— Теперь состоишь, — промурлыкала Шарлотта, и Энтрери понял, что возражать бесполезно.
Что ж, значит, его не убьют — по крайней мере пока. Ему не надо больше быть настороже ночи напролет, ожидая новых покушений, и иметь дело с наглыми дураками вроде Пса Перри. Гильдия Басадони заявила права на него, и, хотя ему было позволено принимать заказы со стороны, когда он не занят делами гильдии, приходилось подчиняться Кадрану Гордеону, не вызывавшему у него никакого доверия, и Лапе.
Ему бы радоваться такому повороту событий, думал он, сидя поздней ночью на крыше «Медного муравья».
Но почему-то Энтрери был не в восторге. Он мог жить теперь так, как раньше, если бы хотел этого. Обладая непревзойденным мастерством, он мог бы вскоре вновь вознестись на ту вершину славы, которая однажды уже ему покорилась. Но он чувствовал, что такой славой уже не удовлетворится. Он легко мог снова стать лучшим наемным убийцей в Калимпорте, но вряд ли этого хватит, чтобы заполнить пустоту в его душе.
Просто-напросто он не испытывал никакого желания возвращаться к прежней жизни и убивать за деньги. Угрызения совести тут были ни при чем — ничуть не бывало! — просто при мысли о прежней жизни он не ощущал ни малейшего воодушевления.
Однако Энтрери, всегда мысливший трезво, решил, что всему свое время. Он перемахнул через край крыши, приземлился уверенно и беззвучно, немного прошел по улице и толкнул входную дверь.
Все взоры обратились на него, но он, никого не удостоив своим вниманием, прошел через гостиную прямиком к задней комнате. Здесь к нему бросился хафлинг, чтобы преградить дорогу, но Энтрери лишь взглянул на него, и малютка остановился, а убийца прошел за дверь.
Снова вид непомерно раздавшегося Дондона неприятно поразил его.
— Артемис! — радостно вскричал Дондон, но от Энтрери не ускользнули напряженные нотки в его голосе. Впрочем, голос дрожал у любого, если знаменитый наемный убийца появлялся в доме без предупреждения. — Входи, друг мой! Садись и поешь. Составь мне компанию.
Энтрери посмотрел на горы недоеденных сластей и на двух размалеванных девиц по обе стороны раздувшегося хафлинга. Он сел поодаль, не притронувшись ни к одной из тарелок, и предостерегающе взглянул на одну из девушек, когда та попыталась подойти к нему поближе.
— Тебе стоит научиться расслабляться и наслаждаться плодами своей работы, — сказал Дондон. — Говорят, теперь ты снова с Басадони, значит, свободен.
Хафлинг, похоже, не заметил иронии последней фразы, но от Энтрери она не ускользнула.
— Что хорошего в твоей трудной и опасной работе, если ты не умеешь отдыхать и предаваться удовольствиям, которые можешь себе позволить? — спросил Дондон.
— Как это случилось? — без обиняков спросил убийца.
Дондон смотрел на него, и на его обрюзгшем лице было написано непонимание.
Энтрери вместо объяснения обвел глазами комнату, блюда, шлюх и громадное пузо Дондона.
Хафлинг погрустнел.
— Ты же знаешь, почему я здесь, — печально сказал он.
— Я знаю, что ты здесь… скрываешься, и одобряю, это правильное решение, — ответил Энтрери. — Но к чему все это? — И он снова посмотрел на переполненные тарелки и девиц. — К чему?
— Лучше уж наслаждаться… — начал Дондон, но Энтрери не стал его слушать.
— Если бы я предложил тебе вернуться к прежней жизни, ты бы согласился?
Дондон тупо смотрел на него.
— Если я сделаю так, чтобы по улицам разнеслось, что Дондону позволено без помех выходить из «Медного муравья», ты будешь рад? — не отступал Энтрери. — Или же тебе нравится иметь эту отговорку?
— Ты говоришь загадками.
— Я говорю правду, — осадил его Энтрери, стараясь посмотреть прямо в глаза хафлингу, хотя эти заплывшие сонные щелки внушали ему отвращение. Невероятно, что вид хафлинга вызывал в нем такую ярость. Желание выхватить кинжал и вырезать этому несчастному сердце было почти нестерпимым.
Но Артемис Энтрери не убивал в порыве чувств, поэтому он обуздал свою внезапную ярость.
— Ты вернешься? — очень внятно повторил он вопрос.
Дондон не ответил, даже не моргнул, и в его молчании Энтрери прочел то, что боялся услышать.
Дверь в комнату распахнулась, и вошла Двавел.
— Какие-то трудности, господин Энтрери? — любезно поинтересовалась она.
