– Расскажите мне об Ангельской Звезде.

Город. Западные кварталы
Олон очень любил это небольшое кафе. Здесь всегда было тихо, прохладно, хозяин сам любил стоять за стойкой, официантки не менялись годами, приветливо болтая с постоянными посетителями, у которых даже не надо было принимать заказ – все и так прекрасно знали их вкусы.
Олону принесли крохотную чашку нестерпимо крепкого кофе, рецепт которого хозяин отказывался выдавать, со смехом говоря, что не расколется даже под пытками. Иногда Олону хотелось это проверить, но любовь к кофе перевешивала, и он, любезно улыбаясь, заказывал еще чашечку.
Официантка задержалась, осведомляясь у сидевшего напротив Олона южанина, что желает почтенный господин. Не глядя на женщину, тот коротко бросил:
– Кофе.
Чашка появилась перед южанином буквально через минуту. Олон с удовольствием отметил, что кофе был самым обыкновенным – официантка позволила себе маленькую месть, принеся вульгарный эспрессо.
– Итак, уважаемый Шенеге, я с прискорбием должен сообщить, что ваши сотрудники, равно как и их наниматель, мистер Джонсон, скончались. – Олон с удовольствием сделал первый, самый сладкий, самый ожидаемый глоток.
Южанин сидел все так же неподвижно, уперев взгляд черных невыразительных глаз в пуговицы на пиджаке Олона.
– Должен сказать, – продолжил Олон, делая второй глоток, – что отвечает за смерть ваших… единомышленников… некий Кинби. Он частный детектив. Из Детей Ночи. Поскольку мы с вами сотрудничаем давно и плодотворно, я счел своим долгом сообщить, что он имеет неприятную особенность – разыскивать тех, кого считает виновным в гибели существ, с которыми поддерживал деловые или дружеские отношения. В данном случае вашим сотрудником был убит полицейский, которого Кинби хорошо знал.
Южанин встал, молча поклонился и ушел, оставив на столе нетронутую чашку эспрессо. Возможно, подумал Олон, у него и не такой уж плохой вкус, раз он не стал пить эту бурду.
Олон знал, что способен убить любого из этих молчаливых, с неподвижными лицами, преисполненными сознанием своей исключительности, своей миссии, южан.
Тем не менее при общении с ними он каждый раз чувствовал, как поднимается в груди легкий холодок – что-то среднее между страхом и восторженным ожиданием возможности померяться силой с равным.
Олон искренне надеялся, что южанин на некоторое время займет Кинби и они устроят достаточно шума, чтобы отвлечь остальных от Дома Тысячи Порогов. Тяга южан к загадочным артефактам, тайнам богов, Воцарившимся и Нерожденным, была общеизвестна. Есть большой шанс, что ненужное Олону внимание теперь обратится в эту сторону.

* * *
– Значит, Ангельская Звезда может действовать не только на ангелов? – в очередной раз переспросил Кинби.
– Теоретически да, – развел руками Сольменус. – Во всяком случае, Аланай считал именно так, и его жрецы вовсю экспериментировали и с людьми разных рас, и с добберами, и с хратами. Насколько я знаю, лучше всего поддавались добберы, но полностью подчинить их не удалось – слишком велики были побочные эффекты.
После того, как ангел подтвердил его опасения, что Хранителю удалось заполучить Ангельскую Звезду – самый мерзкий и самый страшный, пожалуй, артефакт Аланая-Кукловода, Кинби чувствовал нарастающий холодок внутри. Ведь, именно после применения Звезды вмешались Итилор и Леди Сновидений, почувствовавшие, какую угрозу несет этот предмет существующему миропорядку. Правда, шепотом поговаривали, что Дома Воцарения просто сообразили, какую выгоду могли бы получить сами от такого могущественного предмета, но официально это все дружно опровергали.
– А почему получилось с ангелами? – задал наконец Кинби вопрос, вертевшийся у него на языке с самого начала разговора.
Сольменус задумался. День уже клонился к вечеру, комната понемногу расплывалась в тенях, солнечные лучи исчезали из щелей, выпуская из своих тонких пальцев танцующие в нагретом воздухе пылинки.
– Для того чтобы понять, почему именно ангелы стали слугами Аланая, надо знать, кто мы такие, – негромко проговорил Сольменус. Он откинулся на стуле, сложил на груди руки и заговорил:
– В отличие от людей, добберов и хратов, мы были созданы. Вылеплены богами иных миров, куда более древними, чем те, кого вы сегодня зовете Воцарившимися. Тысячелетиями мы служили этим богам и народам, им поклонявшимся. Мы были глазами, карающими дланями, милосердными избавителями и грозными судьями. Мы воскрешали и умерщвляли целые миры. И мы были счастливы. Мы знали свое предназначение. Понимаешь? С самого начала единственным смыслом нашего существования было служение.
