На столе среди ружей горела одна-единствеиная свеча. Лэнгфорды и работники дежурили попарно: двое вели наблюдение, двое других отсыпались — один на полу, другой на кровати рядом с бедолагой Эдом. Клочок неба, видимый сквозь бойницу, был густо усыпан звездами, однако прерию все равно укрывала черно-серая мгла. Незадолго перед рассветом взошел месяц, но его узенький серпик почти не помогал обзору, хоть и разогнал чуть-чуть окружающий холод и одиночество.
Тишину нарушил шепот Сьюзи.
— Том! — подала она голос со своего поста в другом конце комнаты.
— А? — Он позволил себе быстро глянуть в ее сторону. В призрачном свете не были заметны ни грязь, ни усталость, ни ввалившиеся глаза и запавшие щеки. Она снова была той девчушкой, от крыльца которой он летел домой как на крыльях. — Том, а если… если они ворвутся, а ты сумеешь… — Ей пришлось перевести дух. — Ты меня застрелишь? Чтобы они не успели…
— О Боже, нет!..
Лэнгфорда захлестнуло таким ужасом, что он задохнулся.
— Ну пожалуйста! Я благословляю тебя на это.
— Милая, ты же можешь остаться в живых. Они продают пленников нашим.
Она потупилась, потом вспомнила о своих обязанностях часового и подняла голову, устремив взгляд в бойницу.
— После того, как… Я не захочу жить.
— Неужто ты думаешь, что я отвернусь от тебя? Да ни в жизнь! Выходит, ты знаешь меня куда хуже, чем я думал.
— Нет, но ты… Мне будет одиноко на земле без тебя. Почему бы не оказаться на небесах сразу вместе?
Лэнгфорд знал заведомо, что уж его-то краснокожие не пощадят. Если очень повезет, он умрет мужчиной. Если же нет — вряд ли ему будет дело до чего бы то ни было после пыток ножами и факелами. А то еще краснокожие любят вырезать пленникам веки и привязывать их у столба лицом к ослепительному солнцу.
— Зато ты сможешь поставить детей на ноги.
— Да, — она понурила голову, — да, прости. Забыла начисто. Да, я думала лишь о себе.
— Да не робей ты так, голубушка, — собрав волю в кулак, как мог весело сказал он. — Ничего с нами дурного не случится. Через неделю мы будем тревожиться разве что о том, чтобы не похваляться собой во все горло.
— Спасибо на добром слове, дорогой, — и Сьюзи снова устремила все внимание наружу.
Ночь близилась к концу. Они разделили ее на четыре вахты, чтобы перед рассветом, когда атака наиболее вероятна, все были уже на ногах. В три часа утра Лэнгфорды закончили свое второе дежурство, разбудили работников и легли — муж на полу, а Сьюзи рядом с Эдом. Если раненый пробудится от своего тяжкого забытья, она тут же почувствует это и сможет позаботиться о нем. А мужчинам надо отдохнуть. Чем лучше они выспятся, тем лучше будут стрелять.
Проснулся Лэнгфорд от грохота, отразившегося от тесных стен оглушительным эхом. Билл врезался грудью в стену и упал — пуля ударила ему в спину. При мерцающем огоньке свечи, среди пляшущих по стенам чудовищных теней, бьющая из раны кровь казалась темнее кожи убитого.
Карлос сидел на корточках у северной стены, вскинув ружье на изготовку, но стрелять было не в кого — из западных бойниц торчало два безликих винтовочных дула. Одно еще дымилось. Второе изрыгнуло свинец, а первое тем временем исчезло. Его место тотчас же заняло новое дуло.
Лэнгфорд подскочил к кровати, загородив собой Сьюзи. Понимание озарило его болезненной пороховой вспышкой: неприятели, всего три-четыре человека, подкрались к самому дому. Под покровом тьмы беззвучные тени проскользнули за частокол и продвигались вперед ползком, то и дело замирая на месте, пока не оказались под стенами, вне поля зрения обороняющихся. Приподняв, винтовки и просунув в бойницы, они, верно, надеялись угодить кому-нибудь прямо в глаз. Тут они просчитались, но это ничего не меняло. Поворачивая стволы туда-сюда и паля внутрь вслепую, индейцы делали оборону просто невозможной.
