Умелые бойцы, светлорожденный! Да и отанчи не хуже… Раньше они нас не трогали – от Фираты до их кочевий дней десять пути.
– Четырнадцать, – уточнил охотник. – Но все, милостивые господа, когда-нибудь случается в первый раз.
– Значит, и отанчи эти в первый раз отведают одиссарского железа, – заметил Квамма; потом, подмигнув Аскаре, ткнул его в тощий бок: – Что приуныл, облезлый койот? Если в полдень битва, точи меч на рассвете, как говорит наш наком! Точи свой меч! Таким огромным клинком, как у тебя, можно выпустить кишки всем пожирателям грязи отсюда и до Западных гор!
Но Аскара словно не слышал подначки. Насупившись, почесывая костлявое плечо, он с задумчивостью уставился на облака в высоком светлом небе и огненный зрачок Арсолана, пылавший над степью. Взгляд его скользил над крышами бараков, поросшими травой, над возвышением насыпи и бревенчатым тыном, над плотными зарослями колючего кактуса, словно санрат пытался разглядегь полчиша всадников на рогатых скакунах, что торопились к стенам его крепости. Наконец он спросил:
– Сколько их?
Иллар уклончиво усмехнулся:
– Кто сочтет звезды на небе, господин?
– Их больше, чем этих хиртов? – Аскара пнул колчан с оранжевыми и белыми ромбами, валявшийся на земле.
– Уж всяко не меньше…
– Точнее, ты, сын черепахи! – Лицо санрата налилось кровью, он с угрозой занес над головой лазутчика кулак. – Говори! И помни, кто перед тобой! Наш наком и наследник Удела Одисса!
– Если у тебя свербит в ухе, милостивый господин, не надо чесать под мышкой. – Покрытое пылью лицо Илла-ра насмешливо сморщилось. – Я сказал все, что видел, все, что было мной написано и что передали твои барабанщики. Клянусь благоволением Мейтассы!
– Плохо же ты глядел, падаль! – Кулак Аскары метнулся вниз, но Дженнак придержал руку санрата.
– Дареному попугаю не заглядывают в клюв, – спокойно произнес он. – Теперь мы знаем, что в степи бродит орда, – чего же еще? Может, их пять тысяч, может, десять… Что от этого изменится? Брат мой Джиллор придет с войском не раньше Дня Камня или Глины, а до того мы должны защищать Фирату. Не так ли, санрат?
Квамма хлопнул себя по мясистым ляжкам.
– Внимание и повиновение! Мудрые слова, мой наком, мудрые слова! Если бы мы и проведали сейчас, сколько дерьмодавов бродит в прерии, это не прибавило бы нам ни единого копья! Пусть будет, что будет. Все в руках Шестерых!
– Да свершится их воля! – Повернувшись к лазутчику, Дженнак кивнул на пестро размалеванный колчан: – Выходит, у каждого тасситского Клана есть свои знаки? Как в Серанне в старые времена?
– Да, мой повелитель, – охотник почтительно сложил руки перед грудью. – Есть знаки, такие же, как наши. Одни украшают обувь иглами ежей, другие плетут пояса из змеиных шкур, третьи втыкают в волосы перья куропаток – и все они по-разному раскрашивают лицо, тело и оружие. Вот стрела хиртов, цвета охры… – он потянул из колчана стрелу. – Такая же у отанчей, но с черным кольцом посередине древка, и наконечник на ней плоский, не граненый. Себры, те…
Дженнак слушал его и постепенно начинал понимать, что этот охотник-шилукчу, этот неказистый, грязный, прокаленный степным солнцем человек воистину является знато– ком из знатоков. Он говорил на двух десятках тасситских наречий, он знал, где и когда кочуют восточные Кланы, он мог с тысячи шагов отличить дикого быка от прирученного скакуна, он ведал, как степняки вьщельшают шкуры, как плетут циновки, как заквашивают молоко. И он умел прятаться среди травы, в холмах и распадках, на берегах ручьев и редких озер, и даже в полупустыне, где только колючие кактусы тянули к небу свои искривленные ветви. Странно, что такой искусник не сумел счесть тасситских воинов!