– А затем боги ушли… – Сольменус тихонько раскачивался на стуле, голос становился все тише, превращаясь в прерывистый шепот, – ушли, оставив нас на оплавленных равнинах умирающего в холодном свете издохшей звезды мира. Там были только мы и города, полные зданий с выбитыми стеклами и улицами, засыпанными прахом, песком и пеплом. Больше там не было никого.
Даже призраков.
Мы хотели умереть, но не могли. В конце концов, мы перестали даже двигаться. Стояли, сидели, лежали там, среди мертвых городов, и нас засыпал песок.
Потом мы услышали зов. Те, кто еще не до конца сошел с ума, последовали за этим зовом в ваш мир. Оказалось, здесь мы можем жить, служить… И умирать. Мы хотели служить… Но нас призвали, чтобы мы стали убийцами. Гончими псами. Аланай точно рассчитал действие Звезды. Мы не могли сопротивляться ему…
И мы убивали и убивали… – закончил ангел чуть слышно.
– После изгнания Аланая, Ангельская Звезда пропала, и вы оказались в этом мире – никому не нужные, ничего не умеющие, лишенные возможности уйти, – поставил точку в рассказе Кинби.
Сольменус кивнул.
– Как ты сам считаешь, далеко ли продвинулся в своих опытах Хранитель?
– Видимо, пока не очень, – сказал Сольменус, – иначе, зачем бы он искал именно ангелов? Наверное, пока он старается добиться идеального подчинения от нас, как сделал это Аланай. Но все это вопрос времени. Хранитель упорен и умен. К тому же он получает поддержку из множества миров, тех, что за Порогами…
– Почему не вмешиваются остальные боги? – Кинби действительно переставал понимать это. Ситуация могла выйти из-под контроля в любой момент, но ни один из Домов Воцарения не реагировал.
– Все не так просто… Между Домами существует своеобразный пакт о ненападении. Он позволяет им плести друг против друга тихие интриги, не беспокоясь о том, что в этой реальности их уничтожат. Что же касается….
– Хм… Ну, на Аланая они насели очень дружно, – перебил ангела Кинби.
– Да, – согласился Сольменус, – но Аланай угрожал им всем. Ему не нужны были остальные Воцарившиеся. Поэтому создать коалицию, которая его свалила, Домам было очень несложно.
– А сейчас такой угрозы разве нет? – поинтересовался Кинби.
– Видимо, они считают, что нет. Да и кто мы такие, чтобы гадать о помыслах богов?
– К тому же, – продолжил Сольменус, – я хотел сказать о том, что, несмотря на пакт, между ними идет тихая, но яростная война за планы реальности, позволяющие им существовать. Ведь в отличие от нас, Воцарившиеся существуют во многих мирах и реальностях разом. Это требует огромного количества энергии.
– Теперь понятно, почему сразу после Войн их не было видно и слышно несколько лет, – сказал Кинби.
– Именно так, – кивнул Сольменус. – Они восстанавливали силы. И сейчас никто из них не вмешается до тех пор, пока не получит стопроцентную гарантию успеха. А до той поры они будут действовать руками своих адептов и тайных слуг. А зачем еще они, по-твоему, нужны?
– Кроме того, каждый из Домов будет долго решать, а не провокация ли это со стороны конкурентов.
– Нет, – покачал головой ангел, – не рассчитывай на вмешательство богов.
Кинби задумчиво катал по столу ручку Юринэ – тонкий изящный стержень черного металла. Она всегда питала слабость к красивым вещам – ручкам, пресс-папье, сумочкам… Внезапно Кинби представил Юринэ обезличенной. Красивой фарфоровой куклой, лишенной возможности пошевелить рукой, улыбнуться, заплакать без разрешения хозяина. Лишенной собственных мыслей, чувств, желаний…
– Зачем ты пришел именно ко мне? – напрямик спросил Кинби. – Ты, ангел, ко мне – порождению Ночи. Проклятому.
– Ты единственный, кому было не наплевать на Чикарро, – просто ответил ангел. – А еще тебе не наплевать на то, что вокруг, – добавил он, вставая со стула.
Кинби молчал, задумчиво перекатывая ручку.
