Да уж почти десять лет, сообразил убийца, и за это время он постарел, движения его стали не такими отточенными, тогда как на темного эльфа, который вполне мог прожить и тысячу лет, прошедшие годы не наложили никакого отпечатка.
Да, именно Дзирт подтолкнул его на небезопасную дорогу самопознания. Тьма, увиденная Энтрери, показалась еще непроглядней, когда он отправился по следам отступника-дроу. Дзирт сражался с Энтрери на высоком уступе в окрестностях Мифрил Халла и победил его. Убийцы уже не было бы в живых, если бы некий темный эльф по имени Джарлакс, живший по своим собственным правилам, не спас его. Джарлакс же и взял его с собой в Мензоберранзан, громадный город дроу, оплот Паучьей Королевы Ллос. В этом городе, где властвовали интриги и жестокость, наемный убийца из рода людей оказался в незавидном положении. Здесь убийцей был каждый, и к Энтрери, несмотря на его высокое мастерство, относились всего лишь как к человеку, что автоматически ставило его ниже последних подонков общества дроу.
Но не только непривычное положение отверженного в городе темных эльфов наложило на него глубокий отпечаток. Здесь он вдруг понял, насколько пустым было его существование. В городе, населенном подобиями самого Артемиса Энтрери, он внезапно осознал всю нелепость своего убеждения в том, что холодная приверженность чистому искусству убийства ставит его выше сброда. Теперь, глядя на раскинувшийся внизу Калимпорт, когда-то бывший ему домом и ставший, похоже, его последним прибежищем, он понял это со всей ясностью.
Темный загадочный Мензоберранзан смирил гордыню Артемиса Энтрери.
Возвращаясь в Калимпорт, Энтрери не раз спрашивал себя, действительно ли он хочет сюда вернуться. Он понимал, что первое время находиться в городе будет небезопасно, но некоторая неровность его обычно уверенного упругого шага была вызвана вовсе не страхом смерти. Ему было страшно жить дальше.
Внешне в Калимпорте — городе миллионов нищих, как привык называть его Энтрери, — почти ничто не изменилось. Он проходил мимо десятков нагих и завернутых в лохмотья несчастных, валявшихся на обочинах дорог, куда утром их отогнала городская стража, освобождая проезд для позолоченных карет богатых торговцев. Они тянули к Энтрери дрожащие костлявые руки, такие слабые, что люди не могли удержать их на весу даже в продолжение тех кратких мгновений, пока равнодушный убийца проходил мимо, не удостоив их взглядом.
Куда же податься, спрашивал он себя. Его прежний наниматель паша Пуук давно был мертв. Его убила могучая пантера Дзирта Это случилось, когда Энтрери уже выполнил задание паши и доставил обратно и Реджиса, и рубиновую подвеску. После этого невеселого происшествия Энтрери недолго оставался в Калимпорте. Ведь он привел Реджиса живым, что несколько подпортило его репутацию в глазах не отличавшихся состраданием жителей города и порядком запятнало сияющий список его подвигов. Наверное, поправить положение было очень легко, просто предложив свои почти недоступные услуги другому паше или главе гильдии, но Энтрери предпочел отправиться в путь. Он жаждал отомстить Дзирту — не за убийство Пуука, нет, участь паши его нисколько не волновала, но потому, что жестокая схватка с дроу в отстойниках города так и не разрешила их спор. И Энтрери был убежден, что победа досталась бы ему.
Неспешно шагая по грязным улицам, он гадал, жива ли еще в городе память о его былых подвигах. Без сомнения, многие другие наемные убийцы во время его отсутствия распускали о нем дурные слухи и преувеличивали его неудачу в деле с Реджисом, чтобы тем самым упрочить свои собственные позиции в уличном «табеле о рангах».
Подумав так, Энтрери улыбнулся, потому что ясно представил себе, как шепчутся злопыхатели, опасаясь его возмездия даже несмотря на то, что он был далеко. Что ж, пусть он больше не знает, кто и что он в этом мире. Пусть, побывав в Мензоберранзане, он словно заглянул в черное… нет, пожалуй, не в черное, а в пустое зеркало, но все же приятно было думать, что к тебе до сих пор относятся с боязливым почтением. Этого Энтрери не мог отрицать.
Хотя, возможно, почтение придется завоевывать сызнова, напомнил он себе.