Решив поразмыслить о том на досуге, Дженнак сказал:
– Раз у каждого из племен своя одежда и свое оружие, они легко отличат чужака. Ты обмолвился, Иллар-ро, что перед тоуни выдаешь себя за отанча, а перед отанчами за кодаута… Но всякий, бросив взгляд на твой лук, на твои нож и пояс, на твою обувь, легко разоблачит обман.
На смуглом лице охотника промелькнула лукавая усмешка.
– Люди – разные, мой господин. И даже здесь, в степи, все больше таких, кому нравятся луки отанчей, пояса себров, обувь хиртов, а ножи так и вовсе одиссарские. Тут, – он похлопал по лежавшему рядом плотно набитому мешку, – много всякого добра… стрелы десяти племен, краски, перья, сбруя, украшения… Если я захочу стать отанчем, то стану им, хотя бы в глазах тоуни. – Он снова усмехнулся. – Вот только лук я не меняю. Лук я сделал сам, мой светлый господин, и против него тот, что в руках твоего таркола, простая палка.
Иллар покосился на хиртский лук, небольшой, сильно изогнутый, с волосяной тетивой, и скорчил презрительную гримасу. Похоже, это задело Орри; он хмыкнул, с угрюмым выражением уставился на лазутчика и пробормотал:
– Для шилукчу всякий лук плох.
– Но из этого, почтенный таркол, не попадешь в глаз быку и с пятидесяти шагов! Клянусь мощью Тайонела! – Иллар склонил голову, как подобало при упоминании бога земной тверди. Вероятно, он знает не одни лишь барабанные коды, но и киншу, решил Дженнак.
Рука Орри легла на колчан с оранжевыми и белыми ромбами.
– Койот, раскрасивший шкуру охрой, не превратится в ягуара, – буркнул он, натягивая тетиву. – Лук, плохой для шилукчу, хорош для кентиога.
Свистнула стрела, впилась в один из столбов, что поддерживали сигнальную вышку, и Квамма с Аскарой одобрительно закивали головами. Видно, опытные воины догадывались, куда целил таркол, но Дженнаку сие было неведомо. Поймав его вопрошающий взгляд, Орри пояснил:
– Там сучок… не больше бычьего глаза… и шагов до столба – шестьдесят.
– Отличный выстрел, таркол! Кентиога и впрямь стреляют лучше шилукчу! – Охотник сокрушенно развел руками и поинтересовался: – Неужели ты никогда не промахиваешься?
– Никогда!
Иллар-ро оглядел Орри Стрелка с ног до головы и, почтительно приложив к груди грязную пятерню, произнес:
– Я, в общем-то, тоже.
* * *
Лазутчик не солгал – у западного одиссарского рубежа бродили не только воины хиртов. Вероятно, этот Клан, первым напавший на Фирату, подчинялся некой общей стратегии, заранее разработанной и согласованной, а не слепому порыву жадности или ненависти. Располагай Аскара лишь отрядом своих стрелков, хирты могли бы, пожалуй, ворваться в крепость или настолько ослабить гарнизон, что ему не удалось бы отбить следующую атаку. Подобного не случилось; и, заплатив жизнями трех сотен воинов, хирты выяснили, что оборона Фираты крепка, людей в ее стенах много, но все – легковооруженные, без прочных костяных доспехов, больших щитов и длинных копий с древками из железного дерева, которыми можно остановить скакунов. Разумеется, то, что стало известно вождям хиртов, знал теперь и предводитель всего степного воинства.
Оно затопило прерию в День Ягуара, благоприятствующий битвам, внезапным нападениям, сокрушительным атакам и штурмам крепостей. Дженнак, стоявший со своими санратами на вершине насыпи, с невольным трепетом взирал на лавины всадников, что вздымались над горизонтом, как волны прилива у стен одиссарского дворца; с угрожающей неторопливостью они текли по степи, наползали на Фирату, и перед этой ордой ее валы и частоколы, ее рвы и башни, и вся сила и мужество ее защитников казались ненадежными и жалкими, словно форт был сейчас подобен муравейнику под стопой великана.
