«Мед, — пронеслось у меня в голове. — Причем настоящий, а не то разбавленное пойло, которое у нас в трактире подают посетителям».
Это он, значит, угостить меня решил. Я не верил своим глазам. Но еще больше меня удивило отсутствие привычных злобно-издевательских ноток в его голосе, когда он со мной заговорил.
— Я тебе сочувствую. Жаль твою мать, правда, — сказал Строкер. — Она невинно пострадала. И заслуживает, чтобы за нее отомстили честь по чести. По всей справедливости.
Это было все, что он произнес, прежде чем повернуться, чтобы уйти. На долю секунды мне даже показалось, что в уголке его косого глаза блеснула влага…
— Где ж мне искать справедливость? — уныло спросил я.
Он оглянулся и вперил в меня взгляд своих маленьких мутных глаз. На его жирном лице появилось выражение искреннего недоумения. Ответ для него был совершенно очевиден.
— У короля, где ж еще, дурная твоя башка? — С этими словами он побрел прочь из зала, на ходу мотая головой. Ему все еще не верилось, чтобы я мог быть так глуп — не знать того, что известно любому младенцу, последнему недоумку, каждому бродяге.
При всей моей нелюбви к Строкеру, я не мог на сей раз им не восхититься. Старик мне посочувствовал, как умел, да еще и дал неплохой совет. Дело том, что наш славный король Рунсибел снискал себе громкую славу среди населения Истерии как весьма искушенный, милостивый, непредвзятый и справедливый третейский судья. Со всех концов страны к нему во дворец тянулись обиженные и притесняемые, а также те, кто желал разрешить назревший конфликт, не прибегая к кровопролитию. Говорили, что властелин наш почти всегда ловко и умело улаживал подобные дела. Во дворце у него даже помещение специальное имелось — зал Справедливости, куда раз в неделю являлись все, кто искал высочайшего участия в своих бедах, — знатные господа и простолюдины, богачи и нищие.
Мне лично все это прежде казалось глупостью и сплошным надувательством. Просто каким-то балаганом. Я вообще о приближенных Рунсибела и о нем самом, что греха таить, был самого невысокого мнения. И, согласитесь, имел для этого кое-какие основания. Добрый наш король всегда очень гордился своими рыцарями, он объявил их чуть ли не образцовыми гражданами, носителями всех человеческих добродетелей, однако это утверждение опровергал сам факт моего появления на свет. Зная, как гнусно королевские рыцари обошлись с моей матерью, я давным-давно пришел к выводу, что эти господа не менее злонравны, корыстны и лживы, чем любой житель королевства, не претендующий, однако, ни на рыцарское, звание, ни на обладание сверхчеловеческими достоинствами. Так что я, жалкий ублюдок, зачатый в процессе коллективного изнасилования несчастной Маделайн отрядом рыцарей, просто не мог питать к этим благородным сэрам ничего, кроме отвращения.
И все же… это соображение не заставило меня отмахнуться от слов Строкера. Ведь с тех пор, как рыцари надругались над моей матерью, прошло немало лет. Может статься, что те злодеи давно уже не служат при дворе Рунсибела. Я, конечно, не мог быть в этом полностью уверен, но и не исключал такой возможности. А кроме того — и эта мысль показалась мне весьма соблазнительной, — если Рунсибел поручит своим воинам отомстить людям Меандра за мою мать, то я буду счастливо избавлен от необходимости подставлять свою шею под мечи и копья последних. Пусть с проклятыми скитальцами бьются солдаты регулярной армии — в конце концов, не зря же их этому учили. Вот это был бы для меня отличный способ отомстить за смерть Маделайн, не рискуя при этом собственной шкурой.
Нет, старина Строкер и впрямь дал мне замечательный, бесценный совет, которым я решил непременно воспользоваться.
Погребальных дел мастер явился в оговоренный срок, едва забрезжил рассвет. Задержись он на каких-нибудь полдня, и боюсь, тело моей бедной матери начало бы… портиться. Он оказался высоким, тощим пожилым мужчиной с мрачноватым бледным лицом. В точности так и должны, по моему мнению, выглядеть все, кто выбрал для себя такую профессию. Строкер, превратившийся для меня просто в какой-то кладезь сюрпризов, сунул ему в руку несколько монет. На нормальные похороны этого бы, конечно, не хватило, но сумма оказалась вполне достаточной для скромной индивидуальной кремации. Это, по-моему, было куда предпочтительней для моей Маделайн, чем если бы ее бедное тело сгорело в куче из полудюжины трупов, в компании каких-то усопших незнакомцев.