Энтрери шел по знакомым улицам и все больше предавался воспоминаниям. Он знал расположение большинства домов гильдий и подозревал, что многие из них стоят в целости и сохранности, а внутри, вероятно, находятся его давнишние знакомые, пережившие чистки, которые устраивали приходившие к власти честолюбивые политики. Гильдия паши Пуука получила основательную встряску из-за убийства своего главы и последующего назначения ленивого хафлинга Реджиса его преемником. Однако этот конфуз сам Энтрери и устранил, взяв судьбу Реджиса в свои руки и уведя его связанным с собой на север. Все же, несмотря на неразбериху, воцарившуюся после этого, гильдия паши Пуука выжила. Вероятно, она цела и посейчас, хотя убийце оставалось лишь гадать, кто теперь ее возглавляет.
Наверное, разумнее всего для Энтрери было отправиться туда и вновь утвердить в городе свои позиции, но он лишь досадливо передернул плечами при этой мысли и свернул с широкой улицы, которая должна была вывести его к бывшему дворцу Пуука. Думая, что бесцельно блуждает по городу, он тем не менее вскоре переулками пришел в другое очень знакомое место и понял, что неосознанно стремился сюда, быть может, в смутной надежде воспрять духом.
Именно на этих улочках юный Артемис Энтрери впервые заявил о себе во всеуслышание. Здесь еще подростком он победил всех соперников, сомневавшихся в его первенстве, здесь он дрался с солдатом, посланным Тибблесом Ройюсетом, заместителем могущественного паши Басадони. Энтрери прикончил этого головореза, а позднее убил и самого урода Тибблеса, завоевав тем самым расположение Басадони. В свои нежные четырнадцать лет он стал лейтенантом в одной из самых влиятельных гильдий не только Калимпорта, но и всего Калимшана.
Но сейчас прошлое казалось ему далеким и чужим, и даже тень улыбки не тронула его губ при этих воспоминаниях.
Он мысленно обратился к еще более ранним годам, вспоминая череду мучений, претерпев которые, он и стал первым, все те слишком жестокие для мальчишки испытания, что ему пришлось пережить. Обман и предательство со стороны всех, кого он знал и кому верил. Самым горьким было предательство со стороны собственного отца. И все же его это больше не трогало, воспоминания уже не ранили душу. Все было пусто, бесполезно и лишено всякого смысла.
В тени одной из хибар он заметил женщину, развешивавшую белье на просушку. Она отступила ближе к дому, очевидно насторожившись. Ее тревога была вполне понятна — ведь он был здесь чужаком. Его отличный, плотный, хорошо сшитый плащ сразу выдавал в нем пришельца, случайно забредшего в эти трущобы. А чужаки нередко приносили с собой несчастья.
— От сих до сих! — послышался молодой заносчивый голос, слегка, впрочем, дрожавший от страха.
Энтрери медленно повернулся и увидел высокого юнца бандитского вида, нервно сжимавшего в руке дубинку с шипами. Энтрери окинул его тяжелым взглядом, вспомнив себя самого в этом возрасте. Хотя он не был похож на этого парня, слишком уж тот неуверен в себе. Вряд ли долго протянет.
— От сих до сих! — повторил парень громче, указывая свободной рукой от того конца улицы, откуда пришел Энтрери, на дальний.
— Прошу прощения, молодой господин, — произнес убийца, чуть поклонившись, и при этом дотронулся до драгоценного кинжала на поясе, скрытого складками плаща. Одним неуловимым движением кисти он мог метнуть оружие на пятнадцать футов и всадить глубоко в горло мальчишки, который даже пикнуть бы не успел.
— Господин, — повторил парень с недоумением в голосе. — Да, господин, — произнес он увереннее и явно довольный, решив, видимо, что такое обращение как раз к нему подходит. — Я — господин этой улицы и всех ближайших улиц, и никто не смеет ходить здесь без позволения Таддио. — При этом он несколько раз ткнул себя пальцем в грудь.
Энтрери чуть напрягся, и на один краткий миг в его черных глазах промелькнула зловещая тень смерти, а в мыслях эхом отдалось: «мертвый господин». Этот юный наглец только что бросил ему вызов, и прежний Артемис Энтрери, тот, что принимал все вызовы и всегда одерживал верх, просто уничтожил бы его на месте.
Но уязвленная гордость быстро остыла, и Энтрери не почувствовал ни раздражения, ни гнева. Он обреченно вздохнул, думая, что придется, вероятно, ввязаться уже во вторую за этот день бесполезную драку. «И все ради чего?» — думал он, разглядывая этого жалкого, растерянного мальчонку, готового отстаивать улицу, предъявлять права на которую ни одному нормальному человеку даже в голову не пришло бы.
