Но в те минуты я всего этого, конечно, не осознавал. Душа моя ликовала, тело из последних сил противилось болезни.
Мне хотелось как можно полней насладиться своей властью над благородными сэрами. Разозлить их еще больше, если появится возможность. О последствиях для себя я не помышлял, не до того было.
Нет, вы только представьте, я, еще столь недавно бывший объектом их снисходительного участия, их брезгливой жалости, сумел-таки за себя постоять! Так себя с ними повел, что презрительные усмешки без следа исчезли с их надменных лиц! Приятели сэра Юстуса просто оцепенели от изумления, у них в головах попросту не укладывалось, как это я, ничтожнейший из ничтожных, кусок дерьма под их благородными подошвами, осмелился открыто и недвусмысленно выразить им свое презрение. Разумеется, никому из этого сброда и в голову не могло прийти, что я, незаконный отпрыск кого-то из их компании, никогда в жизни не заблуждался насчет душевных свойств доблестного рыцарства. В отличие от большинства истерийских простолюдинов, свято веривших в «чистоту помыслов» и прочую подобную чушь, я хорошо знал, чего они на самом деле стоят, все эти самовосхваления власть предержащих, но помалкивал об этом. Знания — это та же власть, а я не собирался ни с кем делиться даже той малой ее толикой, какая мне перепала на этой земле.
— Как я смею, говорите?! А вы как смеете?! — Я всем телом налег на посох, придерживаясь за него правой рукой, а свободной левой обвел всех присутствующих. — Как вы смеете себя называть благородными рыцарями и защитниками справедливости? Плевать я хотел на ваши подачки! Плевал я на всех вас!
Усатый толстяк аж затрясся от злости, но с места не сдвинулся. Вряд ли сэр рыцарь снизойдет до того, чтобы марать руки о калеку-простолюдина, мелькнуло у меня в голове. Хватая ртом воздух, он пробасил:
— Ты никак забыл, где находишься? И кто ты такой? И кто такие мы? Вот, — и он указал трясущимся пальцем на Юстуса, — достославный сэр Юстус из Хайборна! Я — сэр Кореолис, родом из Срединных земель, которыми владею. А ты откуда взялся, дерзкий и наглый УРОД?
— Я? — Собственный голос показался мне чужим и незнакомым, таким он вдруг сделался густым и полнозвучным, несмотря на то что у меня ужасно болела грудь и отчаянно першило в горле. — А я Невпопад из Ниоткуда, хромоногий шлюхин сын, и самое лучшее, что я вам могу предложить, — это поцеловать меня в мой увечный зад. Милости прошу!
Вот теперь-то, подумал я, они прикажут стражникам вышвырнуть меня за ворота. И только когда Юстус и Кореолис выхватили мечи из ножен, понял, что ошибся.
— А вот теперь-то, — мягко и вкрадчиво проговорил сэр Юстус, — я тебя, Невпопада из Ниоткуда, отправлю в никуда. Или уж по крайней мере ты у меня недосчитаешься своего презренного уха, или руки, или своей хромой ноги…
Голос его звучал так нежно, что я на секунду поверил было в возможность удрать из зала Справедливости невредимым. Принял его слова за очередное предложение убраться восвояси. Но просчитался и в этом: сэр Юстус без дальнейших слов двинулся на меня в наступление. И хотя он был вооружен всего лишь коротким мечом, его намерение сулило мне верную погибель. Короткий широкий клинок, сверкнувший в его руке, выглядел до ужаса острым. Сэр Юстус наверняка в совершенстве владел этим оружием. Выходило, что шансов уцелеть у меня не было никаких. Я не без удивления заметил, что на его правой руке, сжимавшей рукоятку меча, недоставало двух пальцев.
Кореолис также решил принять участие в расправе надо мной. Он подходил ко мне с другой стороны, двигаясь очень медленно — наверняка чтобы не лишать Юстуса удовольствия нанести мне первый удар. Рыцари, наблюдавшие за этой сценой, дружным хором издали возглас одобрения. Воображаю, с каким удовольствием они наблюдали бы за двумя своими товарищами, крошащими хромоногого наглеца простолюдина на мелкие кусочки.