Вся эта грустная процедура заняла немного времени и собрала мало желающих проститься с покойницей. Кремация, разумеется, происходила на открытом воздухе. Печь была заранее натоплена. Тело матери, облаченное в погребальные одежды, просунули в нее через металлические ворота, которые тотчас же захлопнулись с тяжелым оглушительным лязгом. В нем было столько безнадежности, в этом скрежещущем звуке, в нем слышался такой тоскливый надрыв, как если бы кто-то чужой и безжалостный навсегда отрезал мать от жизни и от меня гигантскими ножницами. Я едва удержался, чтобы не зажать уши руками. Астел, стоявшая рядом, крепко сжала мою ладонь. С тех пор как мы с ней «поладили», она сделалась, пожалуй, чересчур навязчивой. В будущем это могло сулить проблемы, но пока я не возражал. Строкер, разумеется, тоже притащился, а заодно и несколько завсегдатаев трактира, которые явились, чтобы воздать Маделайн должное за ее «таланты» и за ровный, приветливый нрав.
Из короткой, широкой трубы на крыше печи начал вырываться черный дым. Он столбом поднимался в небо и таял в необозримой вышине. Похоронщик вел церемонию по всем правилам. Пробормотав несколько подобающих случаю слов, он обратился к присутствующим с вопросом, не желает ли кто-либо произнести речь. Никто на это предложение не отозвался. Я чувствовал, что должен был что-нибудь сказать, но вместо того, чтобы выйти вперед и выдавить из себя хоть несколько слов прощания, стоял столбом, словно язык проглотив. Мне было немного стыдно, но в то же время я осознавал, насколько пусты и лицемерны все эти надгробные речи, кто бы их ни произносил. Вот будь моя мать все еще жива, я непременно сумел бы выразить в словах всю мою любовь к ней. Но с этим своим благим намерением я немного запоздал… Потому и стоял молча. Не хотелось при всех сморозить какую-нибудь глупость.
Астел вдруг возьми да и толкни меня в бок. Я сердито на нее покосился, а она кивком указала мне на место в центре круга собравшихся, у самой печи. В глазах ее горела решимость. Я малость струхнул: еще чего доброго скандал устроит! — и покорно, припадая на свою негодную ногу сильней, чем обычно, чтобы мне посочувствовали и не судили строго, поплелся к печи. Повернувшись лицом к участникам церемонии, я после недолгого раздумья произнес:
— Маделайн была мне хорошей матерью. У нее сложилось… собственное представление о том, каким надлежит быть нашему миру. И оно здорово разнилось с действительностью. Отныне я посвящу всю мою жизнь осуществлению того, о чем она мечтала. Потому что именно этого она всегда от меня ждала. — Замявшись, я пожал плечами, кивнул и прибавил: — Спасибо за внимание.
Представьте себе, у Астел в глазах заблестели слезы! Вот уж не думал, что столь жалкая надгробная речь произведет на нее такое впечатление. Кто-то одобрительно похлопал меня по плечу. Кому ж бы это быть, как не Строкеру, с ужасом подумал я. Вот так дела! Я вовсе не был готов к столь стремительным переменам окружавшего меня мира. Меньше всего на свете мне хотелось становиться объектом доброты Строкера и свидетелем сентиментальности Астел. Уж кого-кого, а эту девицу я всегда считал образцом рассудочности и прагматизма.
У самой дальней кромки пустоши, на которой происходила кремация, начинались лесные заросли. То был один из рубежей Элдервуда. Я всмотрелся в далекие очертания кустарника и деревьев и, разумеется… разумеется, разглядел едва заметную тонкую фигурку, одетую в панталоны и куртку коричневых и зеленых тонов. Вскоре она исчезла, буквально растворившись на фоне леса.
Мы стояли у печи и молча смотрели на дым, который продолжал густой струей валить из трубы. Изредка в воздух поднимались яркие искры и частицы черной сажи. Моя мать всегда стремилась к чему-то возвышенному. Надеюсь, там, где она теперь очутилась, ей удастся обрести все, что она тщетно искала здесь. Прошло еще несколько минут, и похоронных дел мастер вручил мне большую урну с прахом Маделайн.
— Что мне с этим делать? — растерялся я.
— Да что хочешь, — последовал равнодушный ответ. Я побрел прочь, таща тяжеленную штуковину под мышкой. Никто и не подумал предложить мне свою помощь. Может статься, думали, что я это почту за оскорбление. Ну не дураки ли, честное слово! Придет же в голову такая чушь собачья! Да стоило бы кому-нибудь из них только заикнуться о желании помочь, я мигом препоручил бы им урну со всем ее содержимым. Ни секунды бы не промешкал. Астел семенила рядом со мной, и я обратился к ней с вопросом:
— Как по-твоему, куда мне ее девать?
