Этой старой жабе для улучшения внешности надо бы и вовсе не просыпаться все двадцать четыре часа в сутки. Да и в таком случае вряд ли она могла бы рассчитывать на успех.
Вслух я, однако, этого не высказал, а просто остановил ее окриком когда она уже собралась переступить порог своего амбара:
— Мадам!
Чудачка остановилась и нехотя обратила ко мне безобразный лик:
— Ну, чего тебе еще?
Я мысленно возблагодарил богов за то, что специализацией старой колдуньи была передача сообщений на расстояние, а не превращение людей в животных и наоборот. Судя по выражению, появившемуся на ее физиономии, обладай она способностью трансформировать живые существа во всевозможные иные формы, я сию же минуту стал бы енотом, ежом или чем-нибудь вроде того. Поклонившись ей, я почтительно произнес:
— Не могу выразить, как мы вам признательны за вашу услугу. Но прежде чем мы уйдем, я хотел еще кое о чем вас попросить…
— Нет! — выпалила она и сделала еще один шаг к порогу. Но, зная этот тип людей, я проделал то, что непременно должно было оказать на нее воздействие: тряхнул кошелем, в котором забренчали монеты. Чудачка снова повернулась ко мне лицом, на котором появилось выражение подозрительности и алчного любопытства:
— Чего желаешь?
— Надеюсь, вы понимаете, что труды ваши будут вознаграждены более чем щедро. Не сомневайтесь, мы…
— Чего тебе надо? Говори! — нетерпеливо перебила меня она. И даже пальцем погрозила.
Я сунул руку за пазуху и извлек оттуда кусок пергамента, на котором было записано кое-какое сообщение. Я накануне его набросал.
— Просил бы вас, обождав семь дней, отправить это диктатору Шенку. Лично в руки. Это очень важно! — Порывшись в кошеле и выудив оттуда пару монет, я с деланной небрежностью добавил: — Двух дюков, надеюсь, будет довольно в качестве оплаты за эту услугу?
У старой жабы просто глаза на лоб полезли. Уверен, никто и никогда ей столько не платил. Подскочив ко мне, она сцапала золотые своей иссохшей морщинистой лапкой, взяла сложенный пергамент и принялась было его развертывать.
— Прошу прощения, — твердо заявил я. — Но это послание сугубо личного характера.
Чудачка хмыкнула и покачала головой:
— Ишь, чего захотел! Чтобы я, не читая, доставила письмо нашему грозному господину и повелителю? А почем мне знать, вдруг тут про меня написано, что меня убить надобно? Нет, сынок, лучше прими назад свои денежки…
— Да ладно уж, читайте, — вздохнул я. — К вам это не имеет отношения, но, коли желаете, можете сами убедиться.
Колдунья пробежала письмо глазами, свернула его и снова погрозила мне пальцем.
— Не надейся, что я его лично отнесу диктатору. За доставку таких новостей он любого на месте прикончит. Прихлопнет, как муху. — Она поморгала своими маленькими полусонными глазками, живо вообразив себе картину этой расправы. — Птицу пошлю. Она-то успеет упорхнуть, прежде чем диктатор Шенк развернет твое письмецо.
— Вы имеете в виду своего красавца сокола?
Чудачка молча кивнула.
Что ж, мне было все равно, каким образом послание попадет в руки Шенка.
— Так тому и быть. — Я поклонился. — Еще раз благодарю вас за…
Старуха не стала меня слушать. Махнув рукой, вышла во двор и со всей поспешностью, на какую была способна, зашагала к дому. Ветер вздувал полы ее потрепанного линялого суконного плаща, и это делало колдунью похожей на дряхлую, обессилевшую птицу, которая тщетно пытается взлететь.
— Позвольте полюбопытствовать, — произнесла Энтипи, — что там было? В вашем послании Шенку?
— Да ничего особенного. — Я небрежно махнул рукой. — Всего лишь некоторая информация о его супруге. Кем она была в прошлом и чем отличилась. Факты биографии, которые она из скромности предпочла не разглашать.
— Колдунья здорово испугалась. Значит, сведения, которые вы сообщаете Шенку, бросают тень на его жену.
— Во всяком случае, там нет ни слова лжи. Только правда. Без каких-либо оценочных суждений. Пусть диктатор сам решает, радоваться ли ему этим новостям или печалиться.
Энтипи светло улыбнулась. Лицо ее сразу сделалось на удивление хорошеньким. Даже красивым.