Разумеется, я рассудил, что правильно поступлю, лишив их такой радости. И бросился бежать со всех ног.
Верней, попытался спастись отчаянным бегством. Но из этого у меня ничего не вышло: хромая нога предательски подвернулась, а тут еще голова закружилась, в ушах отчаянно зашумело, и я не смог удержать равновесия. Нет, я, конечно, попытался выпрямиться, уцепился за посох, подтянул к нему ослабевшую нижнюю часть тела, но мои ступни бессильно скользнули по каменному полу, и я свалился на спину, понимая, что пропал. Единственное, на что я еще мог надеяться, — это на то, что Юстус, благороднорожденный сэр, не станет приканчивать лежачего. Однако при взгляде на него и эта последняя моя надежда развеялась как дым: в глазах сэра Юстуса по-прежнему горела кровожадная злоба. Оскорбленный в своих лучших чувствах, он решил нипочем не давать мне спуску. Я должен был ответить за свою дерзость. Остановившись в паре футов от меня, он занес свой меч над головой — в точности как мясник, готовящийся разрубить кабанью тушу.
Представьте, как я себя в тот миг почувствовал. Я был уже почитай что на том свете. И тут сквозь лихорадочную дымку, застилавшую взор, вдруг с совершенной ясностью увидал свой посох, который я по-прежнему держал на отлете, так что рукоятка с драконьей пастью легонько покачивалась в соблазнительной… в восхитительной… в спасительной для меня близости от детородных органов сэра Юстуса, контуры которых выгодно обрисовывала тонкая ткань панталон.
Я нажал на нижнюю кнопку, и четырехдюймовое лезвие с легким щелчком выдвинулось из пасти дракона, едва не коснувшись весьма и весьма уязвимого фрагмента организма сэра Юстуса.
От слуха последнего не ускользнул тонкий звон пружины, и потому сэр рыцарь инстинктивно опустил глаза… И то, что он увидел, заставило его окаменеть на месте. Что же до Кореолиса, то он, не ведая об опасности, которой нежданно-негаданно подвергся его товарищ, подобрался ко мне сбоку и в свою очередь занес над головой свой короткий меч. Не иначе как решил рассечь меня на две половины.
— На вашем месте я бы с этим повременил, — посоветовал я ему с ледяным спокойствием, удивившим меня самого.
Толстяк мгновенно оценил степень опасности, в которую был ввергнут по моей милости сэр Юстус, и лицо его, и без того багровое от злости, стало медленно приобретать пурпурный оттенок. Остальные понемногу подтянулись ближе к месту сражения. Дамы издали сконфуженные смешки и тотчас же отступили на несколько шагов в сторону.
— Ты не посмеешь… Ты… Только попробуй! — просипел Кореолис. В голосе его, однако, не было и тени уверенности. Меч свой он по-прежнему держал поднятым над головой. Но опускать его на мой тощий живот отчего-то не торопился.
— Вашим мечам пришлось бы преодолеть расстояние футов в шесть, чтобы меня прикончить, — с деловитой невозмутимостью подсчитывал я, глядя на рыцарей снизу вверх. — А мой клинок всего в каком-нибудь полудюйме от своей цели. Мне достаточно совсем легонько ткнуть им куда следует… Выходит, условия нашей задачи таковы: успеет ли простолюдин оскопить благородного сэра прежде, чем рыцари его разрубят на куски? По-моему, у меня неплохие шансы, так что… Решайте эту задачку сами.