В дверях гость обернулся:
– Пожалуйста, постарайся найти Чикарро. И будь милосерден, убей его, если они уже заставили его…
Сольменус замялся, словно хотел сказать что-то еще. Постоял на пороге, переминаясь, но все же толкнул дверь и вышел.

* * *
Дома, рассовав коробки с документами по антресолям, Кинби устало опустился в гигантское ротанговое кресло – любимое убежище для спокойных раздумий, зажал в зубах очередную сигарету и закрыл глаза.
Очень хотелось увидеть Марту, но она прислала через дежурного астралота сообщение, что будет занята до позднего вечера и останется ночевать в комнате отдыха Управления. Городская полиция рыла землю после гибели Шесински, добавляли головной боли убийства Ольги, Паланакиди и Боба Грузовика, спецы из отдела бихевиористики молились всем возможным и невозможным богам, чтобы не появился подражатель. Зашкалившая жара помогала горожанам ежедневно устанавливать рекорды по количеству бытовухи с отягчающими. Агенты под прикрытием и информаторы доносили о шевелениях группировок, с вожделением посматривающих на бесхозную империю Боба Грузовика.
Неудивительно, что полицейские падали с ног, держась из последних сил, чтобы не сойти с ума. Удавалось не всем.
Квартира давила. Вещи завели свою ночную песню и Кинби хорошо слышал их шепот. Вещи обсуждали его – своего хозяина. Они считали, что ему здесь не место. Что ему вообще не место в этом мире, раз он не в состоянии о них заботиться. Костюмы тосковали о загубленном во время покушения собрате, шляпы злобно шептались о бесславной смерти широкополой серой красавицы.
Открыв глаза, Кинби рывком сел. Выбрался из коварных объятий кресла, прошел по комнатам, повсюду включая свет. Следовало исчезнуть из этой цитадели вещей, пока он снова не начал лихорадочно переставлять их, добиваясь идеальной симметрии, порядка и чистоты.
Идти в «Фиолетовый осьминог» тоже не хотелось – слишком уж это место ассоциировалось с Мартой. Да и трое-четверо полицейских, поминающих Шесински, прозрачных от усталости, злых и пьяных до стеклянного звона, наверняка сидят там, плавая в бессильном бешенстве и плотных клубах сизого сигаретного дыма.
Не хотелось туда Кинби, совсем не хотелось.
Схватив шляпу и куртку, он, тяжело дыша, захлопнул входную дверь и, крепко зажмурившись, привалился к холодному стальному листу. Подумал, что все же потихоньку сходит с ума. Горько улыбнулся – неудивительно, после стольких веков бессмысленного, в общем-то, существования, призрачный смысл которому придавала лишь давно остывшая, серым пеплом рассыпавшаяся надежда – найти и отомстить тому, кто сделал ему этот ненужный, нежданный, подлый подарок, вечное существование в мире без солнца.
Город – черный, яркий, истерично вспыхивающий витринами, потеющий в сырой духоте ночи, готовился к дождю. Город до предела измотали влажная жара, фиолетовые тучи, вкрадчиво, словно большие кошки, который день бродящие вокруг молчаливые молнии, издевательски сверкающие на горизонте. По ночам люди просыпались от приснившегося шума дождя, иссохший асфальт лопался, точно губы путника, упавшего в пустыне…
Дождь, дождь, дождь…
Не было дождя.
В замшевой куртке Кинби смотрелся несколько безумно, но ему было глубоко наплевать – покрой у куртки свободный, стволы не видно, вот и замечательно.
Ноги сами вынесли на небольшую зеленую улочку. Сюда Кинби приходил редко и каждый раз вроде бы случайно. Невысокие четырех-пятиэтажные дома с черепичными крышами скрывались в тени старых кленов, высаженных много лет назад вдоль тротуаров. Вечерами здесь загорались гирлянды неярких разноцветных лампочек и хозяева семейных кафе, расположенных в первых этажах соседних домов, выносили и, вежливо кланяясь друг другу, расставляли на маленьких, застеленных кремовыми скатертями столиках фонарики с тонкими ароматными свечами.
Улица носила скучноватое название Тенистая и была прибежищем состоятельных пожилых пар медленно гулявших теплыми вечерами по булыжному тротуару или сидевших за столиками кафе с обязательной городской газетой и такой же обязательной болонкой у ног.
Кинби стеснялся появляться в этом мещанском раю, ему было неловко оттого, что именно эти кафе, эти клены и эти чистенькие домики с квартирами в кружевных занавесках, он любил.
Перевалило за полночь. Последние пары неторопливо шаркали по направлению к подъездам с гранитными ступеньками и ажурными чугунными перилами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42