— Выходит, Шенку теперь станет известна вся подноготная его нареченной. И он вряд ли придет в восторг от этих сведений.
— Верно. Но ведь у них через неделю свадьба. Когда Шенк получит мое письмо, она успеет уже сделаться его супругой. Так что кое-какой шанс сохранить жизнь я ей дал, согласитесь.
— Но ведь она щедро заплатила вам за молчание.
В словах Энтипи звучал упрек, и я горячо возразил:
— А вот и нет! Молчать я ей не обещал, клянусь! Сказал только, что больше не стану искать с ней встреч, требовать денег. И сдержал слово. Но до сего момента мы все еще не были с ней в расчете. Слишком суровый урок она мне тогда преподала. Теперь только я наконец полностью с ней расплатился. Привык, знаете ли, всегда погашать свои долги.
21
ЛОШАДКИ, которых приобрела для нас Мари, да благословят ее боги, оказались на диво выносливыми и быстроногими. Они резво и неутомимо несли нас с Энтипи по дорогам Приграничного царства Произвола к форту Терракота. Единственным, что вызывало у меня неизменную досаду, оставалась погода. Вот уж никогда бы не подумал, что зима может оказаться такой долгой и такой свирепой. Ведь мы были не на Холодном Севере, где других сезонов просто не существует. Пора бы и весне наступить. Но с этим я ничего не мог поделать. Оставалось только смириться и терпеть морозы и ледяные ветры. В остальном путешествие наше проходило спокойно, без приключений и неприятных неожиданностей.
Мы с принцессой, как и прежде, старались по возможности не привлекать к себе ничьего внимания. Она даже волосы подстригла и стала, во всяком случае издали, похожа на мальчишку. Мы ни с кем из путников, лавочников, зевак старались не встречаться взглядами, а если к нам обращались с вопросами, отвечали невнятным бормотанием, чтобы у собеседников сложилось впечатление, будто мы не владеем цивилизованной речью, а говорим на каком-то неведомом диком языке. От нас в таких случаях сразу же отставали.
Для ночлега мы стали теперь выбирать самые шумные и многолюдные постоялые дворы. Благодаря вынужденной щедрости Астел мы могли себе позволить нанимать вполне приличные комнаты, более того, принцесса и я проводили ночи в разных помещениях. На этом я настоял, уверив Энтипи, что нам такая роскошь вполне по карману. Дело в том, что в последнее время я стал замечать, что ее высочество все больше ко мне привязывается. Меня это не радовало, а напротив, тревожило. Я уже вам объяснял почему.
Мне, в свою очередь, стали доставлять все большее удовольствие долгие беседы с ней. Во-первых, она давно перестала то и дело поминать своего героя Тэсита. Одно это сделало наше общение куда более приятным. А с тех пор, как мы покинули амбар Чудачки, устремившись в Терракоту, она вообще ни одного раза не произнесла это имя. Принцесса, думаю, полностью утратила веру в него. И в этом не было ничего удивительного. Очутившись на таком высоком пьедестале, на какой она мысленно вознесла Тэсита, любой почувствует головокружение и рано или поздно сверзится на грешную землю.
И еще Энтипи с большим интересом слушала меня, когда я говорил о своем детстве и отрочестве. Ей ужасно нравилось узнавать подробности моей прежней жизни. Все, о чем я говорил, было ей в новинку, и, требуя все новых рассказов, она поясняла, что никогда прежде ей не доводилось беседовать с таким необычным человеком. Дескать, я здорово отличался от всех тех рыцарей и оруженосцев, кого ее высочеству довелось встречать в истерийской крепости. Вот уж что правда, то правда. Я и сам знал, как мало на них похожу.
По вполне понятным причинам я был далек от того, чтобы пересказать ей все до единого события своей жизни без утайки. Кое что держал про себя. К примеру, скрыл от принцессы обстоятельства моего зачатия. Только упомянул мимоходом, что, дескать, мать настойчиво твердила о моей великой судьбе, о том, что меня ждет славное будущее. Я не счел нужным скрывать от нее и то, что Маделайн незадолго до того, как мной забеременеть, видела феникса. Услыхав об этом, Энтипи вытаращила на меня глаза.
— Так, выходит, она стала свидетельницей возрождения феникса еще до того, как вы родились! Получается, у вас куда больше оснований считать себя избранником судьбы, чем у… — Тут она запнулась. Хотела сказать: «Тэсита», но язык не повернулся. Тряхнула головой и потребовала: — Продолжайте.