Послышалось приближающееся улюлюканье. Затем раздались громовые удары в дверь. Лэнгфорд сразу же понял, что это не томагавки, а обычный топор дровосека, — видимо, его же собственный. Кусок доски с хрустом выломился, посыпалась мелкая щепа. Порыв сквозняка задул свечу. Лэнгфорд все стрелял и стрелял во тьму наугад — и вдруг боек сухо щелкнул по пустоте. Черт побери, где же заряженное ружье? Сьюзи завизжала. Наверное, надо было все-таки приберечь патрон для нее. Слишком поздно. Дверь упала, и комнату заполонили орды индейцев.
7
Грохот боя заставил Тарранта и Герейру выскочить из постелей и схватиться за оружие. Оба были полностью одеты — в таких поездках спят не раздеваясь. В лагере индейцев царила суматоха.
— El ataque* [Атака (исп.).], — едва слышно среди выстрелов и боевых кличей произнес торговец.
— Они что, с ума посходили? — скрипучим спросонья голосом буркнул Таррант. — Лезть напролом среди ночи — полная глупость!
— Не уверен, — отозвался испанец. Шум быстро нарастал и вскоре достиг апогея. Герейра осклабился, его белые зубы блеснули в свете звезд.
— Победа. Они берут дом. — Таррант тем временем натягивал сапоги. — Куда вас несет? Оставайтесь лучше здесь. Вас ведь тоже могут убить под горячую руку.
— Погляжу, не сумею ли чем помочь.
— Не сумеете. Лично я остаюсь, и не из страха. Просто не хочу видеть, что сейчас последует.
— Вы же утверждали, что вам все равно, — с болью в голосе заметил Таррант.
— Почти все равно, — согласился тот, — но восхищаться насилием — увольте! Не охотник я до таких зрелищ. Лучше мы с сыновьями помолимся об их душах. Оставайтесь с нами! — Герейра даже потянул собеседника за рукав. — Вы мне все-таки чем-то нравитесь.
— Я буду осторожен, — пообещал Таррант и решительно зашагал прочь.
Лагерь команчей он обогнул по широкой дуге. Там зажигали все новые факелы. Издали казалось, что над землей носятся, подпрыгивают, зависают трескучие огни, рассыпая вокруг искры. От их красноватых отблесков звезды словно померкли — и все-таки мириады холодных ярких точек на небосводе давали достаточно света, чтобы можно было кое-как различать дорогу.
Куда, к дьяволу, запропастился Руфус? Надо думать, храпит где-нибудь в прерии рядом с пустой бутылкой. Оно и к лучшему. Любой белый, даже владеющий собой получше Руфуса, появившись среди жаждущих крови индейцев, рискует жизнью.
Так с какой же стати он сам — Ханно, Луго, Кадок, Жак Лейси, Уильям Сойер, Джек Таррант, человек тысячи имен — ведет себя столь неосмотрительно? Яснее ясного, что спасти фермеров не удастся, нечего и пытаться. Все равно они уйдут в небытие, как бесконечное множество других до них и бесконечное множество после них, так было и так будет во веки веков. История размелет их в пыль и выплюнет прочь, и не останется от них ни малейшего следа, словно их и вовсе на свете не было — лишь считанные единицы оставят по себе хоть какую-то память. Быть может, христиане правы, и человечество не стоит лучшего — а может, такова изначальная природа вещей.
Намерения Тарранта были вполне практичны. Он не сумел бы прожить так долго, если бы при малейшей опасности прятал голову под подушку. Наоборот, столетия выучили его быть всегда начеку, чтобы знать, в какую сторону отскочить, когда упадет меч. Сегодня он собирался лишь понаблюдать с безопасного расстояния: если вдруг у индейцев вспыхнет жажда вырезать за компанию и его отряд — можно попытаться отговорить их, пока ситуация не вышла из-под контроля, заручившись поддержкой Перегрино, а то и самого Кванаха. А завтра же утром надо пускаться в обратный путь в Санта-Фе.