Энтрери поднялся и направился к открытой двери.
— У меня — никаких, — ответил он, проходя мимо нее.
Двавел поймала его за рукав — опасный ход! Но к ее счастью, Энтрери был слишком занят раздумьями о Дондоне, чтобы проучить ее.
— По поводу нашего соглашения, — сказала Двавел. — Мне могут понадобиться ваши услуги.
Энтрери долго стоял молча. И без ее нелепых притязаний у него было о чем подумать.
— А что же ты дала мне взамен тех услуг, которые просишь? — спросил он.
— Сведения, — ответила женщина. — Как мы и договаривались.
— Ты мне сообщила о сетке из водорослей, о чем я и сам уже почти догадался, — ответил Энтрери. — Если не считать этого, Двавел мне ничем не помогла, так что расплатиться за это будет нетрудно.
Женщина открыла рот, намереваясь, очевидно, возразить, но Энтрери отвернулся и вышел в зал.
— Мои двери могут для тебя закрыться! — крикнула Двавел ему вслед.
Собственно говоря, Энтрери это ничуть не тревожило, потому что вряд ли ему захотелось бы еще раз увидеть жалкого Дондона. Но все же, исключительно ради эффекта, он обернулся и вперил в женщину грозный взгляд.
— Это будет неразумно, — только и сказал он и вышел из здания на темную улицу, после чего вновь влез на крышу.
Там, наверху, проведя некоторое время в раздумьях, он понял, почему так возненавидел Дондона. Он увидел самого себя, как в зеркале. Конечно, он никогда не раздулся бы до такой степени, потому что обжорства не было в списке его пороков, но он увидел в хафлинге существо, сломленное гнетом самой жизни, предавшееся отчаянию. Дондона сломил обычный страх, именно из-за него он согласился жить под замком, предаваясь похоти и обжорству.
А он, Энтрери? Может быть, его одолеет безразличие?
Он просидел на крыше всю ночь, но так и не нашел ответов на свои вопросы.
В дверь постучали с точными промежутками: два удара, потом три и снова два; и, выбираясь из постели, он уже понял, что за ним пришли из гильдии Басадони. Энтрери, как правило, принимал меры предосторожности — и, как правило, не спал по полдня, — но сейчас он ничего делать не стал, даже не взял свой знаменитый кинжал. Он просто подошел к двери и, ничего не говоря, открыл ее нараспашку.
Он не знал стоявшего за ней молодого нервного человека с очень коротко стриженными черными волосами и темными бегающими глазами.
— От Кадрана Гордеона, — сказал парень, протягивая свиток.
— Стой! — окликнул Энтрери парня, который сразу собрался уйти.
Молодой человек обернулся, и убийца заметил, что одной рукой он скользнул под полу светлого плаща. Там, очевидно, было спрятано оружие.
— Где Гордеон? — спросил Энтрери. — И почему он не пришел сам?
— Прошу вас, дорогой господин, — сказал молодой человек с сильным калимшанским акцентом, беспрерывно кланяясь. — Мне велено только передать вам это.
— Кадраном Гордеоном? — уточнил убийца.
— Да, — ответил парень, энергично кивая. Энтрери закрыл дверь и услышал топот парня, со всех ног пустившегося бежать по коридору, а потом вниз по лестнице.
Он постоял, разглядывая свиток. Ясно, почему Гордеон не пришел лично. Этим он выказал бы ему слишком много уважения. Лейтенанты гильдии боялись его — но не того, что он их поубивает, а того, что он вознесется выше их. Так что, воспользовавшись услугами какого-то незначительного гонца, Гордеон пытался показать, кто есть кто, дать Энтрери понять, что он лишь чуть повыше обычных исполнителей.
Решительно тряхнув головой, мысленно соглашаясь на эту глупую игру, убийца развязал бечевку и размотал свиток. Указания были довольно просты: имя человека, его последний известный адрес и примечание, что убить его нужно как можно быстрее. Если возможно, этим же вечером, самое позднее — на следующий день.
В самом конце была приписка о том, что этот человек не принадлежит ни к одной гильдии, не имеет в городе заметного положения, не состоит в охране торговцев, а также не имеет влиятельных друзей и родственников.
Энтрери внимательно все прочитал. Одно из двух — или ему дали очень опасного противника, или же, скорее всего, Кадран Гордеон намеренно подобрал для него слишком простое задание, чтобы унизить. В прежние времена Энтрери нанимали для убийства глав гильдий, чародеев, знати и капитанов стражи. Видимо, Гордеон и другие двое лейтенантов считали, что, поставив перед ним такие сложные задачи, с которыми он, конечно, успешно справился бы, они бы способствовали возвышению Энтрери. Может быть, они боялись за собственное высокое положение.