На сигнальной вышке тревожно забил, зарокотал барабан, посылая на восток весть о нашествии. Пожалуй, к вечеру она долетит до Джиллора, но что тот сможет сделать? Хмурить брови да сжимать кулаки в бессилии… Вряд ли он ответит, вряд ли пожелает открыть место, где находятся его войска. Но они, пожалуй, еще не успели перебраться через огромную реку, а это значило, что помощь придет лишь спустя половину месяца. Только через пятнадцать дней! К тому времени Фирата станет грудой земли, камней и обугленных бревен…
Дженнак посмотрел на восход солнца. Мысли его летели сейчас вслед рокочущим звукам, неслись от одной сигнальной вышки к другой, стлались над пустынной дорогой, что вела к берегам Отца Вод. Там, на плодородной равнине у реки, маис поднялся уже до колена… Там золотились стены круглых тростниковых хижин, там, около пристаней и складов, вставали первые торговые города, там жили хашинда и кентиога, ротодайна, шилукчу и сесинаба – одиссарцы, люди Пяти Племен, его народ. Скотоводы и рыбаки, вольные охотники и земледельцы, ремесленники и купцы… Его люди! И он знал, что должен защитить их. Так повелевала его сетанна, и так гласил Кодекс Чести светлорожденного потомка Одисса.
– Великий Ахау! – взмолился он. Потом, на мгновенье прикрыв глаза, попробовал узреть грядущее, но тьма Чак Мооль была непроницаема. Дженнак не увидел ничего; а когда приподнял веки, перед ним по-прежнему расползались волны всадников на огромных рогатых скакунах, покачивались копья, реяли по ветру бычьи хвосты и белые полотнища на шестах, украшенных орлиными перьями. Сколько бойцов было в этом воинстве? Не две тысячи и не четыре… скорее – пятнадцать или двадцать… И впервые он с замиранием сердца подумал, что даже Джиллор не сумеет одолеть такую силу.
Тасситы ехали, растянувшись широким фронтом. Несомненно, их предводители были знакомы с окружающей местностью и расположением одиссарской цитадели: в тысяче шагов от нее длинная шеренга всадников выхлестнула три зубца, нацеленных на Фирату и проходы у реки и холмов. Как объяснил Иллар, посередине двигались отанчи и люди из Клана самого Коконаты – этих, правда, оказалось не слишком много; с севера наступали себры и кодауты, воинов же южного отряда Дженнак опознал сам. Хирты, полуголые, в охристой раскраске, с небольшими луками и колчанами, полными стрел! Издалека он не мог разглядеть их физиономий, но живо представил себе выбеленные щеки и лоб, черные круги вокруг рта и глазниц, что делали лица воинов подобными черепам. Прочие Кланы выглядели не так ужасающе и были лучше вооружены: у всех щиты, копья и бумеранги, у некоторых – одеяние вроде одиссарской туники, но не из простеганной хлопковой ткани, а из бычьей кожи. Шлемов не носил никто, но над головами приближавшихся всадников развевались перья. Перьями и бронзовыми бляхами была убрана и упряжь их скакунов – огромных, мохнатых, устрашающих.
За тремя колоннами, в которых насчитывалось тысяч десять воинов, двигалась остальная часть орды; за ней – море волокуш и возов на гигантских колесах, стада быков и верховые погонщики. Обоз занимал вдвое больше места, чем все воинство, и, оглядев его, Дженнак решил, что тасситы изготовились к долгому походу. Судя по всему, они не собирались разбивать лагерь до первой попытки штурма и все необходимое для атаки приготовили заранее. Он видел, что по бокам среднего, самого крупного, отряда неторопливо тащутся открытые телеги с лестницами, помостами и мешками с землей; на некоторых были навалены большие кожаные щиты, способные прикрыть сразу троих.