Вождь грозно возвышался у домика, держа на плече боевой топор с длинной рукояткой. Кровавый свет факелов играл на его рельефном от боевой раскраски лице, на бугристых мускулах, на рогатом головном уборе, то вспыхивая, то угасая, будто Кванах был порождением ада. Воины были видны менее отчетливо и казались просто сгущениями тьмы: они роились, сталкивались друг с другом, что-то визгливо выкрикивали, размахивая головнями, будто боевыми флагами. Скво выплясывали вместе с ними, сжимая в руках ножи и заостренные палки.
Пространство перед дырой на месте двери оставалось свободным. Индейцы выволокли из дома и бросили на пороге трупы трех мужчин. У одного, по виду янки, рука была в лубках; кто-то в боевом запале перерезал ему горло, прежде чем подумал о развлечениях. У негра из рваной дыры в спине торчали обломки ребер. Третий вроде был мексиканцем, хотя в бою его так искромсали, что наверняка сказать было невозможно; этот явно погиб сражаясь.
Мертвым еще повезло. Две скво крепко держали мальчонку и совсем маленькую девочку, потерявшую голову от страха и визжащую изо всех сил. У стены оцепенело и потерянно, словно из него вынули все кости, сидел рослый мужчина. Голова у него была разбита, кровь пропитала волосы и капала на землю. Двое воинов вцепились в руки молодой женщины, а та извивалась, пиналась, осыпала их проклятиями и взывала к своему богу.
Из толпы выбрался человек. Факел на мгновение озарил его лицо, и Таррант узнал Вахаумау. Чтобы освободить руки, команч перекинул винтовку на ремне через плечо. В правой руке он сжимал нож, а левой с громким смехом ухватил женщину за ворот и вспорол платье одним движением сверху вниз. Ткань разошлась, забелело тело, сверкнули яркие бусины капель крови. Двое державших женщину индейцев повалили ее на спину, а Вахаумау начал возиться со своими кожаными брюками. Белый пленник, будто очнувшись от забытья, с хриплым криком попытался вскочить, но краснокожий двинул его прикладом в живот, и мужчина согнулся пополам, сотрясаемый рвотными спазмами.
Эхом ему откликнулся львиный рык — из-за дома вихрем вылетел Руфус, размахивая кольтом. Крюк со свистом разил направо и налево. Двое индейцев отлетели в стороны с искромсанными лицами. Вот он уже рядом с женщиной; державшие ее воины вскочили — он уложил одного выстрелом в лоб, второму крюком вырвал глаз, и тот, обезумев от боли, с воплем отпрянул. Вахаумау получил ботинком в пах и рухнул, скорчившись, у ног белого гиганта. Попытался не выдать боли, но это оказалось свыше его сил, и с губ поневоле сорвался стон.
При свете факелов борода Руфуса полыхала, будто и сама была чистым огнем. Поставив ноги по обе стороны от женщины, подавшись вперед и чуточку покачиваясь, гигант выставил перед собой оружие. Он был пьян до синевы, но кольт в руке был незыблем, как скала.
— Ладно, — проревел Руфус, — но только кто из вас, грязные свиньи, шелохнется, я его мигом уложу. Значит, сейчас вы ее отпустите, и…
Вахаумау наконец-то смог разогнуться и перекатиться на живот. Руфус не видел его — слишком уж много противников было впереди и по бокам.
— Берегись! — словно со стороны услышал Таррант собственный вопль.
Увы, предупреждение потонуло в криках индейцев. Вахаумау сорвал винтовку с плеча и выстрелил лежа. Руфус дернулся и качнулся назад, револьвер упал наземь. Вахаумау выстрелил снова — Руфус начал крениться и вдруг рухнул, всем весом навалившись на женщину и прижав ее к земле.