Не без гордости вспоминаю я теперь ту речь, которую держал перед благородными дамами и господами, лежа на полу зала Справедливости и тыча своим посохом в мошонку сэра Юстуса. Высказался я впечатляюще. Особенно если учесть, что всякое слово давалось мне с неимоверным трудом. Болезнь брала свое. С каждым мгновением мне делалось все хуже. Казалось, язык распух и не помещается во рту, а собственный голос я слышал словно откуда-то издалека… Но, несмотря на это, мне удалось, так сказать, донести свои идеи до слушателей…
Когда я замолчал, в зале наступила тишина. Никто не двигался и не произносил ни звука. Мне начало казаться, что тут-то мы все и пробудем до конца своих дней и умрем, не меняя поз.
И вдруг под сводами раздался громкий и уверенный голос, какого я прежде не слыхал. Некто, мне доселе неизвестный, добродушно осведомился:
— Что такое у вас здесь творится, а?
Придворные зашевелились, словно их расколдовали, послышались придыхания, звуки шагов, шелест парчи.
— Ваше величество! — внятно произнес кто-то. Все, кроме Юстуса, Кореолиса и меня, преклонили колена перед королем. Мы же трое по-прежнему не шевелились, словно демонстрировали перед Рунсибелом живую картину.
Властитель Истерии быстрым шагом подошел к нам, и я наконец удостоился чести лицезреть его величество — разумеется, снизу вверх, так что мне мало что было видно, кроме августейших башмаков и панталон.
— Так-так, — пробормотал король. — И что бы это значило?
Тут на середину зала выпрыгнул шут, покружился на месте, вильнул бедрами, выхватил откуда-то лиру и запел дребезжащим голосом:
Убогий, но бесстрашный шлюхин сын,
В зал Справедливости вбежав проворней зайца,
Двум рыцарям противится один
И сэру Юстусу готов оттяпать…
Я как раз начал терять сознание и потому последнего слова не расслышал. Просто угадал. И побожусь, что не ошибся.
9
И ВОТ МЕНЯ опять угораздило попасть под дождь.
Во всяком случае, так мне сперва показалось. По лбу и щекам струилась холодная вода, и я попытался смахнуть с лица избыток влаги. Но это оказалось не так-то просто. Я не мог шевельнуть рукой. Удивился этому, но как-то отстраненно, словно все происходило с кем-то другим, а не со мной. Нет, я не был ранен, просто так ослабел, что конечности мне не повиновались.
Попытка заговорить тоже окончилась неудачей. Мне удалось выжать из себя лишь какой-то сдавленный хрип. Вокруг царили мрак и холод, и продолжалось это до тех пор, пока кто-то не убрал с моего лица влажную тряпицу. И я зажмурился от нестерпимо яркого света, лившегося в комнату сквозь окно у моей кровати.
— Где-е?.. — простонал я, но не смог закончить фразу. Начало, что и говорить, было блестящее. Да и это-то единственное слово я вряд ли сумел произнести членораздельно, так саднило в горле.
Надо мной с улыбкой склонилась незнакомая женщина в темно-синем платье простого покроя. Какая-нибудь служанка, решил я, безуспешно силясь улыбнуться ей в ответ. Симпатичная, пронеслось у меня в голове, заботливая, совсем как моя Маделайн. Да и по возрасту она мне в матери годилась. Ей было, пожалуй, за сорок, а точней, к пятидесяти. Ее большие карие глаза смотрели на меня приветливо и дружелюбно, с едва уловимой насмешкой, впрочем, совсем не обидной, скорей дружеской. Свои черные с заметной проседью волосы она собрала на затылке в тугой пучок, стянув его сеткой. Первые ее слова были обращены не ко мне, а к кому-то, находившемуся в комнате вне поля моего зрения:
— Ступай доложи: наш юный бунтарь пришел в себя.
А после она сразу переключила внимание на мою персону, и улыбка на ее добродушном лице стала шире. Продолжая вытирать мне лицо мокрой холодной тряпицей, так усердно, словно оно было покрыто грязью и она вознамерилась всю ее стереть, женщина весело проговорила:
— Привет. Ну и напугал же ты нас, негодник этакий!
— Напугал? — прохрипел я. На сей раз мне удалось высказаться достаточно внятно. — Чем… напугал?