— Я попросил у тебя прощения, молодой господин, — спокойно сказал убийца. — Я не знал, что ты здесь хозяин, потому что недавно в этих краях и несведущ в ваших обычаях.
— Так знай теперь! — зло ответил парень, осмелев после смиренного ответа Энтрери, и сделал несколько больших шагов к нему.
Энтрери сокрушенно качнул головой и потянулся к кинжалу, но потом сунул руку в кошель на поясе. Он вынул золотую монету и бросил ее под ноги юнцу, шагавшему с индюшачьей важностью.
Парнишка, которому приходилось пить воду из сточных канав и питаться объедками, которые можно было найти в переулках за домами богатых купцов, не смог скрыть изумления и немого восторга при виде такого сокровища. Однако уже в следующее мгновение он справился с собой и свысока поглядел на Энтрери.
— Этого недостаточно, — заявил он.
Убийца бросил ему еще один золотой и серебряную монету в придачу.
— Это все, что у меня есть, молодой господин, — сказал он, разведя руками.
— Смотри, если обыщу тебя и обнаружу, что врешь… — Юнец сделал зловещую паузу.
Энтрери снова вздохнул, тут же решив про себя, что, если мальчишка сделает еще хоть шаг, он убьет его без всякой пощады.
Парень наклонился и сгреб монеты.
— Если надумаешь вернуться на территорию Таддио, прихвати побольше монет, — сказал он. — Я тебя предупредил. А теперь убирайся! Иди туда, откуда пришел!
Энтрери оглянулся. Вообще-то ему было все равно куда идти, поэтому он кивнул и зашагал назад, покидая территорию Таддио, который и представить себе не мог, как широко улыбнулось ему в этот день счастье.
Высокое трехэтажное здание, отделанное блестящим мрамором и украшенное изысканной скульптурой, было и впрямь самым внушительным и великолепным среди дворцов всех воровских гильдий. Обычно люди сомнительной профессии старались быть как можно неприметнее, они жили в домах с невзрачными фасадами, Внутри, впрочем, поражавших царской роскошью. Но дворец паши Басадони не принадлежал к их числу. Старик, приближавшийся к девятому десятку и уже совсем одряхлевший, любил роскошь, равно как любил выставлять могущество и великолепие своей гильдии напоказ всему свету.
В большом зале на втором этаже, где обычно собирались па заседания доверенные лица Басадони, двое мужчин и одна женщина, по существу ведавшая всеми делами воровского цеха, выслушивали юного уличного головореза. Он едва вышел из подросткового возраста и той небольшой властью, которой обладал, был всецело обязан тому, что работал на Басадони, а уж никак не собственным достижениям.
— По крайней мере, он предан нам, — заметил Лапа, немногословный неуловимый вор, ведавший всеми тайными делами, когда Таддио вышел из зала. — Два золотых и одна серебряная монета — приличная дань для того, кто работает в этих трущобах.
— Если только это все, что он поимел с незнакомца, — презрительно фыркнула Шарлотта Веспере.
Шарлотта, шести футов роста, была самой высокой из троих. Женщина была стройна и необычайно грациозна, за что паша Басадони даже прозвал ее Ивой. Все знали, что паша Басадони взял Шарлотту в наложницы и она до сих пор еще изредка выступала в этом качестве, когда старик находил достаточно силы в своем ветхом теле. Также все знали, что Шарлотта обернула эту связь к своей выгоде и поднялась в иерархии цеха именно через постель старого паши. Она и сама всегда признавала это — за секунду до того, как убить наглеца, осмелившегося сказать ей это в лицо. Тряхнув головой, она отбросила за спину черные, до пояса волосы, и Лапа увидел кривую ухмылку на ее губах.