Обезумевший Таррант рвался к другу, прокладывая дорогу локтями, расшвыривая индейцев в стороны. Выскочив на открытое место, он упал возле Руфуса на колени.
— О sodalis, amice perennis…* [О товарищ, друг навеки (лат.).]
Изо рта Руфуса вырвалась струйка крови и затерялась в рыжей бороде. Гигант всхлипнул. На мгновение показалось, что он усмехается, — но может быть, это был лишь мимолетный отблеск света факелов или даже звезд. Таррант прижал друга к груди — и ощутил, как жизнь быстро покидает могучее тело.
И лишь тогда расслышал, какая наступила звенящая тишина. Подняв голову, Таррант увидел, что Кванах высится над ним, выставив перед собой топор, словно ограждение или щит из бизоньей шкуры. Значит, это он одним зычным возгласом велел всем замереть? Воины маячили во тьме неясной массой, держась подальше от Тарранта — а вместе с ним от мертвого, раненого и пленного. И лишь порой мерцающий свет выхватывал из мрака отдельное лицо или только глаза.
Таррант стащил тело Руфуса с женщины. Та зашевелилась, огляделась и захныкала, но Таррант вполголоса бросил:
— Тихо!
Женщина приподнялась и поползла в сторону мужа. Скво отпустили детей, и те уже были рядом с отцом. Он тоже вроде бы опомнился, во всяком случае он мог сидеть прямо, обняв всех троих.
Те, кого Руфус ранил, уже слились с толпой, на месте остались лишь убитый и Вахаумау. Последний кое-как встал, но всем весом опирался на винтовку, трясясь и прижимая ладонью очаг боли.
Таррант тоже встал, Кванах опустил топор, и они внимательно вгляделись друг в друга.
— Скверное дело, — наконец сказал вождь. — Очень скверное. финикийские мореходы усвоили науку, что надо пытаться извлечь выгоду из любой ситуации, как бы призрачны ни были шансы на успех.
— Да, — отвечал Таррант. — Ваш человек убил вашего. гостя.
— Он, твой человек, ворвался в наши ряды, как убийца.
— Он имел право говорить и быть услышанным на совете. Когда ваш нермернуг преградил ему путь и хотел напасть на него, он просто оборонялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Тишину нарушил шепот Сьюзи.
— Том! — подала она голос со своего поста в другом конце комнаты.
— А? — Он позволил себе быстро глянуть в ее сторону. В призрачном свете не были заметны ни грязь, ни усталость, ни ввалившиеся глаза и запавшие щеки. Она снова была той девчушкой, от крыльца которой он летел домой как на крыльях. — Том, а если… если они ворвутся, а ты сумеешь… — Ей пришлось перевести дух. — Ты меня застрелишь? Чтобы они не успели…
— О Боже, нет!..
Лэнгфорда захлестнуло таким ужасом, что он задохнулся.
— Ну пожалуйста! Я благословляю тебя на это.
— Милая, ты же можешь остаться в живых. Они продают пленников нашим.
Она потупилась, потом вспомнила о своих обязанностях часового и подняла голову, устремив взгляд в бойницу.
— После того, как… Я не захочу жить.
— Неужто ты думаешь, что я отвернусь от тебя? Да ни в жизнь! Выходит, ты знаешь меня куда хуже, чем я думал.
— Нет, но ты… Мне будет одиноко на земле без тебя. Почему бы не оказаться на небесах сразу вместе?
Лэнгфорд знал заведомо, что уж его-то краснокожие не пощадят. Если очень повезет, он умрет мужчиной. Если же нет — вряд ли ему будет дело до чего бы то ни было после пыток ножами и факелами. А то еще краснокожие любят вырезать пленникам веки и привязывать их у столба лицом к ослепительному солнцу.
— Зато ты сможешь поставить детей на ноги.
— Да, — она понурила голову, — да, прости. Забыла начисто. Да, я думала лишь о себе.
