Наследнику оставалось лишь положиться на мнение столь опытных мужей, хотя он не понимал, отчего бы тасситам и не напасть – они стояли под Фиратой вторые сутки и за ночь хорошо отдохнули. Грхаб, похоже, заметил его недоумение; огромный, как скала, затянутый в доспех из черепашьего панциря, с шипастыми браслетами на обеих руках, он склонился к Дженнаку и пробурчал:
– Гляди, балам, лестниц-то у этих дерьмодавов нет. Ни лестниц, ни помостов, а без них как переберешься через ров и залезешь на стену?
Про себя Дженнак отметил, что последнее время учитель вроде бы держался с ним почтительнее. Правда, онне сделался для Грхаба ни повелителем, ни милостивым господином, однако не был уже и пареньком. Грхаб выбрал нечто среднее – балам, ягуар; так обращались к воину, любому воину, без различия возраста и чина. Иногда Дженнак гадал, чему обязан таким уважением. Вряд ли победе над тайонельцем, скорее – долгому и трудному пути, который они проделали из Хайана в Фирату. Как оказалось, непросто вести в поход воинство, даже столь небольшое; наком-предводитель должен был все знать, все уметь и обо всем позаботиться, от охраны лагеря на ночевках до места для выгребных ям и содержимого солдатских котлов. Он старался изо всех сил, и мрачный сеннамит, очевидно, был доволен своим учеником.
– Я слышал, они бросают веревки из кожи с крюками. – Дженнак, приставив ладонь ко лбу, разглядывал вражеский лагерь, скопище конических шатров и волокуш с припасами. Там царила лихорадочная суета, пылали костры, метались люди, надсадно ревели круторогие быки. Таких зверей он еще не видел; огромные и косматые, они совсем не походили на сеннамитский скот или на более мелкую одиссарскую породу. Казалось, к этим чудовищам и приблизиться-то страшно, но тасситы мчались на них сломя голову. Издалека каждый воин напоминал крошечный бурый степной вихрь.
– Верно, они мечут на стену веревки с крюками и лезут вверх, как стая обезьян, – на правах старожила пояснил Аскара и ухмыльнулся, заметив, как поежилась Вианна. – Однако, мой благородный повелитель, мы держим оборону в крепком месте, и людей у нас достаточно, чтобы стрелять, колоть и обрезать крюки. Нет, прав твой человек – сначала они свяжут лестницы, а потом полезут на стены. Думаю, – сакрат прищурился. – через день, не раньше. – Он обвел взглядом своих стрелков, тосковавших у бойниц, и воинов Кваммы, развалившихся внизу, в тени бараков, словно прикидывая, на что годны эти люди. Вдруг глаза Аскары хищно блеснули, а рука потянулась к клинку. Посматривая то на заскучавших одиссарцев, то на шумный тасситский лагерь, он предложил: – А может, ударим ночью? Мои воины лазают по веревкам не хуже пожирателей грязи. Возьмем четыре сотни, спустимся вниз и наколем вонючек на копья!
Предложение выглядело соблазнительным. Тасситов, подступивших к форту, оказалось не так уж много – тысячи две, как подсчитал в первый же день методичный Квамма, и были они, судя по отощавшим скакунам и оборванной одежде, из каких -то бедных родов, что пасут стада в самых засушливых местах. Насколько Дженнак мог разглядеть, эти смуглые тощие дикари почти все ходили полуголыми, в кожаных штанах и сапогах из невыделанных шкур; шлемы и панцири им заменяли боевая раскраска да перья в грязных волосах. Против такого воинства даже одиссарская легкая пехота, обученная драться в правильном строю, была что молот против травы. Длинные копья с двумя зубцами, прочные щиты, доспехи, топоры с широкими лезвиями, арбалеты, стрелявшие железными шипами, плюс отличная выучка… Пожалуй, четыре сотни умелых бойцов взяли бы вражеский лагерь, ибо у тасситов, кроме луков, небольших метательных топориков и ножей – да еще наглости – не было ничего.