Разглядев эти возы, Квамма протяжно свистнул и ухмыльнулся:
– Не сесть ли нам на циновку трапез, мое счастье? – сказал ягуар обезьяне. Я – с краю, а ты – в почетном месте, посередине, на блюде… – Он повернулся к Аскаре. – Ну, что будем делать, старый койот? С блюда нам, кажется, не слезть!
Аскара, пребывавший последние дни в непрестанном возбуждении, теперь успокоился; похоже, вид врага был для него лучшим лекарством.
– План прежний, – сказал он, лаская потертую рукоять меча.
– У твоих людей большие самострелы, значит, будете прикрывать фланги. Ты – с юга, а этот твой Орри – с севера. Его кентиога знатные стрелки; вот пусть и стреляют, и чтобы ни один из дерьмодавов не ушел! Со мной будет три сотни человек, у тебя и у Орри – по полторы, а сотню оставим в запасе… – Аскара нерешительно взглянул на Дженнака: – Может быть, мой наком, ты примешь команду над резервным отрядом?
Дженнак оторвался от созерцания вражеских орд. На этот раз он был облачен в полный доспех: плотная куртка, панцирь с шипастыми наплечниками, набедренники и высокие сапоги с остриями на носке и пятке. Костяной шлем, упрочненный широкими стальными полосками и увенчанный головкой сокола, казался отлитым из серебра; предплечья охватывали боевые браслеты, пояс из гладких стальных пластин стягивал талию. В этом снаряжении Дженнак походил на статую из кости и железа – как и Грхаб, стоявший рядом.
Вытянув руку, он коснулся плеча Аскары:
– Боец в доспехе стоит десяти воинов, а здесь всего двое таких – я и мой наставник. Мы будем биться на валу, санрат.
– Но…
– Хайя! Я сказал! – В голосе его проскользнули властные отцовские нотки, и Аскара склонил голову.
– Тогда больше не о чем толковать, – буркнул он, ожидающе поглядывая на своего накома.
– Внезапно Дженнак сообразил, что тут, в Фирате, он – старший, и воины ждут напутственного слова от потомка богов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Четырнадцать, – уточнил охотник. – Но все, милостивые господа, когда-нибудь случается в первый раз.
– Значит, и отанчи эти в первый раз отведают одиссарского железа, – заметил Квамма; потом, подмигнув Аскаре, ткнул его в тощий бок: – Что приуныл, облезлый койот? Если в полдень битва, точи меч на рассвете, как говорит наш наком! Точи свой меч! Таким огромным клинком, как у тебя, можно выпустить кишки всем пожирателям грязи отсюда и до Западных гор!
Но Аскара словно не слышал подначки. Насупившись, почесывая костлявое плечо, он с задумчивостью уставился на облака в высоком светлом небе и огненный зрачок Арсолана, пылавший над степью. Взгляд его скользил над крышами бараков, поросшими травой, над возвышением насыпи и бревенчатым тыном, над плотными зарослями колючего кактуса, словно санрат пытался разглядегь полчиша всадников на рогатых скакунах, что торопились к стенам его крепости. Наконец он спросил:
– Сколько их?
Иллар уклончиво усмехнулся:
– Кто сочтет звезды на небе, господин?
– Их больше, чем этих хиртов? – Аскара пнул колчан с оранжевыми и белыми ромбами, валявшийся на земле.
– Уж всяко не меньше…
– Точнее, ты, сын черепахи! – Лицо санрата налилось кровью, он с угрозой занес над головой лазутчика кулак. – Говори! И помни, кто перед тобой! Наш наком и наследник Удела Одисса!
– Если у тебя свербит в ухе, милостивый господин, не надо чесать под мышкой. – Покрытое пылью лицо Илла-ра насмешливо сморщилось. – Я сказал все, что видел, все, что было мной написано и что передали твои барабанщики. Клянусь благоволением Мейтассы!
– Плохо же ты глядел, падаль! – Кулак Аскары метнулся вниз, но Дженнак придержал руку санрата.