Что ж, я без утайки поведал ей о злодейском умерщвлении моей матери каким-то скитальцем и об обстоятельствах, которые привели меня в замок короля Рунсибела.
Я подметил, что ей нравилось заглазно обсуждать тех, с кем она общалась в родительском доме. Вернее, подвергать их нещадной критике. В этом мы с ней были очень похожи. Но если ей, по сути еще ребенку, доводилось видеть всех этих людей лишь из окон своих комнат да жадно ловить сплетни, пересказываемые друг другу фрейлинами и слугами, то я за время моей службы оруженосцем со многими из обсуждаемых лиц свел достаточно короткое знакомство, чтобы стать для принцессы источником ценной информации. Не могу не отметить, что наши суждения о многих из этих людей оказались практически одинаковыми. Так, ее высочество терпеть не могла сэра Юстуса, пренебрежительно отзывалась о Кореолисе («Он ненадежен, такому нельзя доверять!» — повторила она несколько раз) и глубоко презирала почти всех оруженосцев. В особенности самовлюбленного болвана Булата Морнингстара.
К родителям принцесса была снисходительно-равнодушна. Но если мать считала особой вполне терпимой, то об отце придерживалась весьма невысокого мнения.
— Дурак он, и больше ничего. Дурак набитый. — Так она высказалась о его величестве, презрительно фыркнув.
Энтипи не стала пояснять, почему она так считает. Возможно, по ее мнению, детали и подробности, ход рассуждений, приведших ее к такому выводу, не представляли для меня интереса. Сказала, и все. Как припечатала. Я этим удовольствовался и расспросами ее не донимал.
Ночь сменялась днем, следом за которым снова наступала ночь, а после рассветало, и мы встречали новый день… Шли четвертые сутки нашего путешествия. Энтипи на что-то пожаловалась, чем-то ей опять не угодили, и тут я решился спросить ее напрямую:
— Есть ли что-нибудь на свете, что вас не раздражало бы? Что доставляло бы вам радость?
«Сейчас, — подумал я, — она снова заведет старую свою песню о Тэсите».
Но принцесса к полной моей неожиданности с улыбкой ответила:
— Я люблю солнечные восходы. Когда видишь, как над землей поднимается солнце, кажется, что на свете нет ничего невозможного.
Я захлопал глазами от изумления:
— Мне тоже так всегда казалось…
— Вот видите, — с апломбом произнесла она. — Даже вы, простой оруженосец, можете иногда высказывать верные суждения. — Это было произнесено в точности таким же тоном, каким она со мной говорила, когда мы только познакомились. Я, несколько опешив, искоса взглянул на нее… А она, расхохотавшись, подмигнула мне.
Я облегченно улыбнулся. Но этот эпизод в который уже раз напомнил мне, что с ней надо постоянно быть начеку. Она может в любую минуту вернуться к прежней манере обращения со мной. Только уже не в шутку, а всерьез.
Я почувствовал в свой душе опасную раздвоенность. Мне так хотелось обрести ясность, какая же из двух Энтипи, которых мне довелось узнать, настоящая? Я очень хорошо помнил, что являла собой принцесса, которую мы — отряд рыцарей Рунсибела и их оруженосцев — встретили в монастыре благочестивых жен и эскортировали на пути в крепость короля. Какая это была надменная, высокомерная и капризная особа, какой небезопасной спутницей она мне казалась. И ведь не без оснований!
В ее способности причинять ближнему зло убедился, кстати говоря, и красавчик Морнингстар. Которому здорово от нее досталось за дерзостное любопытство. Но теперь передо мной была очаровательная юная особа — кокетливая, веселая, участливая, к тому же обладавшая острым, проницательным умом и незаурядной интуицией. А какую отвагу она выказала, когда мы попадали в тяжелые и опасные ситуации, как сильно в ней было развито чувство товарищества… И вот, если хоть на миг допустить мысль, что мы с ней могли бы… быть вместе… Я невольно поежился… Вдруг опасная сумасшедшая, которую я освободил из рук гарпов при помощи феникса и которая чуть не угробила меня в лесу, швырнув с дерева меч острием вниз, займет свое место в телесной оболочке принцессы? Быть связанным пожизненными узами с таким созданием — это худшая из бед, какие могут приключиться с человеком. И вряд ли в подобном случае жизнь моя окажется долгой… Разве что…
Разве что мои опасения напрасны. Как знать, вдруг именно та капризная, вздорная и злобная Энтипи была лишь выдуманным образом, в который девчонка вжилась, чтобы досадить родителям и придворным? И только теперь, проникнувшись ко мне приязнью, она наконец сбросила эту дурацкую маску?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Вслух я, однако, этого не высказал, а просто остановил ее окриком когда она уже собралась переступить порог своего амбара:
— Мадам!