– Нет, неверно! – оборвал себя Дженнак. Не оружием, не числом и не боевым искусством брали эти степные воины – скакунами! Повсюду в Эйпонне путешествовали в одноосных колесницах, в повозках и в санях, и каждый народ, каждое племя на севере и юге знало, на какого зверя набросить ярмо или тягловую шлею. По большей части, на быка или ламу; но в Ледяных Землях, как рассказывал Унгир-Брен, в сани запрягали собак, оленей и еще каких-то животных, похожих на оленей, но более рослых и сильных, с разлапистыми рогами. Никто, однако, не пытался ездить верхом – никто, кроме людей прерии, коих Мейтасса, на горе прочим племенам, обучил некогда этому искусству. Было ли ведомо Провидцу, что сеет он семена зла? Ибо кто мог выдержать атаку диких всадников на огромных косматых диких скакунах? Разве что бойцы из Очага Гнева, закованные в тяжелые доспехи, вооруженные тяжелыми мечами и копьями длиною в девять локтей…
– Мы не спустимся с холма, – твердо произнес Дженнак, и Вианна, стоявшая поодаль от мужчин, облегченно вздохнула. – Посмотри! – Он вытянул руку, показывая на отряд раскрашенных охрой всадников, патрулировавших тасситский стан. – Люди малы ростом и с плохим оружием, но звери огромны и сильны. Нам против них не устоять. Ни копья, ни арбалеты, ни доспехи не спасут.
– Внимание и повиновение! – произнес Квамма. – Наш наком сказал мудрые слова. С этим косматым зверьем, пожалуй, лучше воевать из крепости.
– С быками? Ха! – Аскара насмешливо сощурился. – Мало, что ль, мы их постреляли… и диких, и тасситских… Но светлорожденный прав: если навалится тысяча или полторы всадников, наши копьеносцы все полягут. Поэтому я и предлагаю ударить ночью, когда Арсолан будет взирать на мир не солнечным, а лунным оком. Слезем вниз, ворвемся в их стан, порубим и поколем дерьмодавов, спалим обоз… Ночью всаднику тяжко биться; ночь – время темное, разбойное.
Дженнак размышлял; искушение было велико. Подкрасться к лагерю, перебить часовых, ударить – победа сама свалится в руки… Великий Одисс, Ахау! Грозный Коатль, владыка Чак Мооль! Первая в жизни победа! При этой мысли кровь застучала в его висках, но в памяти тут же всплыли слова наставника: голова должна оставаться холодной. Припомнилось ему и другое.
– Брат мой Джиллор, – произнес он, – велел обороняться и ждать его войско. Обороняться и ждать! Не лезть на рога тасситских скакунов, сидеть за частоколом, стрелять, метать дротики и горшки с горючим маслом. – Дженнак сделал паузу. – Так что мы останемся здесь, ибо нам надо не перебить тасситов, а удержаться в своих стенах. – Он стукнул кулаком по краю бойницы и, вспомнив отца, добавил: – Хайя! Я сказал!
– Перебить пожирателей грязи и есть самый лучший способ удержаться в Фирате, мой милостивый господин, – буркнул Аскара, но Квамма с одобрением кивнул.
– Верховный наком Джиллор дал мудрый совет. На высокой насыпи, за рвом и частоколом, наши люди будут целы, ночная же вылазка обойдется в полсотни человек. К тому же кто знает этих вонючек… Сейчас их столько, а ночью может оказаться втрое больше. Недаром сказано: вороват, как кейтабец, хитер, как тассит.
– Ладно! – Аскара скривился и с сожалением огладил костяную рукоять меча. – Колодец меня беспокоит, – заметил он, переводя разговор на другое. – Моих двести, да вас полтысячи… Места тут засушливые, а воды не слишком обильные. Может не хватить. А пива у нас осталось десять горшков, да и то прокисшее!
– Брат мой Джиллор подойдет через двадцать дней, – сказал Дженнак. – Я думаю, сейчас он уже в десяти-двенадцати переходах от Отца Вод.
