Постепенно, по мере того как отряды Дженнака и торговые партии кейтабцев, сопровождаемые воинами Умбера, уходили все дальше в горы, странствовали по долинам и побережью, навещали соседние владения, пешими или на кораблях, – так, постепенно, день за днем, копилось знание об этой земле, о ее людях, их обычаях, их богах. То был странный мир, совсем не похожий на цивилизованную часть Эйпонны с ее обширными державами, древними городами, Кодексами законов, крепкой властью и верностью заветам богов; если и существовали какие-то аналогии, то искать их надо было в Крае Тотемов, Стране Озер и в Мглистых Лесах. Как и там, иберы делились на множество племен, хоть говорили все на одном наречии, поклонялись одним и тем же богам и жили оседло; как и там, племена эти, управляемые сахемами-князьями, то ссорились, то мирились, то заключали союзы, то пускали друг другу кровь, более всего дорожа воинской доблестью и честью своего клана; как и там, люди были грубы, кровожадны и дики, не имели понятия о мудрой умеренности, не ведали письменных знаков и языка сигнальных барабанов, не знали Священных Книг – и книг вообще, не умели строить корабли и каменные дворцы, прокладывать дороги на высоких насыпях, пробивать тоннели в горах и воздвигать мосты.
Имелись, впрочем, отличия; в одном иберы превосходили эйпоннских варваров из северных лесов, в другом им уступали. Так, например, были они знакомы с тремя металлами, золотом, серебром и медью, умели добывать их и делать орудия и примитивные украшения. Медь они ценили превыше всего, ибо шла она на клинки и топоры, на наконечники стрел и копий, на шлемы и пластины, коими обшивали кожаные доспехи и боевые пояса. Еще они разводили лошадей и всякий скот и сеяли злаки, совсем не похожие на маис, с более мелкими зернами, дававшими, однако, превосходную муку. Еще они строили на скалах бревенчатые поселения, называемые хольтами, – пока что не города, но уже предвестник городов, ибо собиралось в них до тысячи и более народу, и жил этот народ не в кожаных шатрах и не в плетенных из прутьев лачугах, а в настоящих прочных домах, с полами, усыпанными соломой, и очагами, топившимися, правда, по-черному.
Все эти достижения иберов не перевешивали, однако, их недостатков Власть их сахемов была наследственной, а не выборной, как в Крае Тотемов; князем становился не самый доблестный и лучший, а тот, кто получил от родителя дружину, землю, десяток хольтов и табуны лошадей. Были у них прочные дома и очаги, а семейного очага не имелось; все воины, помимо князя, обитали в Длинных Домах, и если хотелось кому провести ночь с женщиной, то шел он в Женский Дом и выбирал себе подругу из свободных, а она могла принять его или отказать. Кроме Длинных Домов Воинов и тех, где жили женщины с детьми, строились в каждом хольте склады, конюшни, гостевое жилье и Общинный Дом – для сборищ, судилищ, свершения обрядов и жертвоприношений. В нем не было ни лож, накрытых шкурами, ни кольев на стенах, чтобы развесить оружие и доспехи, ни столов, ни сундуков с посудой и утварью; только четыре очага по углам, жертвенный камень посередине да рядом с ним вырубленные из дерева идолы. Воздвигали хольты по одному и тому же плану, без всякого разнообразия: в центре – Общинный Дом, Гостевой и жилище князя, затем конюшни и склады с припасами, женские жилища и Длинные Дома, окружавшие селение со всех четырех сторон. За ними, в землянках, хижинах или пещерах, ютились рабы, первые жертвы любого вражеского нашествия.
Рабы! Это являлось еще одним отличием, говорившим не в пользу Иберы да и всей Риканны, так как двуногий скот держали здесь повсеместно, повсюду, где кормились не одной охотой и грабежами, но также щедротами вод и земли. Сама идея рабства, невзирая на ее прямолинейность и примитивность, казалась удивительной; она поражала Дженнака, а еще более – Чоч-Сидри, не желавшего примириться с тем, что боги допускают подобную несправедливость. О, это был вопрос вопросов, способный потрясти все основы вероучения! Либо Шестеро благих владык не имели власти над этой половиной мира, либо не осчастливили ее своим высоким покровительством… Или то, или другое! Но любой ответ становился поводом к недоумению, порождал множество новых вопросов, включая первый и самый главный из них – почему? Почему?! Во имя Шестерых, почему?!