Она снова погрузила тряпку в плошку с водой, тщательно ее отжала и приложила к моему лбу. Тут только я заметил, что лежу голый по пояс под чистыми тонкими простынями, прикосновение к которым приятно холодило кожу.
— Ты был в беспамятстве долгих три дня, — вздохнула женщина. — Каких трудов нам стоило тебя поить! Но к счастью, у нас служат плетельщики-лекари. Они куда искусней любых докторов.
Я внутренне содрогнулся при мысли о том, что кто-то врачевал мою болезнь посредством магии. Для меня куда предпочтительней были методы Тэсита, тот любую хворь излечивал травами и кореньями, в которых и меня научил малость разбираться.
— Три… дня… — повторил я, не без усилия разомкнув пересохшие губы.
Служанка подала мне чашу с водой. Я стал жадно пить. Хоть она и говорила, что меня пытались поить, я испытывал ужасную жажду, словно внутри у меня все огнем спалило. И тотчас же поплатился за свою неосторожность: поперхнулся и закашлялся, расплескав воду. Но женщина на меня не рассердилась, хотя несколько капель попало даже на ее платье. Взяв со стола сухую тряпку, она молча прижала ее к пятну на подоле.
— Три дня? — снова переспросил я.
Она кивнула.
— Тебя сильно лихорадило из-за простуды. Стражники у ворот сказали, что ты вымок под дождем, измерзся, а после долго стоял под палящим солнцем. Этого было бы довольно, чтобы свалить с ног даже самого выносливого и крепкого мужчину.
— Значит, мне есть чем гордиться… — Я это сказал в шутку, и она на нее тотчас же ответила добродушной и ободряющей улыбкой. Мне все больше нравилась эта немолодая особа. Что-то неуловимое в ней мучительно напоминало мне мою незабвенную Маделайн.
— Так я… в лечебнице, да?
Женщина, продолжая улыбаться, покачала головой. Терпения ей было не занимать. А может, я ее забавлял своими вопросами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Мне хотелось как можно полней насладиться своей властью над благородными сэрами. Разозлить их еще больше, если появится возможность. О последствиях для себя я не помышлял, не до того было.
Нет, вы только представьте, я, еще столь недавно бывший объектом их снисходительного участия, их брезгливой жалости, сумел-таки за себя постоять! Так себя с ними повел, что презрительные усмешки без следа исчезли с их надменных лиц! Приятели сэра Юстуса просто оцепенели от изумления, у них в головах попросту не укладывалось, как это я, ничтожнейший из ничтожных, кусок дерьма под их благородными подошвами, осмелился открыто и недвусмысленно выразить им свое презрение. Разумеется, никому из этого сброда и в голову не могло прийти, что я, незаконный отпрыск кого-то из их компании, никогда в жизни не заблуждался насчет душевных свойств доблестного рыцарства. В отличие от большинства истерийских простолюдинов, свято веривших в «чистоту помыслов» и прочую подобную чушь, я хорошо знал, чего они на самом деле стоят, все эти самовосхваления власть предержащих, но помалкивал об этом. Знания — это та же власть, а я не собирался ни с кем делиться даже той малой ее толикой, какая мне перепала на этой земле.
— Как я смею, говорите?! А вы как смеете?! — Я всем телом налег на посох, придерживаясь за него правой рукой, а свободной левой обвел всех присутствующих. — Как вы смеете себя называть благородными рыцарями и защитниками справедливости? Плевать я хотел на ваши подачки! Плевал я на всех вас!
Усатый толстяк аж затрясся от злости, но с места не сдвинулся. Вряд ли сэр рыцарь снизойдет до того, чтобы марать руки о калеку-простолюдина, мелькнуло у меня в голове. Хватая ртом воздух, он пробасил:
— Ты никак забыл, где находишься? И кто ты такой? И кто такие мы? Вот, — и он указал трясущимся пальцем на Юстуса, — достославный сэр Юстус из Хайборна! Я — сэр Кореолис, родом из Срединных земель, которыми владею. А ты откуда взялся, дерзкий и наглый УРОД?