– Да, но ему надо еще переправиться через реку! Она широка, как пасть голодного каймана…
– Мы оставили ему корабли, шесть тридцативесельных галер. И поселенцы с обоих берегов уже вяжут плоты. Наком наверняка не станет медлить и ждать, пока переправится все войско, а пошлет к нам свои сотни в крепких доспехах, с прочными щитами… Вот тогда мы и ударим! Хоть днем, хоть ночью!
– Разумные слова, – произнес Квамма после недолгого молчания. Он был ветераном, примерно одних лет с Аскарой, но с тасситами имел дело впервые – сражался с атлийцами во времена южных походов Фарассы, а после завоевывал торговые порты на западном побережье, Фарассу, как выяснилось по дороге, он не любил, но к Джиллору относился с восторженным почтением, считая его великим полководцем, накомом накомов. Видно, ему льстило, что молодой наследник не поддается соблазнам и готов точно следовать указаниям брата. Дженнак почти физически ощущал, что его сетанна в глазах -Кваммы тяжелеет с каждым сказанным словом.
– Может, и хватит воды… – пробормотал Аскара, с сомнением посматривая на колодец. – Засуха наступает, – пояснил он, – а тут, на краю степей, месяц Света больше похож на месяц Зноя. Река уже обмелела… Я потому и хотел сделать вылазку, покончить быстрей с осадой.
– Торопливый койот бегает с пустым брюхом, – сказал Квамма.
– Осторожный керравао находит смерть не на арене, а в котле, – парировал Аскара. После этого обмена любезностями санраты ухмыльнулись друг другу и заговорили о том, где сложить горшки с горючим маслом и вязанки стрел, куда поставить копейщиков, а куда – стрелков, кто из тар-колов будет дежурить ночью и у кого из них глаз острей и слух тоньше. Наконец Аскара заметил, что не худо бы каждый день передавать сообщение барабанным боем, дабы наком Джиллор, приближаясь, был в курсе ситуации. Это показалось Дженнаку разумным; он велел подать гладко оструганную дощечку и углем набросал на ней строчки из треугольников, кружков и крестиков. Знаки эти, определявшие длительность удара, являлись общепринятым войсковым кодом, который Дженнак знал наизусть. Аскара кликнул первого из своих тарколов, вручил ему разрисованную письменами доску, и вскоре на юго-восточной вышке зарокотал барабан.
Дженнак, в сопровождении Виа и Грхаба, спустился вниз, к площади. Наступило время дневной трапезы; воины, не снимая кожаных доспехов, отложили метатели, топоры да копья и потянулись к котлам. В них кипело густое варево – бобы с мясом, щедро приправленные атлийским перцем. Дженнак отметил про себя: приказать поварам, чтобы приправы клали поменьше; перец, едкий и жгучий, вызывал жажду.
Кое-кто из воинов уже пристроился с чашей у бревенчатой стены, где было попрохладнее; одни вычерпывали деревянными лопатками густую пряную массу, то и дело прикладываясь к рогам с пивом, другие жевали мясо, наколотое на дротик или нож, третьи пялили глаза на Вианну. Никто, однако, не облизывал губ, не хмыкал, не переглядывался и иных непотребных жестов не совершал; глядели пламенно, но с восхищением и подобающей почтительностью. Виа, выросшая в огромной семье сахема ротодайна, была девушкой общительной и по дороге в Фирату перезнакомилась с половиной санры. Примерно половину ее и составляли ротодайна, сбежавшие некогда из-под руки Мориссы; но хоть они и были теперь людьми сагамора, Вианна оставалась для них госпожой, увенчанной перьями, дочерью первого из племенных вождей.