— Придет время, сам узнаешь, — уклончиво ответила она.
Вечером в трактире было непривычно тихо. Я сидел в одиночестве, не сводя глаз с урны, и ко мне никто не подсаживался. За исключением Строкера. Тот как-то неожиданно подобрался сбоку и плюхнулся со мной рядом.
— Слушай сюда, — просипел он. — Проку от тебя всегда было кот наплакал. Но я тебя не гоню. Оставайся, коли пожелаешь. Только уж не обессудь, придется тебе поработать на совесть за стол и крышу над головой. А как иначе-то? До сих пор ты был ленивым паршивцем…
— Вы уверены? — бесцветным голосом прервал его я.
— А то ты сам не знаешь! — В подтверждение своих слов Строкер звонко хлопнул себя по коленям обеими массивными ладонями. Звук получился таким сочным, что многие повернули головы в нашу сторону. — А теперь изволь вести себя как подобает. Задаром тебе у меня ничего не перепадет, так и знай. — Он провел пальцем по шее у самого ее основания. — У меня до сих пор тут отметина осталась от твоих зубов. Теперь ее толком-то и не разглядеть, но нащупать можно. С самого дня рождения ты был пакостным маленьким уродцем.
— Так зачем бы вам оставлять тут такого ленивого паршивца и пакостного маленького уродца, как я? — От злости у меня аж дыхание перехватило. — Чтобы было над кем поиздеваться? Чтобы унижать меня на правах хозяина и господина, совершенно безнаказанно? И сколько я, по-вашему, должен на вас работать, чтобы заслужить право на ночлег среди лошадей?
В глазах Строкера блеснула злость.
— А я-то хотел с тобой по-хорошему! Видать, не стоишь ты того. Да и чему ж тут удивляться? Неблагодарный щенок, вот ты кто после этого!
— Ясное дело. И я о том же.
Встав из-за стола, он с такой силой оттолкнул ножищей стул, что тот с грохотом свалился на пол. Не знаю, в какую форму могла бы в дальнейшем вылиться его злость, если бы он внезапно решил не давать ей воли и не убрался прочь, покачивая головой. Но я не долго оставался в одиночестве. Через минуту мне на плечо легла теплая, легкая рука, и я, не оборачиваясь, догадался, что рядом остановилась Астел.
— Пойдем-ка мы отсюда, — твердо сказал я.
Сборы заняли у нас совсем ничего. За все время пребывания под кровом Строкера мы с Астел почти не обзавелись имуществом. Напоследок я заглянул в конюшню. Урна с прахом Маделайн была у меня под мышкой. Астел брела сзади. Дойдя до заветного, самого дальнего угла, я приподнял доски, под которыми в течение последних нескольких лет хранились мои сокровища. При виде жестяной коробки меня охватило чувство ликования и гордости. Я столько раз, бывало, подавлял в себе желание похвастаться своими нечестно нажитыми золотыми перед матерью, когда она мне надоедала разговорами о моей судьбе и великом будущем, или перед Строкером, если тому случалось заявить, что я, дескать, ни на что не гожусь и ничего никогда в жизни не заработаю. Теперь же настал час моего триумфа. И пусть матери уже нет в живых, пусть желание демонстрировать мои достижения Строкеру испарилось без следа, зато хоть Астел увидит, на что я горазд, сколько денег я успел добыть. За все то время, что я терпеливо и упорно откладывал монету к монете, у меня успела накопиться изрядная сумма. Небольшое состояние, если быть точным. Уверен, бедная Маделайн прятала у себя в матрасе куда менее внушительный капитал! Правда и то, что мне, в отличие от нее, не приходилось тратиться на оплату стола и крова.
— Астел… — самодовольно пробормотал я, — нет, ты только взгляни на это…
Повернув голову в ее сторону, я только и успел заметить, как она замахивается на меня урной с прахом Маделайн. Астел твердо упиралась в доски пола расставленными в стороны сильными ногами и, согнув талию, метила тяжелой штуковиной прямо мне в голову. Прежде чем я успел осознать, что она замыслила, урна с треском опустилась на мою макушку. Я потерял равновесие и рухнул навзничь на жесткий пол. Чувствуя на губах вкус крови, оглушенный ударом, я все же сумел приподняться, но Астел тем временем успела снова занести урну над головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100