– Дареному попугаю не заглядывают в клюв, – спокойно произнес он. – Теперь мы знаем, что в степи бродит орда, – чего же еще? Может, их пять тысяч, может, десять… Что от этого изменится? Брат мой Джиллор придет с войском не раньше Дня Камня или Глины, а до того мы должны защищать Фирату. Не так ли, санрат?
Квамма хлопнул себя по мясистым ляжкам.
– Внимание и повиновение! Мудрые слова, мой наком, мудрые слова! Если бы мы и проведали сейчас, сколько дерьмодавов бродит в прерии, это не прибавило бы нам ни единого копья! Пусть будет, что будет. Все в руках Шестерых!
– Да свершится их воля! – Повернувшись к лазутчику, Дженнак кивнул на пестро размалеванный колчан: – Выходит, у каждого тасситского Клана есть свои знаки? Как в Серанне в старые времена?
– Да, мой повелитель, – охотник почтительно сложил руки перед грудью. – Есть знаки, такие же, как наши. Одни украшают обувь иглами ежей, другие плетут пояса из змеиных шкур, третьи втыкают в волосы перья куропаток – и все они по-разному раскрашивают лицо, тело и оружие. Вот стрела хиртов, цвета охры… – он потянул из колчана стрелу. – Такая же у отанчей, но с черным кольцом посередине древка, и наконечник на ней плоский, не граненый. Себры, те…
Дженнак слушал его и постепенно начинал понимать, что этот охотник-шилукчу, этот неказистый, грязный, прокаленный степным солнцем человек воистину является знато– ком из знатоков. Он говорил на двух десятках тасситских наречий, он знал, где и когда кочуют восточные Кланы, он мог с тысячи шагов отличить дикого быка от прирученного скакуна, он ведал, как степняки вьщельшают шкуры, как плетут циновки, как заквашивают молоко. И он умел прятаться среди травы, в холмах и распадках, на берегах ручьев и редких озер, и даже в полупустыне, где только колючие кактусы тянули к небу свои искривленные ветви. Странно, что такой искусник не сумел счесть тасситских воинов!
Решив поразмыслить о том на досуге, Дженнак сказал:
– Раз у каждого из племен своя одежда и свое оружие, они легко отличат чужака. Ты обмолвился, Иллар-ро, что перед тоуни выдаешь себя за отанча, а перед отанчами за кодаута… Но всякий, бросив взгляд на твой лук, на твои нож и пояс, на твою обувь, легко разоблачит обман.
На смуглом лице охотника промелькнула лукавая усмешка.
– Люди – разные, мой господин. И даже здесь, в степи, все больше таких, кому нравятся луки отанчей, пояса себров, обувь хиртов, а ножи так и вовсе одиссарские. Тут, – он похлопал по лежавшему рядом плотно набитому мешку, – много всякого добра… стрелы десяти племен, краски, перья, сбруя, украшения… Если я захочу стать отанчем, то стану им, хотя бы в глазах тоуни. – Он снова усмехнулся. – Вот только лук я не меняю. Лук я сделал сам, мой светлый господин, и против него тот, что в руках твоего таркола, простая палка.
Иллар покосился на хиртский лук, небольшой, сильно изогнутый, с волосяной тетивой, и скорчил презрительную гримасу. Похоже, это задело Орри; он хмыкнул, с угрюмым выражением уставился на лазутчика и пробормотал:
– Для шилукчу всякий лук плох.
– Но из этого, почтенный таркол, не попадешь в глаз быку и с пятидесяти шагов! Клянусь мощью Тайонела! – Иллар склонил голову, как подобало при упоминании бога земной тверди. Вероятно, он знает не одни лишь барабанные коды, но и киншу, решил Дженнак.
Рука Орри легла на колчан с оранжевыми и белыми ромбами.
– Койот, раскрасивший шкуру охрой, не превратится в ягуара, – буркнул он, натягивая тетиву. – Лук, плохой для шилукчу, хорош для кентиога.