Продолжая заниматься этой проблемой, Сидри выяснил, что рабы чаще не были пленниками, коих полагалось либо убить, либо отпустить за выкуп или из милости; по большей части они являлись потомками рабов и попадали в разряд скота с детских лет, исключались с момента рождения из мира людей, в котором существовал хоть какой-то, пусть жестокий и несовершенный, закон и порядок. Их можно было продавать, менять, убивать, насиловать; их морили голодом и хлестали плетью за вину и без всякой вины; наконец, они ничем не владели, даже собственными телами. Но самое жуткое было в том, что милость богов на них не распространялась; наоборот, их рабское состояние служило признаком божественной кары. Оставалось лишь догадываться, как и кого – Тунима, Хора, Одона, Зеана, Мирзах – мог прогневать только что родившийся младенец!
Такого в Эйпонне не знали. Нигде – ни в Ледяных Землях, населенных желтокожими туванну, ни в Лесных Владениях, где обитали самые жестокие племена, Люди Мрака, Охотники из Теней, Ястребы и Сыны Медведя. Даже дикари Р’Рарды – по слухам, пожиравшие пленников – не обращали их в рабство; люди являлись для них дичью и пищей, но не скотом и не товаром.
Другая половина мира, иные обычаи, иные понятия…
Но как ни ужасали они Дженнака, он понимал, что мир есть нечто целостное и нераздельное, так что нельзя отринуть ни единой его части – особенно теперь, когда кейтабские драммары преодолели океан, соединив то, чему положено соединиться. Это ощущение цельности мира временами мучило его; казалось, он будто становился ответственным за страдания тех, кому не повезло, кто увидел свет здесь, в Риканне. Ахау Одисс, Прародитель! Великие Кино Раа! Может, они направили его сюда ради спасения этих несчастных? Чтобы он принес им свет истинной веры, чтобы разъяснил заблудшим суть богов, не злобных и жестоких, но милостивых и благосклонных к людям?
Однако мысли эти более приличествовали жрецу, а не вождю и будущему владыке огромной державы. И, прогоняя их, Дженнак думал о том, сколь прекрасна и богата иберская земля и сколь многое может она дать. Долины этого полуострова были плодородными, луга – обильными травами, в недрах гор таились неистощимые запасы серебра, не считая меди, золота и других металлов. Если верить рассказам Умбера и его людей, страна была велика, вдвое больше Серанны; за прибрежными хребтами, окружавшими ее с трех сторон, простирались невысокие плоскогорья, где в сезон Цветения шли теплые дожди, а в период Увядания – прохладные; благодаря изобилию влаги все там росло и цвело, как в садах сагамора в хайанском дворце. Но, в отличие от Серанны и нижнего течения Отца Вод, здесь не встречалось густых лесных чащоб и непроходимых трясин; почва всюду была плотной, надежной и пригодной для прокладки дорог и строительства каменных зданий. Камня и древесины в Ибере хватало, но деревья возвышались не сплошной стеной, а аккуратными островками, разбросанными здесь и там, на склонах прибрежных гор и лежавших за ними равнинах. Берег порос соснами, высокими и прямыми, с золотистой корой, а на внутренних плоскогорьях, среди трав и кустарника, зеленели фруктовые рощи с неведомыми плодами: румяными и сладкими, величиной с кулак или с два кулака; круглыми и сочными, в золотистой толстой кожуре, вкусом напоминавшими ананас; слегка удлиненными и желтыми, очень кислыми, но освежающими, как арсоланский напиток; синими и розовыми, тоже сладкими или кисловатыми, с большими косточками внутри. Росла здесь и виноградная лоза, зрели ягоды и непривычные овощи и злаки, были дубовые рощи, приносившие неисчислимое количество желудей. Их пожирали кабаны, забавные звери, довольно большие, на коротких ножках, с вытянутыми мордами и жесткой щетиной вдоль хребтов. Плоть их, обжаренная в огне, отличалась изысканным вкусом, не похожим на мясо тапира, оленя или керравао, а охота на этих тварей была любимым развлечением иберов. Но у них имелся и домашний скот, не только лошади и быки, но и животные помельче лам, называемые овцами и козами. Еще была птица, с белыми и пестрыми перьями, не умевшая летать, много меньше керравао, но побольше голубей и столь же нежная на вкус.