Дженнак шагал мимо сидевших на корточках солдат, направляясь в свою резиденцию накома – две маленькие клетушки в складском строении. Воины насыщались; ха-шинда, его сородичи, ели не спеша, ловко орудуя лопатками и ножами, ротодайна хлебали и жевали с торопливостью, словно оголодавшие волки, немногочисленные кентиога больше налегали на просяное пиво. Взгляд их таркола уперся прямо в Дженнака, потом скользнул к Вианне – мрачный, холодный, как змеиная кожа. Впрочем, все кентиога казались угрюмыми и замкнутыми людьми, разговорить которых могло лишь хмельное; недаром о них в Серанне ходило множество побасенок – вроде той, что поведал старый Унгир-Брсн.
Виа все эти взгляды не смущали. Положив теплую ладошку на запястье Дженнака, она сжала пальцы; видно, когда стан грозных тасситов скрывался за изгородью, ничто не нарушало ее счастья.
– Скажи, мой зеленоглазый, почему этих людей из степи называют пожирателями грязи?
Глаза ее смотрели в лицо Дженнака с полной серьезностью, и он, сдерживая усмешку, спросил:
– А ты не хочешь узнать, почему их называют вонючками?
– Ну, это и так ясно! – Виа сморщила свой изящный носик, принюхиваясь к ветру, что доносил чад тасситских костров и густой запах бычьего навоза.
– Ты видела, как мчатся всадники на рогатых скакунах? Пыль до неба! Те, кто сзади, ее глотают…
Вианна задумчиво покачала головой:
– Нелегкая у них жизнь… Всегда в дороге, всегда скачут куда-то, чего-то ищут… Ни хогана под крышей, ни поля, ни сада, ни бассейна с прохладной водой…
– Было время, и наши племена бродили в лесах, и не было у них ни полей, ни садов, – сказал Дженнак. – Шалаш вместо каменного дворца, ручей вместо водоема, повязка из шкур вместо шелкового шилака.
– Но пришел Одисс, и все изменилось, – подхватила Вианна. Одисс научил Пять Племен строить города, дороги и корабли, сеять маис и просо, делать сосуды из стекла и фаянса, свивать нити из хлопка и шелка… ну, и многим другим вещам. Разве Мейтасса был менее щедр к своему народу?
– Почему же… – протянул Дженнак, не в первый раз удивляясь совпадению их мыслей, – почему же… Ты видишь, с помощью Мейтассы они приручили огромных быков, и теперь эти косматые дикие твари несут на своих спинах людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Гляди, балам, лестниц-то у этих дерьмодавов нет. Ни лестниц, ни помостов, а без них как переберешься через ров и залезешь на стену?
Про себя Дженнак отметил, что последнее время учитель вроде бы держался с ним почтительнее. Правда, онне сделался для Грхаба ни повелителем, ни милостивым господином, однако не был уже и пареньком. Грхаб выбрал нечто среднее – балам, ягуар; так обращались к воину, любому воину, без различия возраста и чина. Иногда Дженнак гадал, чему обязан таким уважением. Вряд ли победе над тайонельцем, скорее – долгому и трудному пути, который они проделали из Хайана в Фирату. Как оказалось, непросто вести в поход воинство, даже столь небольшое; наком-предводитель должен был все знать, все уметь и обо всем позаботиться, от охраны лагеря на ночевках до места для выгребных ям и содержимого солдатских котлов. Он старался изо всех сил, и мрачный сеннамит, очевидно, был доволен своим учеником.
– Я слышал, они бросают веревки из кожи с крюками. – Дженнак, приставив ладонь ко лбу, разглядывал вражеский лагерь, скопище конических шатров и волокуш с припасами. Там царила лихорадочная суета, пылали костры, метались люди, надсадно ревели круторогие быки. Таких зверей он еще не видел; огромные и косматые, они совсем не походили на сеннамитский скот или на более мелкую одиссарскую породу. Казалось, к этим чудовищам и приблизиться-то страшно, но тасситы мчались на них сломя голову. Издалека каждый воин напоминал крошечный бурый степной вихрь.