Свистнула стрела, впилась в один из столбов, что поддерживали сигнальную вышку, и Квамма с Аскарой одобрительно закивали головами. Видно, опытные воины догадывались, куда целил таркол, но Дженнаку сие было неведомо. Поймав его вопрошающий взгляд, Орри пояснил:
– Там сучок… не больше бычьего глаза… и шагов до столба – шестьдесят.
– Отличный выстрел, таркол! Кентиога и впрямь стреляют лучше шилукчу! – Охотник сокрушенно развел руками и поинтересовался: – Неужели ты никогда не промахиваешься?
– Никогда!
Иллар-ро оглядел Орри Стрелка с ног до головы и, почтительно приложив к груди грязную пятерню, произнес:
– Я, в общем-то, тоже.
* * *
Лазутчик не солгал – у западного одиссарского рубежа бродили не только воины хиртов. Вероятно, этот Клан, первым напавший на Фирату, подчинялся некой общей стратегии, заранее разработанной и согласованной, а не слепому порыву жадности или ненависти. Располагай Аскара лишь отрядом своих стрелков, хирты могли бы, пожалуй, ворваться в крепость или настолько ослабить гарнизон, что ему не удалось бы отбить следующую атаку. Подобного не случилось; и, заплатив жизнями трех сотен воинов, хирты выяснили, что оборона Фираты крепка, людей в ее стенах много, но все – легковооруженные, без прочных костяных доспехов, больших щитов и длинных копий с древками из железного дерева, которыми можно остановить скакунов. Разумеется, то, что стало известно вождям хиртов, знал теперь и предводитель всего степного воинства.
Оно затопило прерию в День Ягуара, благоприятствующий битвам, внезапным нападениям, сокрушительным атакам и штурмам крепостей. Дженнак, стоявший со своими санратами на вершине насыпи, с невольным трепетом взирал на лавины всадников, что вздымались над горизонтом, как волны прилива у стен одиссарского дворца; с угрожающей неторопливостью они текли по степи, наползали на Фирату, и перед этой ордой ее валы и частоколы, ее рвы и башни, и вся сила и мужество ее защитников казались ненадежными и жалкими, словно форт был сейчас подобен муравейнику под стопой великана.
На сигнальной вышке тревожно забил, зарокотал барабан, посылая на восток весть о нашествии. Пожалуй, к вечеру она долетит до Джиллора, но что тот сможет сделать? Хмурить брови да сжимать кулаки в бессилии… Вряд ли он ответит, вряд ли пожелает открыть место, где находятся его войска. Но они, пожалуй, еще не успели перебраться через огромную реку, а это значило, что помощь придет лишь спустя половину месяца. Только через пятнадцать дней! К тому времени Фирата станет грудой земли, камней и обугленных бревен…
Дженнак посмотрел на восход солнца. Мысли его летели сейчас вслед рокочущим звукам, неслись от одной сигнальной вышки к другой, стлались над пустынной дорогой, что вела к берегам Отца Вод. Там, на плодородной равнине у реки, маис поднялся уже до колена… Там золотились стены круглых тростниковых хижин, там, около пристаней и складов, вставали первые торговые города, там жили хашинда и кентиога, ротодайна, шилукчу и сесинаба – одиссарцы, люди Пяти Племен, его народ. Скотоводы и рыбаки, вольные охотники и земледельцы, ремесленники и купцы… Его люди! И он знал, что должен защитить их. Так повелевала его сетанна, и так гласил Кодекс Чести светлорожденного потомка Одисса.
– Великий Ахау! – взмолился он. Потом, на мгновенье прикрыв глаза, попробовал узреть грядущее, но тьма Чак Мооль была непроницаема. Дженнак не увидел ничего; а когда приподнял веки, перед ним по-прежнему расползались волны всадников на огромных рогатых скакунах, покачивались копья, реяли по ветру бычьи хвосты и белые полотнища на шестах, украшенных орлиными перьями. Сколько бойцов было в этом воинстве? Не две тысячи и не четыре… скорее – пятнадцать или двадцать… И впервые он с замиранием сердца подумал, что даже Джиллор не сумеет одолеть такую силу.