С плоскогорий, пробивая путь среди прибрежных скал, текли ручьи и реки, питаемые дождями. Вероятно, центральная часть страны являлась водоразделом, ибо на востоке воды текли к Длинному морю, а на западе – к океану. С севера же земли иберов отделялись от материка высокими, но вполне доступными для всадника горами, а за ними простирался гигантский континент, тянувшийся к восходу солнца на десятки или, быть может, сотни соколиных полетов. О тех краях Умбер и его люди знали немногое; там росли дремучие леса, простирались степи и пустыни, струились полноводные реки, а среди всего этого изобилия земли и вод странствовали бродячие племена. Не кочевые, а именно бродячие; кочевники движутся по замкнутому кругу, перебираясь от одного известного места к другому, от пастбища к пастбищу, от стоянки к стоянке, а бродяги проводили всю жизнь в движении, медленном, но непрерывном, мигрируя с востока на запад и нигде не задерживаясь больше двух-трех дней. Существовали, однако, и другие народы, оседлые; а где-то на юго-востоке – возможно, в Нефати?.. – были отличавшиеся от прочих риканнских дикарей, умевшие строить из камня и глины, прокладывать каналы и выращивать зерно.
Огромный мир, гигантские континенты, чьей малой частью являлись земли Иберы и Лизира! Новые злаки и растения, новые животные, новые идеи, пусть даже столь неприемлемые, как идея рабства, должны были скоро хлынуть в Эйпонну, и лишь одни боги ведали, к чему сие приведет, что смоет этот поток на своем пути и что воздвигнет. Во всяком случае, как некогда утверждал мудрый Унгир-Брен, границы обитаемых земель расширятся, а это уже хорошо; человек познает весь мир, а не одну лишь его половину.
Не оказалось бы это знание слишком горьким, размышлял Дженнак. Серебро – прекрасно! Лошади, овцы, козы, плоды – еще лучше! Но вот понятие о том, что человека можно уподобить скоту… Или войны, бесконечные войны, что велись не ради зримых результатов, а по причине одной лишь кровожадности и желания потешить свою гордыню. В Книге Повседневного сказано: умный воюет за власть, земли и богатства, глупый – за идеи. Великие Очаги воевали, сообразуясь с этим правилом; даже тасситы, самые воинственные из всех, сражались за реальные блага, за то, чтоб овладеть правобережьем Отца Вод, добиться выхода к Ринкасу, к торговым путям, к богатству и процветанию. Они не желали оставаться на задворках Эйпонны; они стремились к могуществу, мечтали подчинить Коатль,-и Арсолану, и Одиссар – так, как якобы гласило пророчество утерянной пятой Книги кинара. Но цели их были понятны, намерения – ясны: все та же борьба за власть, богатство и землю, которой боги, зная человеческую природу, не поощряли, но и не запрещали.
Но здесь, в Ибере, сражения, битвы, налеты и осады являлись просто кровавой игрой, развлечением вроде фасита, ибо победитель не захватывал земель побежденного, а, натешившись своим торжеством, сжигал его хольт и уводил его воинов в рабство. Вероятно, идея объединения, мысль о создании государства, была чужда князьям, а в силу этого земля их казалась обреченной на вечную войну. Правда, эйпоннские драммары принесли с собой мир, пусть временный и непрочный, но все-таки мир. Мир этот держался на проснувшейся внезапно тяге к украшениям из разноцветного стекла, ярким тканям, стальным ножам и прочему невиданному добру, привезенному кейтабцами, а также на клинках одиссарских воинов. Соседи завидовали Умберу, но, испытав раз-другой мощь пришельцев, уже не старались заставить их перебраться в свои хольты или силой овладеть их соблазнительными товарами. Что подтверждало истинность мысли О’Каймора: миром правят деньги, монета сильнее клинка, а коль ее подпереть острой сталью, так никто на свете с ней не справится. Дженнак надеялся, что это мудрое высказывание будет верным и на иберской земле.