Чудачка остановилась и нехотя обратила ко мне безобразный лик:
— Ну, чего тебе еще?
Я мысленно возблагодарил богов за то, что специализацией старой колдуньи была передача сообщений на расстояние, а не превращение людей в животных и наоборот. Судя по выражению, появившемуся на ее физиономии, обладай она способностью трансформировать живые существа во всевозможные иные формы, я сию же минуту стал бы енотом, ежом или чем-нибудь вроде того. Поклонившись ей, я почтительно произнес:
— Не могу выразить, как мы вам признательны за вашу услугу. Но прежде чем мы уйдем, я хотел еще кое о чем вас попросить…
— Нет! — выпалила она и сделала еще один шаг к порогу. Но, зная этот тип людей, я проделал то, что непременно должно было оказать на нее воздействие: тряхнул кошелем, в котором забренчали монеты. Чудачка снова повернулась ко мне лицом, на котором появилось выражение подозрительности и алчного любопытства:
— Чего желаешь?
— Надеюсь, вы понимаете, что труды ваши будут вознаграждены более чем щедро. Не сомневайтесь, мы…
— Чего тебе надо? Говори! — нетерпеливо перебила меня она. И даже пальцем погрозила.
Я сунул руку за пазуху и извлек оттуда кусок пергамента, на котором было записано кое-какое сообщение. Я накануне его набросал.
— Просил бы вас, обождав семь дней, отправить это диктатору Шенку. Лично в руки. Это очень важно! — Порывшись в кошеле и выудив оттуда пару монет, я с деланной небрежностью добавил: — Двух дюков, надеюсь, будет довольно в качестве оплаты за эту услугу?
У старой жабы просто глаза на лоб полезли. Уверен, никто и никогда ей столько не платил. Подскочив ко мне, она сцапала золотые своей иссохшей морщинистой лапкой, взяла сложенный пергамент и принялась было его развертывать.
— Прошу прощения, — твердо заявил я. — Но это послание сугубо личного характера.
Чудачка хмыкнула и покачала головой:
— Ишь, чего захотел! Чтобы я, не читая, доставила письмо нашему грозному господину и повелителю? А почем мне знать, вдруг тут про меня написано, что меня убить надобно? Нет, сынок, лучше прими назад свои денежки…
— Да ладно уж, читайте, — вздохнул я. — К вам это не имеет отношения, но, коли желаете, можете сами убедиться.
Колдунья пробежала письмо глазами, свернула его и снова погрозила мне пальцем.
— Не надейся, что я его лично отнесу диктатору. За доставку таких новостей он любого на месте прикончит. Прихлопнет, как муху. — Она поморгала своими маленькими полусонными глазками, живо вообразив себе картину этой расправы. — Птицу пошлю. Она-то успеет упорхнуть, прежде чем диктатор Шенк развернет твое письмецо.
— Вы имеете в виду своего красавца сокола?
Чудачка молча кивнула.
Что ж, мне было все равно, каким образом послание попадет в руки Шенка.
— Так тому и быть. — Я поклонился. — Еще раз благодарю вас за…
Старуха не стала меня слушать. Махнув рукой, вышла во двор и со всей поспешностью, на какую была способна, зашагала к дому. Ветер вздувал полы ее потрепанного линялого суконного плаща, и это делало колдунью похожей на дряхлую, обессилевшую птицу, которая тщетно пытается взлететь.
— Позвольте полюбопытствовать, — произнесла Энтипи, — что там было? В вашем послании Шенку?
— Да ничего особенного. — Я небрежно махнул рукой. — Всего лишь некоторая информация о его супруге. Кем она была в прошлом и чем отличилась. Факты биографии, которые она из скромности предпочла не разглашать.
— Колдунья здорово испугалась. Значит, сведения, которые вы сообщаете Шенку, бросают тень на его жену.
— Во всяком случае, там нет ни слова лжи. Только правда. Без каких-либо оценочных суждений. Пусть диктатор сам решает, радоваться ли ему этим новостям или печалиться.
Энтипи светло улыбнулась. Лицо ее сразу сделалось на удивление хорошеньким. Даже красивым.
— Выходит, Шенку теперь станет известна вся подноготная его нареченной. И он вряд ли придет в восторг от этих сведений.