— Если бы Таддио получил больше, то больше и принес бы, — возразил Лапа, и, несмотря на раздражение, которое он и второй мужчина, Кадран Гордеон, всегда испытывали, разговаривая с высокомерной Шарлоттой, в его голосе был слышен лишь очень слабый отзвук его истинных чувств. Лапа был начальником тайных служб Басадони, карманников и проституток, работавших на рынке, тогда как в ведении Кадрана Гордеона были солдаты и уличные бойцы. Однако Ива негласно надзирала над всеми. Она была ближайшей помощницей Басадони, а также отдавала приказы от имени старика, который теперь редко показывался на людях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Да, именно Дзирт подтолкнул его на небезопасную дорогу самопознания. Тьма, увиденная Энтрери, показалась еще непроглядней, когда он отправился по следам отступника-дроу. Дзирт сражался с Энтрери на высоком уступе в окрестностях Мифрил Халла и победил его. Убийцы уже не было бы в живых, если бы некий темный эльф по имени Джарлакс, живший по своим собственным правилам, не спас его. Джарлакс же и взял его с собой в Мензоберранзан, громадный город дроу, оплот Паучьей Королевы Ллос. В этом городе, где властвовали интриги и жестокость, наемный убийца из рода людей оказался в незавидном положении. Здесь убийцей был каждый, и к Энтрери, несмотря на его высокое мастерство, относились всего лишь как к человеку, что автоматически ставило его ниже последних подонков общества дроу.
Но не только непривычное положение отверженного в городе темных эльфов наложило на него глубокий отпечаток. Здесь он вдруг понял, насколько пустым было его существование. В городе, населенном подобиями самого Артемиса Энтрери, он внезапно осознал всю нелепость своего убеждения в том, что холодная приверженность чистому искусству убийства ставит его выше сброда. Теперь, глядя на раскинувшийся внизу Калимпорт, когда-то бывший ему домом и ставший, похоже, его последним прибежищем, он понял это со всей ясностью.
Темный загадочный Мензоберранзан смирил гордыню Артемиса Энтрери.
Возвращаясь в Калимпорт, Энтрери не раз спрашивал себя, действительно ли он хочет сюда вернуться. Он понимал, что первое время находиться в городе будет небезопасно, но некоторая неровность его обычно уверенного упругого шага была вызвана вовсе не страхом смерти. Ему было страшно жить дальше.
Внешне в Калимпорте — городе миллионов нищих, как привык называть его Энтрери, — почти ничто не изменилось. Он проходил мимо десятков нагих и завернутых в лохмотья несчастных, валявшихся на обочинах дорог, куда утром их отогнала городская стража, освобождая проезд для позолоченных карет богатых торговцев. Они тянули к Энтрери дрожащие костлявые руки, такие слабые, что люди не могли удержать их на весу даже в продолжение тех кратких мгновений, пока равнодушный убийца проходил мимо, не удостоив их взглядом.
Куда же податься, спрашивал он себя. Его прежний наниматель паша Пуук давно был мертв. Его убила могучая пантера Дзирта Это случилось, когда Энтрери уже выполнил задание паши и доставил обратно и Реджиса, и рубиновую подвеску. После этого невеселого происшествия Энтрери недолго оставался в Калимпорте. Ведь он привел Реджиса живым, что несколько подпортило его репутацию в глазах не отличавшихся состраданием жителей города и порядком запятнало сияющий список его подвигов. Наверное, поправить положение было очень легко, просто предложив свои почти недоступные услуги другому паше или главе гильдии, но Энтрери предпочел отправиться в путь. Он жаждал отомстить Дзирту — не за убийство Пуука, нет, участь паши его нисколько не волновала, но потому, что жестокая схватка с дроу в отстойниках города так и не разрешила их спор. И Энтрери был убежден, что победа досталась бы ему.
Неспешно шагая по грязным улицам, он гадал, жива ли еще в городе память о его былых подвигах. Без сомнения, многие другие наемные убийцы во время его отсутствия распускали о нем дурные слухи и преувеличивали его неудачу в деле с Реджисом, чтобы тем самым упрочить свои собственные позиции в уличном «табеле о рангах».
Подумав так, Энтрери улыбнулся, потому что ясно представил себе, как шепчутся злопыхатели, опасаясь его возмездия даже несмотря на то, что он был далеко. Что ж, пусть он больше не знает, кто и что он в этом мире. Пусть, побывав в Мензоберранзане, он словно заглянул в черное… нет, пожалуй, не в черное, а в пустое зеркало, но все же приятно было думать, что к тебе до сих пор относятся с боязливым почтением. Этого Энтрери не мог отрицать.
Хотя, возможно, почтение придется завоевывать сызнова, напомнил он себе.