Как оказалось, зря!
Причиной раздора стала Чолла Чантар.
С того памятного дня на лизирских берегах они больше не расстилали шелков любви; Чолла словно бы успокоилась, уверившись в том, что одиссарский наследник не проскользнет у нее меж пальцев, а Дженнак, вкусив один раз крепкого вина, тосковал по утраченному меду, чей запах казался ему приятней, чем аромат жасмина, а теплые агатовые зрачки – ласковей изумрудных К тому же у Чоллы вдруг возникло множество дел: вместе с жрецами и лекарем она взялась за гортанное иберское наречие, осваивая его все лучше с каждым днем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Имелись, впрочем, отличия; в одном иберы превосходили эйпоннских варваров из северных лесов, в другом им уступали. Так, например, были они знакомы с тремя металлами, золотом, серебром и медью, умели добывать их и делать орудия и примитивные украшения. Медь они ценили превыше всего, ибо шла она на клинки и топоры, на наконечники стрел и копий, на шлемы и пластины, коими обшивали кожаные доспехи и боевые пояса. Еще они разводили лошадей и всякий скот и сеяли злаки, совсем не похожие на маис, с более мелкими зернами, дававшими, однако, превосходную муку. Еще они строили на скалах бревенчатые поселения, называемые хольтами, – пока что не города, но уже предвестник городов, ибо собиралось в них до тысячи и более народу, и жил этот народ не в кожаных шатрах и не в плетенных из прутьев лачугах, а в настоящих прочных домах, с полами, усыпанными соломой, и очагами, топившимися, правда, по-черному.
Все эти достижения иберов не перевешивали, однако, их недостатков Власть их сахемов была наследственной, а не выборной, как в Крае Тотемов; князем становился не самый доблестный и лучший, а тот, кто получил от родителя дружину, землю, десяток хольтов и табуны лошадей. Были у них прочные дома и очаги, а семейного очага не имелось; все воины, помимо князя, обитали в Длинных Домах, и если хотелось кому провести ночь с женщиной, то шел он в Женский Дом и выбирал себе подругу из свободных, а она могла принять его или отказать. Кроме Длинных Домов Воинов и тех, где жили женщины с детьми, строились в каждом хольте склады, конюшни, гостевое жилье и Общинный Дом – для сборищ, судилищ, свершения обрядов и жертвоприношений. В нем не было ни лож, накрытых шкурами, ни кольев на стенах, чтобы развесить оружие и доспехи, ни столов, ни сундуков с посудой и утварью; только четыре очага по углам, жертвенный камень посередине да рядом с ним вырубленные из дерева идолы. Воздвигали хольты по одному и тому же плану, без всякого разнообразия: в центре – Общинный Дом, Гостевой и жилище князя, затем конюшни и склады с припасами, женские жилища и Длинные Дома, окружавшие селение со всех четырех сторон. За ними, в землянках, хижинах или пещерах, ютились рабы, первые жертвы любого вражеского нашествия.
Рабы! Это являлось еще одним отличием, говорившим не в пользу Иберы да и всей Риканны, так как двуногий скот держали здесь повсеместно, повсюду, где кормились не одной охотой и грабежами, но также щедротами вод и земли. Сама идея рабства, невзирая на ее прямолинейность и примитивность, казалась удивительной; она поражала Дженнака, а еще более – Чоч-Сидри, не желавшего примириться с тем, что боги допускают подобную несправедливость. О, это был вопрос вопросов, способный потрясти все основы вероучения! Либо Шестеро благих владык не имели власти над этой половиной мира, либо не осчастливили ее своим высоким покровительством… Или то, или другое! Но любой ответ становился поводом к недоумению, порождал множество новых вопросов, включая первый и самый главный из них – почему? Почему?! Во имя Шестерых, почему?!
Продолжая заниматься этой проблемой, Сидри выяснил, что рабы чаще не были пленниками, коих полагалось либо убить, либо отпустить за выкуп или из милости; по большей части они являлись потомками рабов и попадали в разряд скота с детских лет, исключались с момента рождения из мира людей, в котором существовал хоть какой-то, пусть жестокий и несовершенный, закон и порядок. Их можно было продавать, менять, убивать, насиловать; их морили голодом и хлестали плетью за вину и без всякой вины; наконец, они ничем не владели, даже собственными телами. Но самое жуткое было в том, что милость богов на них не распространялась; наоборот, их рабское состояние служило признаком божественной кары. Оставалось лишь догадываться, как и кого – Тунима, Хора, Одона, Зеана, Мирзах – мог прогневать только что родившийся младенец!