— Верно. Но ведь у них через неделю свадьба. Когда Шенк получит мое письмо, она успеет уже сделаться его супругой. Так что кое-какой шанс сохранить жизнь я ей дал, согласитесь.
— Но ведь она щедро заплатила вам за молчание.
В словах Энтипи звучал упрек, и я горячо возразил:
— А вот и нет! Молчать я ей не обещал, клянусь! Сказал только, что больше не стану искать с ней встреч, требовать денег. И сдержал слово. Но до сего момента мы все еще не были с ней в расчете. Слишком суровый урок она мне тогда преподала. Теперь только я наконец полностью с ней расплатился. Привык, знаете ли, всегда погашать свои долги.
21
ЛОШАДКИ, которых приобрела для нас Мари, да благословят ее боги, оказались на диво выносливыми и быстроногими. Они резво и неутомимо несли нас с Энтипи по дорогам Приграничного царства Произвола к форту Терракота. Единственным, что вызывало у меня неизменную досаду, оставалась погода. Вот уж никогда бы не подумал, что зима может оказаться такой долгой и такой свирепой. Ведь мы были не на Холодном Севере, где других сезонов просто не существует. Пора бы и весне наступить. Но с этим я ничего не мог поделать. Оставалось только смириться и терпеть морозы и ледяные ветры. В остальном путешествие наше проходило спокойно, без приключений и неприятных неожиданностей.
Мы с принцессой, как и прежде, старались по возможности не привлекать к себе ничьего внимания. Она даже волосы подстригла и стала, во всяком случае издали, похожа на мальчишку. Мы ни с кем из путников, лавочников, зевак старались не встречаться взглядами, а если к нам обращались с вопросами, отвечали невнятным бормотанием, чтобы у собеседников сложилось впечатление, будто мы не владеем цивилизованной речью, а говорим на каком-то неведомом диком языке. От нас в таких случаях сразу же отставали.
Для ночлега мы стали теперь выбирать самые шумные и многолюдные постоялые дворы. Благодаря вынужденной щедрости Астел мы могли себе позволить нанимать вполне приличные комнаты, более того, принцесса и я проводили ночи в разных помещениях. На этом я настоял, уверив Энтипи, что нам такая роскошь вполне по карману. Дело в том, что в последнее время я стал замечать, что ее высочество все больше ко мне привязывается. Меня это не радовало, а напротив, тревожило. Я уже вам объяснял почему.
Мне, в свою очередь, стали доставлять все большее удовольствие долгие беседы с ней. Во-первых, она давно перестала то и дело поминать своего героя Тэсита. Одно это сделало наше общение куда более приятным. А с тех пор, как мы покинули амбар Чудачки, устремившись в Терракоту, она вообще ни одного раза не произнесла это имя. Принцесса, думаю, полностью утратила веру в него. И в этом не было ничего удивительного. Очутившись на таком высоком пьедестале, на какой она мысленно вознесла Тэсита, любой почувствует головокружение и рано или поздно сверзится на грешную землю.
И еще Энтипи с большим интересом слушала меня, когда я говорил о своем детстве и отрочестве. Ей ужасно нравилось узнавать подробности моей прежней жизни. Все, о чем я говорил, было ей в новинку, и, требуя все новых рассказов, она поясняла, что никогда прежде ей не доводилось беседовать с таким необычным человеком. Дескать, я здорово отличался от всех тех рыцарей и оруженосцев, кого ее высочеству довелось встречать в истерийской крепости. Вот уж что правда, то правда. Я и сам знал, как мало на них похожу.
По вполне понятным причинам я был далек от того, чтобы пересказать ей все до единого события своей жизни без утайки. Кое что держал про себя. К примеру, скрыл от принцессы обстоятельства моего зачатия. Только упомянул мимоходом, что, дескать, мать настойчиво твердила о моей великой судьбе, о том, что меня ждет славное будущее. Я не счел нужным скрывать от нее и то, что Маделайн незадолго до того, как мной забеременеть, видела феникса. Услыхав об этом, Энтипи вытаращила на меня глаза.
— Так, выходит, она стала свидетельницей возрождения феникса еще до того, как вы родились! Получается, у вас куда больше оснований считать себя избранником судьбы, чем у… — Тут она запнулась. Хотела сказать: «Тэсита», но язык не повернулся. Тряхнула головой и потребовала: — Продолжайте.
Что ж, я без утайки поведал ей о злодейском умерщвлении моей матери каким-то скитальцем и об обстоятельствах, которые привели меня в замок короля Рунсибела.