— Я? — Собственный голос показался мне чужим и незнакомым, таким он вдруг сделался густым и полнозвучным, несмотря на то что у меня ужасно болела грудь и отчаянно першило в горле. — А я Невпопад из Ниоткуда, хромоногий шлюхин сын, и самое лучшее, что я вам могу предложить, — это поцеловать меня в мой увечный зад. Милости прошу!
Вот теперь-то, подумал я, они прикажут стражникам вышвырнуть меня за ворота. И только когда Юстус и Кореолис выхватили мечи из ножен, понял, что ошибся.
— А вот теперь-то, — мягко и вкрадчиво проговорил сэр Юстус, — я тебя, Невпопада из Ниоткуда, отправлю в никуда. Или уж по крайней мере ты у меня недосчитаешься своего презренного уха, или руки, или своей хромой ноги…
Голос его звучал так нежно, что я на секунду поверил было в возможность удрать из зала Справедливости невредимым. Принял его слова за очередное предложение убраться восвояси. Но просчитался и в этом: сэр Юстус без дальнейших слов двинулся на меня в наступление. И хотя он был вооружен всего лишь коротким мечом, его намерение сулило мне верную погибель. Короткий широкий клинок, сверкнувший в его руке, выглядел до ужаса острым. Сэр Юстус наверняка в совершенстве владел этим оружием. Выходило, что шансов уцелеть у меня не было никаких. Я не без удивления заметил, что на его правой руке, сжимавшей рукоятку меча, недоставало двух пальцев.
Кореолис также решил принять участие в расправе надо мной. Он подходил ко мне с другой стороны, двигаясь очень медленно — наверняка чтобы не лишать Юстуса удовольствия нанести мне первый удар. Рыцари, наблюдавшие за этой сценой, дружным хором издали возглас одобрения. Воображаю, с каким удовольствием они наблюдали бы за двумя своими товарищами, крошащими хромоногого наглеца простолюдина на мелкие кусочки.
Разумеется, я рассудил, что правильно поступлю, лишив их такой радости. И бросился бежать со всех ног.
Верней, попытался спастись отчаянным бегством. Но из этого у меня ничего не вышло: хромая нога предательски подвернулась, а тут еще голова закружилась, в ушах отчаянно зашумело, и я не смог удержать равновесия. Нет, я, конечно, попытался выпрямиться, уцепился за посох, подтянул к нему ослабевшую нижнюю часть тела, но мои ступни бессильно скользнули по каменному полу, и я свалился на спину, понимая, что пропал. Единственное, на что я еще мог надеяться, — это на то, что Юстус, благороднорожденный сэр, не станет приканчивать лежачего. Однако при взгляде на него и эта последняя моя надежда развеялась как дым: в глазах сэра Юстуса по-прежнему горела кровожадная злоба. Оскорбленный в своих лучших чувствах, он решил нипочем не давать мне спуску. Я должен был ответить за свою дерзость. Остановившись в паре футов от меня, он занес свой меч над головой — в точности как мясник, готовящийся разрубить кабанью тушу.
Представьте, как я себя в тот миг почувствовал. Я был уже почитай что на том свете. И тут сквозь лихорадочную дымку, застилавшую взор, вдруг с совершенной ясностью увидал свой посох, который я по-прежнему держал на отлете, так что рукоятка с драконьей пастью легонько покачивалась в соблазнительной… в восхитительной… в спасительной для меня близости от детородных органов сэра Юстуса, контуры которых выгодно обрисовывала тонкая ткань панталон.
Я нажал на нижнюю кнопку, и четырехдюймовое лезвие с легким щелчком выдвинулось из пасти дракона, едва не коснувшись весьма и весьма уязвимого фрагмента организма сэра Юстуса.