Такого в Эйпонне не знали. Нигде – ни в Ледяных Землях, населенных желтокожими туванну, ни в Лесных Владениях, где обитали самые жестокие племена, Люди Мрака, Охотники из Теней, Ястребы и Сыны Медведя. Даже дикари Р’Рарды – по слухам, пожиравшие пленников – не обращали их в рабство; люди являлись для них дичью и пищей, но не скотом и не товаром.
Другая половина мира, иные обычаи, иные понятия…
Но как ни ужасали они Дженнака, он понимал, что мир есть нечто целостное и нераздельное, так что нельзя отринуть ни единой его части – особенно теперь, когда кейтабские драммары преодолели океан, соединив то, чему положено соединиться. Это ощущение цельности мира временами мучило его; казалось, он будто становился ответственным за страдания тех, кому не повезло, кто увидел свет здесь, в Риканне. Ахау Одисс, Прародитель! Великие Кино Раа! Может, они направили его сюда ради спасения этих несчастных? Чтобы он принес им свет истинной веры, чтобы разъяснил заблудшим суть богов, не злобных и жестоких, но милостивых и благосклонных к людям?
Однако мысли эти более приличествовали жрецу, а не вождю и будущему владыке огромной державы. И, прогоняя их, Дженнак думал о том, сколь прекрасна и богата иберская земля и сколь многое может она дать. Долины этого полуострова были плодородными, луга – обильными травами, в недрах гор таились неистощимые запасы серебра, не считая меди, золота и других металлов. Если верить рассказам Умбера и его людей, страна была велика, вдвое больше Серанны; за прибрежными хребтами, окружавшими ее с трех сторон, простирались невысокие плоскогорья, где в сезон Цветения шли теплые дожди, а в период Увядания – прохладные; благодаря изобилию влаги все там росло и цвело, как в садах сагамора в хайанском дворце. Но, в отличие от Серанны и нижнего течения Отца Вод, здесь не встречалось густых лесных чащоб и непроходимых трясин; почва всюду была плотной, надежной и пригодной для прокладки дорог и строительства каменных зданий. Камня и древесины в Ибере хватало, но деревья возвышались не сплошной стеной, а аккуратными островками, разбросанными здесь и там, на склонах прибрежных гор и лежавших за ними равнинах. Берег порос соснами, высокими и прямыми, с золотистой корой, а на внутренних плоскогорьях, среди трав и кустарника, зеленели фруктовые рощи с неведомыми плодами: румяными и сладкими, величиной с кулак или с два кулака; круглыми и сочными, в золотистой толстой кожуре, вкусом напоминавшими ананас; слегка удлиненными и желтыми, очень кислыми, но освежающими, как арсоланский напиток; синими и розовыми, тоже сладкими или кисловатыми, с большими косточками внутри. Росла здесь и виноградная лоза, зрели ягоды и непривычные овощи и злаки, были дубовые рощи, приносившие неисчислимое количество желудей. Их пожирали кабаны, забавные звери, довольно большие, на коротких ножках, с вытянутыми мордами и жесткой щетиной вдоль хребтов. Плоть их, обжаренная в огне, отличалась изысканным вкусом, не похожим на мясо тапира, оленя или керравао, а охота на этих тварей была любимым развлечением иберов. Но у них имелся и домашний скот, не только лошади и быки, но и животные помельче лам, называемые овцами и козами. Еще была птица, с белыми и пестрыми перьями, не умевшая летать, много меньше керравао, но побольше голубей и столь же нежная на вкус.