Я подметил, что ей нравилось заглазно обсуждать тех, с кем она общалась в родительском доме. Вернее, подвергать их нещадной критике. В этом мы с ней были очень похожи. Но если ей, по сути еще ребенку, доводилось видеть всех этих людей лишь из окон своих комнат да жадно ловить сплетни, пересказываемые друг другу фрейлинами и слугами, то я за время моей службы оруженосцем со многими из обсуждаемых лиц свел достаточно короткое знакомство, чтобы стать для принцессы источником ценной информации. Не могу не отметить, что наши суждения о многих из этих людей оказались практически одинаковыми. Так, ее высочество терпеть не могла сэра Юстуса, пренебрежительно отзывалась о Кореолисе («Он ненадежен, такому нельзя доверять!» — повторила она несколько раз) и глубоко презирала почти всех оруженосцев. В особенности самовлюбленного болвана Булата Морнингстара.
К родителям принцесса была снисходительно-равнодушна. Но если мать считала особой вполне терпимой, то об отце придерживалась весьма невысокого мнения.
— Дурак он, и больше ничего. Дурак набитый. — Так она высказалась о его величестве, презрительно фыркнув.
Энтипи не стала пояснять, почему она так считает. Возможно, по ее мнению, детали и подробности, ход рассуждений, приведших ее к такому выводу, не представляли для меня интереса. Сказала, и все. Как припечатала. Я этим удовольствовался и расспросами ее не донимал.
Ночь сменялась днем, следом за которым снова наступала ночь, а после рассветало, и мы встречали новый день… Шли четвертые сутки нашего путешествия. Энтипи на что-то пожаловалась, чем-то ей опять не угодили, и тут я решился спросить ее напрямую:
— Есть ли что-нибудь на свете, что вас не раздражало бы? Что доставляло бы вам радость?
«Сейчас, — подумал я, — она снова заведет старую свою песню о Тэсите».
Но принцесса к полной моей неожиданности с улыбкой ответила:
— Я люблю солнечные восходы. Когда видишь, как над землей поднимается солнце, кажется, что на свете нет ничего невозможного.
Я захлопал глазами от изумления:
— Мне тоже так всегда казалось…
— Вот видите, — с апломбом произнесла она. — Даже вы, простой оруженосец, можете иногда высказывать верные суждения. — Это было произнесено в точности таким же тоном, каким она со мной говорила, когда мы только познакомились. Я, несколько опешив, искоса взглянул на нее… А она, расхохотавшись, подмигнула мне.
Я облегченно улыбнулся. Но этот эпизод в который уже раз напомнил мне, что с ней надо постоянно быть начеку. Она может в любую минуту вернуться к прежней манере обращения со мной. Только уже не в шутку, а всерьез.
Я почувствовал в свой душе опасную раздвоенность. Мне так хотелось обрести ясность, какая же из двух Энтипи, которых мне довелось узнать, настоящая? Я очень хорошо помнил, что являла собой принцесса, которую мы — отряд рыцарей Рунсибела и их оруженосцев — встретили в монастыре благочестивых жен и эскортировали на пути в крепость короля. Какая это была надменная, высокомерная и капризная особа, какой небезопасной спутницей она мне казалась. И ведь не без оснований!
В ее способности причинять ближнему зло убедился, кстати говоря, и красавчик Морнингстар. Которому здорово от нее досталось за дерзостное любопытство. Но теперь передо мной была очаровательная юная особа — кокетливая, веселая, участливая, к тому же обладавшая острым, проницательным умом и незаурядной интуицией. А какую отвагу она выказала, когда мы попадали в тяжелые и опасные ситуации, как сильно в ней было развито чувство товарищества… И вот, если хоть на миг допустить мысль, что мы с ней могли бы… быть вместе… Я невольно поежился… Вдруг опасная сумасшедшая, которую я освободил из рук гарпов при помощи феникса и которая чуть не угробила меня в лесу, швырнув с дерева меч острием вниз, займет свое место в телесной оболочке принцессы? Быть связанным пожизненными узами с таким созданием — это худшая из бед, какие могут приключиться с человеком. И вряд ли в подобном случае жизнь моя окажется долгой… Разве что…
Разве что мои опасения напрасны. Как знать, вдруг именно та капризная, вздорная и злобная Энтипи была лишь выдуманным образом, в который девчонка вжилась, чтобы досадить родителям и придворным? И только теперь, проникнувшись ко мне приязнью, она наконец сбросила эту дурацкую маску?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100