— Да не робей ты так, голубушка, — собрав волю в кулак, как мог весело сказал он. — Ничего с нами дурного не случится. Через неделю мы будем тревожиться разве что о том, чтобы не похваляться собой во все горло.
— Спасибо на добром слове, дорогой, — и Сьюзи снова устремила все внимание наружу.
Ночь близилась к концу. Они разделили ее на четыре вахты, чтобы перед рассветом, когда атака наиболее вероятна, все были уже на ногах. В три часа утра Лэнгфорды закончили свое второе дежурство, разбудили работников и легли — муж на полу, а Сьюзи рядом с Эдом. Если раненый пробудится от своего тяжкого забытья, она тут же почувствует это и сможет позаботиться о нем. А мужчинам надо отдохнуть. Чем лучше они выспятся, тем лучше будут стрелять.
Проснулся Лэнгфорд от грохота, отразившегося от тесных стен оглушительным эхом. Билл врезался грудью в стену и упал — пуля ударила ему в спину. При мерцающем огоньке свечи, среди пляшущих по стенам чудовищных теней, бьющая из раны кровь казалась темнее кожи убитого.
Карлос сидел на корточках у северной стены, вскинув ружье на изготовку, но стрелять было не в кого — из западных бойниц торчало два безликих винтовочных дула. Одно еще дымилось. Второе изрыгнуло свинец, а первое тем временем исчезло. Его место тотчас же заняло новое дуло.
Лэнгфорд подскочил к кровати, загородив собой Сьюзи. Понимание озарило его болезненной пороховой вспышкой: неприятели, всего три-четыре человека, подкрались к самому дому. Под покровом тьмы беззвучные тени проскользнули за частокол и продвигались вперед ползком, то и дело замирая на месте, пока не оказались под стенами, вне поля зрения обороняющихся. Приподняв, винтовки и просунув в бойницы, они, верно, надеялись угодить кому-нибудь прямо в глаз. Тут они просчитались, но это ничего не меняло. Поворачивая стволы туда-сюда и паля внутрь вслепую, индейцы делали оборону просто невозможной.
Послышалось приближающееся улюлюканье. Затем раздались громовые удары в дверь. Лэнгфорд сразу же понял, что это не томагавки, а обычный топор дровосека, — видимо, его же собственный. Кусок доски с хрустом выломился, посыпалась мелкая щепа. Порыв сквозняка задул свечу. Лэнгфорд все стрелял и стрелял во тьму наугад — и вдруг боек сухо щелкнул по пустоте. Черт побери, где же заряженное ружье? Сьюзи завизжала. Наверное, надо было все-таки приберечь патрон для нее. Слишком поздно. Дверь упала, и комнату заполонили орды индейцев.
7
Грохот боя заставил Тарранта и Герейру выскочить из постелей и схватиться за оружие. Оба были полностью одеты — в таких поездках спят не раздеваясь. В лагере индейцев царила суматоха.
— El ataque* [Атака (исп.).], — едва слышно среди выстрелов и боевых кличей произнес торговец.
— Они что, с ума посходили? — скрипучим спросонья голосом буркнул Таррант. — Лезть напролом среди ночи — полная глупость!
— Не уверен, — отозвался испанец. Шум быстро нарастал и вскоре достиг апогея. Герейра осклабился, его белые зубы блеснули в свете звезд.
— Победа. Они берут дом. — Таррант тем временем натягивал сапоги. — Куда вас несет? Оставайтесь лучше здесь. Вас ведь тоже могут убить под горячую руку.
— Погляжу, не сумею ли чем помочь.
— Не сумеете. Лично я остаюсь, и не из страха. Просто не хочу видеть, что сейчас последует.
— Вы же утверждали, что вам все равно, — с болью в голосе заметил Таррант.
— Почти все равно, — согласился тот, — но восхищаться насилием — увольте! Не охотник я до таких зрелищ. Лучше мы с сыновьями помолимся об их душах. Оставайтесь с нами! — Герейра даже потянул собеседника за рукав. — Вы мне все-таки чем-то нравитесь.