С плоскогорий, пробивая путь среди прибрежных скал, текли ручьи и реки, питаемые дождями. Вероятно, центральная часть страны являлась водоразделом, ибо на востоке воды текли к Длинному морю, а на западе – к океану. С севера же земли иберов отделялись от материка высокими, но вполне доступными для всадника горами, а за ними простирался гигантский континент, тянувшийся к восходу солнца на десятки или, быть может, сотни соколиных полетов. О тех краях Умбер и его люди знали немногое; там росли дремучие леса, простирались степи и пустыни, струились полноводные реки, а среди всего этого изобилия земли и вод странствовали бродячие племена. Не кочевые, а именно бродячие; кочевники движутся по замкнутому кругу, перебираясь от одного известного места к другому, от пастбища к пастбищу, от стоянки к стоянке, а бродяги проводили всю жизнь в движении, медленном, но непрерывном, мигрируя с востока на запад и нигде не задерживаясь больше двух-трех дней. Существовали, однако, и другие народы, оседлые; а где-то на юго-востоке – возможно, в Нефати?.. – были отличавшиеся от прочих риканнских дикарей, умевшие строить из камня и глины, прокладывать каналы и выращивать зерно.
Огромный мир, гигантские континенты, чьей малой частью являлись земли Иберы и Лизира! Новые злаки и растения, новые животные, новые идеи, пусть даже столь неприемлемые, как идея рабства, должны были скоро хлынуть в Эйпонну, и лишь одни боги ведали, к чему сие приведет, что смоет этот поток на своем пути и что воздвигнет. Во всяком случае, как некогда утверждал мудрый Унгир-Брен, границы обитаемых земель расширятся, а это уже хорошо; человек познает весь мир, а не одну лишь его половину.
Не оказалось бы это знание слишком горьким, размышлял Дженнак. Серебро – прекрасно! Лошади, овцы, козы, плоды – еще лучше! Но вот понятие о том, что человека можно уподобить скоту… Или войны, бесконечные войны, что велись не ради зримых результатов, а по причине одной лишь кровожадности и желания потешить свою гордыню. В Книге Повседневного сказано: умный воюет за власть, земли и богатства, глупый – за идеи. Великие Очаги воевали, сообразуясь с этим правилом; даже тасситы, самые воинственные из всех, сражались за реальные блага, за то, чтоб овладеть правобережьем Отца Вод, добиться выхода к Ринкасу, к торговым путям, к богатству и процветанию. Они не желали оставаться на задворках Эйпонны; они стремились к могуществу, мечтали подчинить Коатль,-и Арсолану, и Одиссар – так, как якобы гласило пророчество утерянной пятой Книги кинара. Но цели их были понятны, намерения – ясны: все та же борьба за власть, богатство и землю, которой боги, зная человеческую природу, не поощряли, но и не запрещали.
Но здесь, в Ибере, сражения, битвы, налеты и осады являлись просто кровавой игрой, развлечением вроде фасита, ибо победитель не захватывал земель побежденного, а, натешившись своим торжеством, сжигал его хольт и уводил его воинов в рабство. Вероятно, идея объединения, мысль о создании государства, была чужда князьям, а в силу этого земля их казалась обреченной на вечную войну. Правда, эйпоннские драммары принесли с собой мир, пусть временный и непрочный, но все-таки мир. Мир этот держался на проснувшейся внезапно тяге к украшениям из разноцветного стекла, ярким тканям, стальным ножам и прочему невиданному добру, привезенному кейтабцами, а также на клинках одиссарских воинов. Соседи завидовали Умберу, но, испытав раз-другой мощь пришельцев, уже не старались заставить их перебраться в свои хольты или силой овладеть их соблазнительными товарами. Что подтверждало истинность мысли О’Каймора: миром правят деньги, монета сильнее клинка, а коль ее подпереть острой сталью, так никто на свете с ней не справится. Дженнак надеялся, что это мудрое высказывание будет верным и на иберской земле.
Как оказалось, зря!
Причиной раздора стала Чолла Чантар.
С того памятного дня на лизирских берегах они больше не расстилали шелков любви; Чолла словно бы успокоилась, уверившись в том, что одиссарский наследник не проскользнет у нее меж пальцев, а Дженнак, вкусив один раз крепкого вина, тосковал по утраченному меду, чей запах казался ему приятней, чем аромат жасмина, а теплые агатовые зрачки – ласковей изумрудных К тому же у Чоллы вдруг возникло множество дел: вместе с жрецами и лекарем она взялась за гортанное иберское наречие, осваивая его все лучше с каждым днем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72