Энтрери шел по знакомым улицам и все больше предавался воспоминаниям. Он знал расположение большинства домов гильдий и подозревал, что многие из них стоят в целости и сохранности, а внутри, вероятно, находятся его давнишние знакомые, пережившие чистки, которые устраивали приходившие к власти честолюбивые политики. Гильдия паши Пуука получила основательную встряску из-за убийства своего главы и последующего назначения ленивого хафлинга Реджиса его преемником. Однако этот конфуз сам Энтрери и устранил, взяв судьбу Реджиса в свои руки и уведя его связанным с собой на север. Все же, несмотря на неразбериху, воцарившуюся после этого, гильдия паши Пуука выжила. Вероятно, она цела и посейчас, хотя убийце оставалось лишь гадать, кто теперь ее возглавляет.
Наверное, разумнее всего для Энтрери было отправиться туда и вновь утвердить в городе свои позиции, но он лишь досадливо передернул плечами при этой мысли и свернул с широкой улицы, которая должна была вывести его к бывшему дворцу Пуука. Думая, что бесцельно блуждает по городу, он тем не менее вскоре переулками пришел в другое очень знакомое место и понял, что неосознанно стремился сюда, быть может, в смутной надежде воспрять духом.
Именно на этих улочках юный Артемис Энтрери впервые заявил о себе во всеуслышание. Здесь еще подростком он победил всех соперников, сомневавшихся в его первенстве, здесь он дрался с солдатом, посланным Тибблесом Ройюсетом, заместителем могущественного паши Басадони. Энтрери прикончил этого головореза, а позднее убил и самого урода Тибблеса, завоевав тем самым расположение Басадони. В свои нежные четырнадцать лет он стал лейтенантом в одной из самых влиятельных гильдий не только Калимпорта, но и всего Калимшана.
Но сейчас прошлое казалось ему далеким и чужим, и даже тень улыбки не тронула его губ при этих воспоминаниях.
Он мысленно обратился к еще более ранним годам, вспоминая череду мучений, претерпев которые, он и стал первым, все те слишком жестокие для мальчишки испытания, что ему пришлось пережить. Обман и предательство со стороны всех, кого он знал и кому верил. Самым горьким было предательство со стороны собственного отца. И все же его это больше не трогало, воспоминания уже не ранили душу. Все было пусто, бесполезно и лишено всякого смысла.
В тени одной из хибар он заметил женщину, развешивавшую белье на просушку. Она отступила ближе к дому, очевидно насторожившись. Ее тревога была вполне понятна — ведь он был здесь чужаком. Его отличный, плотный, хорошо сшитый плащ сразу выдавал в нем пришельца, случайно забредшего в эти трущобы. А чужаки нередко приносили с собой несчастья.
— От сих до сих! — послышался молодой заносчивый голос, слегка, впрочем, дрожавший от страха.
Энтрери медленно повернулся и увидел высокого юнца бандитского вида, нервно сжимавшего в руке дубинку с шипами. Энтрери окинул его тяжелым взглядом, вспомнив себя самого в этом возрасте. Хотя он не был похож на этого парня, слишком уж тот неуверен в себе. Вряд ли долго протянет.
— От сих до сих! — повторил парень громче, указывая свободной рукой от того конца улицы, откуда пришел Энтрери, на дальний.
— Прошу прощения, молодой господин, — произнес убийца, чуть поклонившись, и при этом дотронулся до драгоценного кинжала на поясе, скрытого складками плаща. Одним неуловимым движением кисти он мог метнуть оружие на пятнадцать футов и всадить глубоко в горло мальчишки, который даже пикнуть бы не успел.
— Господин, — повторил парень с недоумением в голосе. — Да, господин, — произнес он увереннее и явно довольный, решив, видимо, что такое обращение как раз к нему подходит. — Я — господин этой улицы и всех ближайших улиц, и никто не смеет ходить здесь без позволения Таддио. — При этом он несколько раз ткнул себя пальцем в грудь.
Энтрери чуть напрягся, и на один краткий миг в его черных глазах промелькнула зловещая тень смерти, а в мыслях эхом отдалось: «мертвый господин». Этот юный наглец только что бросил ему вызов, и прежний Артемис Энтрери, тот, что принимал все вызовы и всегда одерживал верх, просто уничтожил бы его на месте.
Но уязвленная гордость быстро остыла, и Энтрери не почувствовал ни раздражения, ни гнева. Он обреченно вздохнул, думая, что придется, вероятно, ввязаться уже во вторую за этот день бесполезную драку. «И все ради чего?» — думал он, разглядывая этого жалкого, растерянного мальчонку, готового отстаивать улицу, предъявлять права на которую ни одному нормальному человеку даже в голову не пришло бы.