— Я буду осторожен, — пообещал Таррант и решительно зашагал прочь.
Лагерь команчей он обогнул по широкой дуге. Там зажигали все новые факелы. Издали казалось, что над землей носятся, подпрыгивают, зависают трескучие огни, рассыпая вокруг искры. От их красноватых отблесков звезды словно померкли — и все-таки мириады холодных ярких точек на небосводе давали достаточно света, чтобы можно было кое-как различать дорогу.
Куда, к дьяволу, запропастился Руфус? Надо думать, храпит где-нибудь в прерии рядом с пустой бутылкой. Оно и к лучшему. Любой белый, даже владеющий собой получше Руфуса, появившись среди жаждущих крови индейцев, рискует жизнью.
Так с какой же стати он сам — Ханно, Луго, Кадок, Жак Лейси, Уильям Сойер, Джек Таррант, человек тысячи имен — ведет себя столь неосмотрительно? Яснее ясного, что спасти фермеров не удастся, нечего и пытаться. Все равно они уйдут в небытие, как бесконечное множество других до них и бесконечное множество после них, так было и так будет во веки веков. История размелет их в пыль и выплюнет прочь, и не останется от них ни малейшего следа, словно их и вовсе на свете не было — лишь считанные единицы оставят по себе хоть какую-то память. Быть может, христиане правы, и человечество не стоит лучшего — а может, такова изначальная природа вещей.
Намерения Тарранта были вполне практичны. Он не сумел бы прожить так долго, если бы при малейшей опасности прятал голову под подушку. Наоборот, столетия выучили его быть всегда начеку, чтобы знать, в какую сторону отскочить, когда упадет меч. Сегодня он собирался лишь понаблюдать с безопасного расстояния: если вдруг у индейцев вспыхнет жажда вырезать за компанию и его отряд — можно попытаться отговорить их, пока ситуация не вышла из-под контроля, заручившись поддержкой Перегрино, а то и самого Кванаха. А завтра же утром надо пускаться в обратный путь в Санта-Фе.
Вождь грозно возвышался у домика, держа на плече боевой топор с длинной рукояткой. Кровавый свет факелов играл на его рельефном от боевой раскраски лице, на бугристых мускулах, на рогатом головном уборе, то вспыхивая, то угасая, будто Кванах был порождением ада. Воины были видны менее отчетливо и казались просто сгущениями тьмы: они роились, сталкивались друг с другом, что-то визгливо выкрикивали, размахивая головнями, будто боевыми флагами. Скво выплясывали вместе с ними, сжимая в руках ножи и заостренные палки.
Пространство перед дырой на месте двери оставалось свободным. Индейцы выволокли из дома и бросили на пороге трупы трех мужчин. У одного, по виду янки, рука была в лубках; кто-то в боевом запале перерезал ему горло, прежде чем подумал о развлечениях. У негра из рваной дыры в спине торчали обломки ребер. Третий вроде был мексиканцем, хотя в бою его так искромсали, что наверняка сказать было невозможно; этот явно погиб сражаясь.
Мертвым еще повезло. Две скво крепко держали мальчонку и совсем маленькую девочку, потерявшую голову от страха и визжащую изо всех сил. У стены оцепенело и потерянно, словно из него вынули все кости, сидел рослый мужчина. Голова у него была разбита, кровь пропитала волосы и капала на землю. Двое воинов вцепились в руки молодой женщины, а та извивалась, пиналась, осыпала их проклятиями и взывала к своему богу.
Из толпы выбрался человек. Факел на мгновение озарил его лицо, и Таррант узнал Вахаумау. Чтобы освободить руки, команч перекинул винтовку на ремне через плечо. В правой руке он сжимал нож, а левой с громким смехом ухватил женщину за ворот и вспорол платье одним движением сверху вниз. Ткань разошлась, забелело тело, сверкнули яркие бусины капель крови. Двое державших женщину индейцев повалили ее на спину, а Вахаумау начал возиться со своими кожаными брюками. Белый пленник, будто очнувшись от забытья, с хриплым криком попытался вскочить, но краснокожий двинул его прикладом в живот, и мужчина согнулся пополам, сотрясаемый рвотными спазмами.