Тасситы ехали, растянувшись широким фронтом. Несомненно, их предводители были знакомы с окружающей местностью и расположением одиссарской цитадели: в тысяче шагов от нее длинная шеренга всадников выхлестнула три зубца, нацеленных на Фирату и проходы у реки и холмов. Как объяснил Иллар, посередине двигались отанчи и люди из Клана самого Коконаты – этих, правда, оказалось не слишком много; с севера наступали себры и кодауты, воинов же южного отряда Дженнак опознал сам. Хирты, полуголые, в охристой раскраске, с небольшими луками и колчанами, полными стрел! Издалека он не мог разглядеть их физиономий, но живо представил себе выбеленные щеки и лоб, черные круги вокруг рта и глазниц, что делали лица воинов подобными черепам. Прочие Кланы выглядели не так ужасающе и были лучше вооружены: у всех щиты, копья и бумеранги, у некоторых – одеяние вроде одиссарской туники, но не из простеганной хлопковой ткани, а из бычьей кожи. Шлемов не носил никто, но над головами приближавшихся всадников развевались перья. Перьями и бронзовыми бляхами была убрана и упряжь их скакунов – огромных, мохнатых, устрашающих.
За тремя колоннами, в которых насчитывалось тысяч десять воинов, двигалась остальная часть орды; за ней – море волокуш и возов на гигантских колесах, стада быков и верховые погонщики. Обоз занимал вдвое больше места, чем все воинство, и, оглядев его, Дженнак решил, что тасситы изготовились к долгому походу. Судя по всему, они не собирались разбивать лагерь до первой попытки штурма и все необходимое для атаки приготовили заранее. Он видел, что по бокам среднего, самого крупного, отряда неторопливо тащутся открытые телеги с лестницами, помостами и мешками с землей; на некоторых были навалены большие кожаные щиты, способные прикрыть сразу троих.
Разглядев эти возы, Квамма протяжно свистнул и ухмыльнулся:
– Не сесть ли нам на циновку трапез, мое счастье? – сказал ягуар обезьяне. Я – с краю, а ты – в почетном месте, посередине, на блюде… – Он повернулся к Аскаре. – Ну, что будем делать, старый койот? С блюда нам, кажется, не слезть!
Аскара, пребывавший последние дни в непрестанном возбуждении, теперь успокоился; похоже, вид врага был для него лучшим лекарством.
– План прежний, – сказал он, лаская потертую рукоять меча.
– У твоих людей большие самострелы, значит, будете прикрывать фланги. Ты – с юга, а этот твой Орри – с севера. Его кентиога знатные стрелки; вот пусть и стреляют, и чтобы ни один из дерьмодавов не ушел! Со мной будет три сотни человек, у тебя и у Орри – по полторы, а сотню оставим в запасе… – Аскара нерешительно взглянул на Дженнака: – Может быть, мой наком, ты примешь команду над резервным отрядом?
Дженнак оторвался от созерцания вражеских орд. На этот раз он был облачен в полный доспех: плотная куртка, панцирь с шипастыми наплечниками, набедренники и высокие сапоги с остриями на носке и пятке. Костяной шлем, упрочненный широкими стальными полосками и увенчанный головкой сокола, казался отлитым из серебра; предплечья охватывали боевые браслеты, пояс из гладких стальных пластин стягивал талию. В этом снаряжении Дженнак походил на статую из кости и железа – как и Грхаб, стоявший рядом.
Вытянув руку, он коснулся плеча Аскары:
– Боец в доспехе стоит десяти воинов, а здесь всего двое таких – я и мой наставник. Мы будем биться на валу, санрат.
– Но…
– Хайя! Я сказал! – В голосе его проскользнули властные отцовские нотки, и Аскара склонил голову.
– Тогда больше не о чем толковать, – буркнул он, ожидающе поглядывая на своего накома.
– Внезапно Дженнак сообразил, что тут, в Фирате, он – старший, и воины ждут напутственного слова от потомка богов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72