Какая разница, решил убийца.
Он последний раз взглянул на указанный адрес — этот район Калимпорта ему хорошо был знаком — и пошел собирать нужные для работы вещи.
Слышен был плач детей, потому что в лачуге было всего две комнаты, да и то перегороженные только плотной занавесью. Весьма непривлекательная молодая женщина склонилась над детьми — Энтрери наблюдал за ней из-за занавески. Она упрашивала малышей успокоиться и не шуметь, говоря, что скоро придет папа.
Через секунду она вышла из задней комнаты, даже не подозревая, что убийца притаился за занавеской у бокового окна. Энтрери проковырял в ткани небольшую дырочку и смотрел, как она принялась за работу. Ее движения были резкими и нервными — он понял, что женщина на грани срыва.
Еще одна занавесь, заменявшая дверь, отодвинулась, и внутрь вошел тощий человек с осунувшимся лицом: глаза его глубоко запали, щеки и подбородок заросли многодневной щетиной.
— Ну что, нашел? — резко спросила женщина. Он удрученно покачал головой.
— Я же умоляла тебя не связываться с ними! — воскликнула женщина. — Я же знала, что ничего хорошего…
Она не договорила, увидев, что его глаза расширились от ужаса. Глядя через плечо жены, он увидел, как из-за занавески показался убийца. Мужчина развернулся, словно намереваясь сбежать, но в этот миг женщина тоже оглянулась и закричала.
Мужчина застыл как вкопанный; он не мог ее оставить.
Энтрери совершенно невозмутимо наблюдал за ними. Если бы мужчина не остановился, он просто метнул бы в него кинжал и убил еще прежде, чем жертва ступила бы за порог.
— Только не трогай мою семью, — взмолился несчастный, поворачиваясь и подходя к Энтрери. — И не здесь.
— Ты знаешь, почему я пришел? — спросил убийца.
Женщина заплакала, однако муж нежно, но твердо взял ее за плечи и подтолкнул к той комнате, где были дети.
— Я в этом не виноват, — тихо произнес мужчина, когда она вышла. — Я просил Кадрана Гордеона. Я сказал ему, что как-нибудь сумею раздобыть деньги.
Прежнему Артемису Энтрери это было бы безразлично. Прежний Артемис Энтрери не стал бы тратить время, чтобы выслушать свою жертву. Прежний Артемис Энтрери просто выполнил бы задание и ушел. Но сейчас он почувствовал слабый интерес и поскольку других срочных дел у него не было, не стал спешить.
— Я не причиню тебе неудобств, если ты пообещаешь не причинять вреда моей семье, — сказал мужчина.
— А ты думаешь, что можешь причинить мне неудобства? — спросил Энтрери.
Его убогий противник беспомощно покачал головой.
— Пожалуйста, — взмолился он. — Я только хотел для них лучшей жизни. Я согласился и даже рад был переправлять деньги с улицы Портовиков на место, потому что за эти несложные задания я мог бы получить денег больше, чем за месяц честного труда.
Все это Энтрери не раз слышал и раньше. Частенько глупцы — их называли «верблюдами» — вступали в гильдию, выполняя роль мальчиков на побегушках за плату, казавшуюся им сказочным богатством. Таких «верблюдов» гильдии нанимали лишь для того, чтобы в соперничающих гильдиях не знали, кто будет перевозить деньги. Но обычно соперникам все же становились известны и личности «верблюдов», и маршруты. Груз похищали, а бедняг «верблюдов», если им удавалось ускользнуть живыми, немедленно убирала гильдия-наниматель.
— Но ты же понимал, как опасно иметь с ними дело, — заметил Энтрери.
Тот кивнул:
— Я хотел выполнить только несколько заданий, а потом бросить.
Энтрери только рассмеялся, услыхав такую бессмыслицу. «Верблюд» не мог просто прекратить доставлять посылки. Любой, кто соглашался на это дело, сразу узнавал так много, что гильдия просто не могла отпустить его. Оставалось только два пути: либо «верблюду» улыбалась удача и он проявлял себя настолько хорошо, что добивался более высокого положения внутри цеха, либо его (или ее, потому что женщин тоже нанимали) убивали во время ограбления или позже.
— Умоляю тебя, только не здесь, — снова попросил мужчина. — Не надо, чтобы жена слышала мои предсмертные крики, а сыновья видели мой труп.
Энтрери почувствовал горечь во рту. Никогда еще он не испытывал такого омерзения, никогда, казалось, не видел более убогого человеческого существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46