От слуха последнего не ускользнул тонкий звон пружины, и потому сэр рыцарь инстинктивно опустил глаза… И то, что он увидел, заставило его окаменеть на месте. Что же до Кореолиса, то он, не ведая об опасности, которой нежданно-негаданно подвергся его товарищ, подобрался ко мне сбоку и в свою очередь занес над головой свой короткий меч. Не иначе как решил рассечь меня на две половины.
— На вашем месте я бы с этим повременил, — посоветовал я ему с ледяным спокойствием, удивившим меня самого.
Толстяк мгновенно оценил степень опасности, в которую был ввергнут по моей милости сэр Юстус, и лицо его, и без того багровое от злости, стало медленно приобретать пурпурный оттенок. Остальные понемногу подтянулись ближе к месту сражения. Дамы издали сконфуженные смешки и тотчас же отступили на несколько шагов в сторону.
— Ты не посмеешь… Ты… Только попробуй! — просипел Кореолис. В голосе его, однако, не было и тени уверенности. Меч свой он по-прежнему держал поднятым над головой. Но опускать его на мой тощий живот отчего-то не торопился.
— Вашим мечам пришлось бы преодолеть расстояние футов в шесть, чтобы меня прикончить, — с деловитой невозмутимостью подсчитывал я, глядя на рыцарей снизу вверх. — А мой клинок всего в каком-нибудь полудюйме от своей цели. Мне достаточно совсем легонько ткнуть им куда следует… Выходит, условия нашей задачи таковы: успеет ли простолюдин оскопить благородного сэра прежде, чем рыцари его разрубят на куски? По-моему, у меня неплохие шансы, так что… Решайте эту задачку сами.
Не без гордости вспоминаю я теперь ту речь, которую держал перед благородными дамами и господами, лежа на полу зала Справедливости и тыча своим посохом в мошонку сэра Юстуса. Высказался я впечатляюще. Особенно если учесть, что всякое слово давалось мне с неимоверным трудом. Болезнь брала свое. С каждым мгновением мне делалось все хуже. Казалось, язык распух и не помещается во рту, а собственный голос я слышал словно откуда-то издалека… Но, несмотря на это, мне удалось, так сказать, донести свои идеи до слушателей…
Когда я замолчал, в зале наступила тишина. Никто не двигался и не произносил ни звука. Мне начало казаться, что тут-то мы все и пробудем до конца своих дней и умрем, не меняя поз.
И вдруг под сводами раздался громкий и уверенный голос, какого я прежде не слыхал. Некто, мне доселе неизвестный, добродушно осведомился:
— Что такое у вас здесь творится, а?
Придворные зашевелились, словно их расколдовали, послышались придыхания, звуки шагов, шелест парчи.
— Ваше величество! — внятно произнес кто-то. Все, кроме Юстуса, Кореолиса и меня, преклонили колена перед королем. Мы же трое по-прежнему не шевелились, словно демонстрировали перед Рунсибелом живую картину.
Властитель Истерии быстрым шагом подошел к нам, и я наконец удостоился чести лицезреть его величество — разумеется, снизу вверх, так что мне мало что было видно, кроме августейших башмаков и панталон.
— Так-так, — пробормотал король. — И что бы это значило?
Тут на середину зала выпрыгнул шут, покружился на месте, вильнул бедрами, выхватил откуда-то лиру и запел дребезжащим голосом:
Убогий, но бесстрашный шлюхин сын,
В зал Справедливости вбежав проворней зайца,
Двум рыцарям противится один
И сэру Юстусу готов оттяпать…
Я как раз начал терять сознание и потому последнего слова не расслышал. Просто угадал. И побожусь, что не ошибся.
9
И ВОТ МЕНЯ опять угораздило попасть под дождь.
Во всяком случае, так мне сперва показалось. По лбу и щекам струилась холодная вода, и я попытался смахнуть с лица избыток влаги. Но это оказалось не так-то просто. Я не мог шевельнуть рукой. Удивился этому, но как-то отстраненно, словно все происходило с кем-то другим, а не со мной. Нет, я не был ранен, просто так ослабел, что конечности мне не повиновались.