— Я попросил у тебя прощения, молодой господин, — спокойно сказал убийца. — Я не знал, что ты здесь хозяин, потому что недавно в этих краях и несведущ в ваших обычаях.
— Так знай теперь! — зло ответил парень, осмелев после смиренного ответа Энтрери, и сделал несколько больших шагов к нему.
Энтрери сокрушенно качнул головой и потянулся к кинжалу, но потом сунул руку в кошель на поясе. Он вынул золотую монету и бросил ее под ноги юнцу, шагавшему с индюшачьей важностью.
Парнишка, которому приходилось пить воду из сточных канав и питаться объедками, которые можно было найти в переулках за домами богатых купцов, не смог скрыть изумления и немого восторга при виде такого сокровища. Однако уже в следующее мгновение он справился с собой и свысока поглядел на Энтрери.
— Этого недостаточно, — заявил он.
Убийца бросил ему еще один золотой и серебряную монету в придачу.
— Это все, что у меня есть, молодой господин, — сказал он, разведя руками.
— Смотри, если обыщу тебя и обнаружу, что врешь… — Юнец сделал зловещую паузу.
Энтрери снова вздохнул, тут же решив про себя, что, если мальчишка сделает еще хоть шаг, он убьет его без всякой пощады.
Парень наклонился и сгреб монеты.
— Если надумаешь вернуться на территорию Таддио, прихвати побольше монет, — сказал он. — Я тебя предупредил. А теперь убирайся! Иди туда, откуда пришел!
Энтрери оглянулся. Вообще-то ему было все равно куда идти, поэтому он кивнул и зашагал назад, покидая территорию Таддио, который и представить себе не мог, как широко улыбнулось ему в этот день счастье.
Высокое трехэтажное здание, отделанное блестящим мрамором и украшенное изысканной скульптурой, было и впрямь самым внушительным и великолепным среди дворцов всех воровских гильдий. Обычно люди сомнительной профессии старались быть как можно неприметнее, они жили в домах с невзрачными фасадами, Внутри, впрочем, поражавших царской роскошью. Но дворец паши Басадони не принадлежал к их числу. Старик, приближавшийся к девятому десятку и уже совсем одряхлевший, любил роскошь, равно как любил выставлять могущество и великолепие своей гильдии напоказ всему свету.
В большом зале на втором этаже, где обычно собирались па заседания доверенные лица Басадони, двое мужчин и одна женщина, по существу ведавшая всеми делами воровского цеха, выслушивали юного уличного головореза. Он едва вышел из подросткового возраста и той небольшой властью, которой обладал, был всецело обязан тому, что работал на Басадони, а уж никак не собственным достижениям.
— По крайней мере, он предан нам, — заметил Лапа, немногословный неуловимый вор, ведавший всеми тайными делами, когда Таддио вышел из зала. — Два золотых и одна серебряная монета — приличная дань для того, кто работает в этих трущобах.
— Если только это все, что он поимел с незнакомца, — презрительно фыркнула Шарлотта Веспере.
Шарлотта, шести футов роста, была самой высокой из троих. Женщина была стройна и необычайно грациозна, за что паша Басадони даже прозвал ее Ивой. Все знали, что паша Басадони взял Шарлотту в наложницы и она до сих пор еще изредка выступала в этом качестве, когда старик находил достаточно силы в своем ветхом теле. Также все знали, что Шарлотта обернула эту связь к своей выгоде и поднялась в иерархии цеха именно через постель старого паши. Она и сама всегда признавала это — за секунду до того, как убить наглеца, осмелившегося сказать ей это в лицо. Тряхнув головой, она отбросила за спину черные, до пояса волосы, и Лапа увидел кривую ухмылку на ее губах.
— Если бы Таддио получил больше, то больше и принес бы, — возразил Лапа, и, несмотря на раздражение, которое он и второй мужчина, Кадран Гордеон, всегда испытывали, разговаривая с высокомерной Шарлоттой, в его голосе был слышен лишь очень слабый отзвук его истинных чувств. Лапа был начальником тайных служб Басадони, карманников и проституток, работавших на рынке, тогда как в ведении Кадрана Гордеона были солдаты и уличные бойцы. Однако Ива негласно надзирала над всеми. Она была ближайшей помощницей Басадони, а также отдавала приказы от имени старика, который теперь редко показывался на людях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46