Эхом ему откликнулся львиный рык — из-за дома вихрем вылетел Руфус, размахивая кольтом. Крюк со свистом разил направо и налево. Двое индейцев отлетели в стороны с искромсанными лицами. Вот он уже рядом с женщиной; державшие ее воины вскочили — он уложил одного выстрелом в лоб, второму крюком вырвал глаз, и тот, обезумев от боли, с воплем отпрянул. Вахаумау получил ботинком в пах и рухнул, скорчившись, у ног белого гиганта. Попытался не выдать боли, но это оказалось свыше его сил, и с губ поневоле сорвался стон.
При свете факелов борода Руфуса полыхала, будто и сама была чистым огнем. Поставив ноги по обе стороны от женщины, подавшись вперед и чуточку покачиваясь, гигант выставил перед собой оружие. Он был пьян до синевы, но кольт в руке был незыблем, как скала.
— Ладно, — проревел Руфус, — но только кто из вас, грязные свиньи, шелохнется, я его мигом уложу. Значит, сейчас вы ее отпустите, и…
Вахаумау наконец-то смог разогнуться и перекатиться на живот. Руфус не видел его — слишком уж много противников было впереди и по бокам.
— Берегись! — словно со стороны услышал Таррант собственный вопль.
Увы, предупреждение потонуло в криках индейцев. Вахаумау сорвал винтовку с плеча и выстрелил лежа. Руфус дернулся и качнулся назад, револьвер упал наземь. Вахаумау выстрелил снова — Руфус начал крениться и вдруг рухнул, всем весом навалившись на женщину и прижав ее к земле.
Обезумевший Таррант рвался к другу, прокладывая дорогу локтями, расшвыривая индейцев в стороны. Выскочив на открытое место, он упал возле Руфуса на колени.
— О sodalis, amice perennis…* [О товарищ, друг навеки (лат.).]
Изо рта Руфуса вырвалась струйка крови и затерялась в рыжей бороде. Гигант всхлипнул. На мгновение показалось, что он усмехается, — но может быть, это был лишь мимолетный отблеск света факелов или даже звезд. Таррант прижал друга к груди — и ощутил, как жизнь быстро покидает могучее тело.
И лишь тогда расслышал, какая наступила звенящая тишина. Подняв голову, Таррант увидел, что Кванах высится над ним, выставив перед собой топор, словно ограждение или щит из бизоньей шкуры. Значит, это он одним зычным возгласом велел всем замереть? Воины маячили во тьме неясной массой, держась подальше от Тарранта — а вместе с ним от мертвого, раненого и пленного. И лишь порой мерцающий свет выхватывал из мрака отдельное лицо или только глаза.
Таррант стащил тело Руфуса с женщины. Та зашевелилась, огляделась и захныкала, но Таррант вполголоса бросил:
— Тихо!
Женщина приподнялась и поползла в сторону мужа. Скво отпустили детей, и те уже были рядом с отцом. Он тоже вроде бы опомнился, во всяком случае он мог сидеть прямо, обняв всех троих.
Те, кого Руфус ранил, уже слились с толпой, на месте остались лишь убитый и Вахаумау. Последний кое-как встал, но всем весом опирался на винтовку, трясясь и прижимая ладонью очаг боли.
Таррант тоже встал, Кванах опустил топор, и они внимательно вгляделись друг в друга.
— Скверное дело, — наконец сказал вождь. — Очень скверное. финикийские мореходы усвоили науку, что надо пытаться извлечь выгоду из любой ситуации, как бы призрачны ни были шансы на успех.
— Да, — отвечал Таррант. — Ваш человек убил вашего. гостя.
— Он, твой человек, ворвался в наши ряды, как убийца.
— Он имел право говорить и быть услышанным на совете. Когда ваш нермернуг преградил ему путь и хотел напасть на него, он просто оборонялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97