Попытка заговорить тоже окончилась неудачей. Мне удалось выжать из себя лишь какой-то сдавленный хрип. Вокруг царили мрак и холод, и продолжалось это до тех пор, пока кто-то не убрал с моего лица влажную тряпицу. И я зажмурился от нестерпимо яркого света, лившегося в комнату сквозь окно у моей кровати.
— Где-е?.. — простонал я, но не смог закончить фразу. Начало, что и говорить, было блестящее. Да и это-то единственное слово я вряд ли сумел произнести членораздельно, так саднило в горле.
Надо мной с улыбкой склонилась незнакомая женщина в темно-синем платье простого покроя. Какая-нибудь служанка, решил я, безуспешно силясь улыбнуться ей в ответ. Симпатичная, пронеслось у меня в голове, заботливая, совсем как моя Маделайн. Да и по возрасту она мне в матери годилась. Ей было, пожалуй, за сорок, а точней, к пятидесяти. Ее большие карие глаза смотрели на меня приветливо и дружелюбно, с едва уловимой насмешкой, впрочем, совсем не обидной, скорей дружеской. Свои черные с заметной проседью волосы она собрала на затылке в тугой пучок, стянув его сеткой. Первые ее слова были обращены не ко мне, а к кому-то, находившемуся в комнате вне поля моего зрения:
— Ступай доложи: наш юный бунтарь пришел в себя.
А после она сразу переключила внимание на мою персону, и улыбка на ее добродушном лице стала шире. Продолжая вытирать мне лицо мокрой холодной тряпицей, так усердно, словно оно было покрыто грязью и она вознамерилась всю ее стереть, женщина весело проговорила:
— Привет. Ну и напугал же ты нас, негодник этакий!
— Напугал? — прохрипел я. На сей раз мне удалось высказаться достаточно внятно. — Чем… напугал?
Она снова погрузила тряпку в плошку с водой, тщательно ее отжала и приложила к моему лбу. Тут только я заметил, что лежу голый по пояс под чистыми тонкими простынями, прикосновение к которым приятно холодило кожу.
— Ты был в беспамятстве долгих три дня, — вздохнула женщина. — Каких трудов нам стоило тебя поить! Но к счастью, у нас служат плетельщики-лекари. Они куда искусней любых докторов.
Я внутренне содрогнулся при мысли о том, что кто-то врачевал мою болезнь посредством магии. Для меня куда предпочтительней были методы Тэсита, тот любую хворь излечивал травами и кореньями, в которых и меня научил малость разбираться.
— Три… дня… — повторил я, не без усилия разомкнув пересохшие губы.
Служанка подала мне чашу с водой. Я стал жадно пить. Хоть она и говорила, что меня пытались поить, я испытывал ужасную жажду, словно внутри у меня все огнем спалило. И тотчас же поплатился за свою неосторожность: поперхнулся и закашлялся, расплескав воду. Но женщина на меня не рассердилась, хотя несколько капель попало даже на ее платье. Взяв со стола сухую тряпку, она молча прижала ее к пятну на подоле.
— Три дня? — снова переспросил я.
Она кивнула.
— Тебя сильно лихорадило из-за простуды. Стражники у ворот сказали, что ты вымок под дождем, измерзся, а после долго стоял под палящим солнцем. Этого было бы довольно, чтобы свалить с ног даже самого выносливого и крепкого мужчину.
— Значит, мне есть чем гордиться… — Я это сказал в шутку, и она на нее тотчас же ответила добродушной и ободряющей улыбкой. Мне все больше нравилась эта немолодая особа. Что-то неуловимое в ней мучительно напоминало мне мою незабвенную Маделайн.
— Так я… в лечебнице, да?
Женщина, продолжая улыбаться, покачала головой. Терпения ей было не занимать. А может, я ее забавлял своими вопросами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100