояние и выпрямилась: от нынешней встречи зависит очень и очень многое. Шофер выбрался из-за руля, раскрыл широкий зонт и, обойдя машину кругом, раскрыл заднюю дверцу для пассажирки. Затем он позвонил у входной двери — этого Лорейс уже не видела, но знала, как он поступит, и слышала звонок. Знала она и то, что в холле посетительницу встретят служанки, возьмут у нее плащ и укажут дорогу.
Как только гостья вошла в комнату, Лорейс протянула ей обе руки для сердечного приветствия:
— Добро пожаловать!
И ответное пожатие Клары Росарио, и ее ответная улыбка были едва заметны. Она казалась в этой комнате чужой. Излишне броская бижутерия. Волосы черны, как безлунная ночь, смуглая кожа, полные губы; однако светло-карие глаза, прямой нос и широкие скулы доказывали ее принадлежность к белой расе. Лорейс возвышалась над гостьей на добрых три дюйма, но Клара держалась независимо, не уступая осанкой хозяйке дома — с поправкой на более пышные формы.
— Спасибо, — отрывисто бросила она и принялась озираться. — А ты тут, гляжу, неплохо устроилась!
— Пойдем ко мне в кабинет, там нас никто не побеспокоит. Бар там тоже есть. А может, ты предпочтешь чаю или кофе? Я прикажу подать.
— Спасибо, только лучше я хлебну чего-нибудь покрепче, — ответила Клара с истеричным смешком.
— Надеюсь, ты останешься на обед? Кухня, можешь мне поверить, угодит любому гурману. К тому времени мы уже покончим с нашим… делом и сможем от души отдохнуть.
— Ладно, только чтоб не очень поздно. Меня ведь ждут. Я должна их веселить и… И потом, для меня самой спокойнее пока не выходить из дела. Мужчина нынче, знаешь ли, очень нервный пошел: никто не знает, откуда ждать подвоха.
— Кроме того, не в наших интересах, чтобы кто-нибудь заподозрил, что мы что-то затеваем. Не волнуйся, тебя отвезут домой загодя, у тебя будет масса времени в запасе, — Лорейс взяла Клару за руку. — Сюда, пожалуйста.
Едва переступив порог кабинета, Клара напряженно замерла. Небольшая комната с плотно зашторенными окнами была совершенно необычной. Пол застлан соломенными циновками, кресла диковинной формы укрыты леопардовыми шкурами. На одной стене — две африканские маски, а с полочки между ними пялит пустые глазницы человеческий череп. На противоположной стене растянута шкура восьмифутового питона. В дальнем углу — мраморный алтарь, крытый белой тканью с красной каймой. На алтаре лежит нож, стоит хрустальный кубок с водой и бронзовый витиеватый канделябр на семь свечей. В свете одинокой лампы под темным абажуром на столе поблескивают серебряный портсигар с такой же спичечницей и курильница, источающая дымок благовоний — воздух наполнен острым ароматом. В этой диковинной обстановке замерший подле двери обыкновенный комод с радиоприемником и кофейный столик посреди комнаты совершенно терялись, казались неуместными. На столике были расставлены стаканы, ведерко со льдом, бутылка сельтерской, графин, пепельницы и тарелочки с деликатесами.
— Не смущайся, — подбодрила гостью Лорейс. — Тебе же наверняка не впервой очутиться в логове колдуна.
— Приходилось, — кивнув, Клара шумно сглотнула. — Выходит, ты…
— В общем, и да, и нет. Эти предметы здесь не для употребления; они призваны создать атмосферу загадки, таинства и могущества. Кроме того, — тоном равнодушной констатации добавила Лорейс, — никто и ни при каких обстоятельствах не решится не то что войти сюда, а даже приоткрыть дверь этой комнаты без моего разрешения. Так что можно говорить о чем угодно без опаски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97