– Верно, они мечут на стену веревки с крюками и лезут вверх, как стая обезьян, – на правах старожила пояснил Аскара и ухмыльнулся, заметив, как поежилась Вианна. – Однако, мой благородный повелитель, мы держим оборону в крепком месте, и людей у нас достаточно, чтобы стрелять, колоть и обрезать крюки. Нет, прав твой человек – сначала они свяжут лестницы, а потом полезут на стены. Думаю, – сакрат прищурился. – через день, не раньше. – Он обвел взглядом своих стрелков, тосковавших у бойниц, и воинов Кваммы, развалившихся внизу, в тени бараков, словно прикидывая, на что годны эти люди. Вдруг глаза Аскары хищно блеснули, а рука потянулась к клинку. Посматривая то на заскучавших одиссарцев, то на шумный тасситский лагерь, он предложил: – А может, ударим ночью? Мои воины лазают по веревкам не хуже пожирателей грязи. Возьмем четыре сотни, спустимся вниз и наколем вонючек на копья!
Предложение выглядело соблазнительным. Тасситов, подступивших к форту, оказалось не так уж много – тысячи две, как подсчитал в первый же день методичный Квамма, и были они, судя по отощавшим скакунам и оборванной одежде, из каких -то бедных родов, что пасут стада в самых засушливых местах. Насколько Дженнак мог разглядеть, эти смуглые тощие дикари почти все ходили полуголыми, в кожаных штанах и сапогах из невыделанных шкур; шлемы и панцири им заменяли боевая раскраска да перья в грязных волосах. Против такого воинства даже одиссарская легкая пехота, обученная драться в правильном строю, была что молот против травы. Длинные копья с двумя зубцами, прочные щиты, доспехи, топоры с широкими лезвиями, арбалеты, стрелявшие железными шипами, плюс отличная выучка… Пожалуй, четыре сотни умелых бойцов взяли бы вражеский лагерь, ибо у тасситов, кроме луков, небольших метательных топориков и ножей – да еще наглости – не было ничего.
– Нет, неверно! – оборвал себя Дженнак. Не оружием, не числом и не боевым искусством брали эти степные воины – скакунами! Повсюду в Эйпонне путешествовали в одноосных колесницах, в повозках и в санях, и каждый народ, каждое племя на севере и юге знало, на какого зверя набросить ярмо или тягловую шлею. По большей части, на быка или ламу; но в Ледяных Землях, как рассказывал Унгир-Брен, в сани запрягали собак, оленей и еще каких-то животных, похожих на оленей, но более рослых и сильных, с разлапистыми рогами. Никто, однако, не пытался ездить верхом – никто, кроме людей прерии, коих Мейтасса, на горе прочим племенам, обучил некогда этому искусству. Было ли ведомо Провидцу, что сеет он семена зла? Ибо кто мог выдержать атаку диких всадников на огромных косматых диких скакунах? Разве что бойцы из Очага Гнева, закованные в тяжелые доспехи, вооруженные тяжелыми мечами и копьями длиною в девять локтей…
– Мы не спустимся с холма, – твердо произнес Дженнак, и Вианна, стоявшая поодаль от мужчин, облегченно вздохнула. – Посмотри! – Он вытянул руку, показывая на отряд раскрашенных охрой всадников, патрулировавших тасситский стан. – Люди малы ростом и с плохим оружием, но звери огромны и сильны. Нам против них не устоять. Ни копья, ни арбалеты, ни доспехи не спасут.
– Внимание и повиновение! – произнес Квамма. – Наш наком сказал мудрые слова. С этим косматым зверьем, пожалуй, лучше воевать из крепости.
– С быками? Ха! – Аскара насмешливо сощурился. – Мало, что ль, мы их постреляли… и диких, и тасситских… Но светлорожденный прав: если навалится тысяча или полторы всадников, наши копьеносцы все полягут. Поэтому я и предлагаю ударить ночью, когда Арсолан будет взирать на мир не солнечным, а лунным оком. Слезем вниз, ворвемся в их стан, порубим и поколем дерьмодавов, спалим обоз… Ночью всаднику тяжко биться; ночь – время темное, разбойное.
Дженнак размышлял; искушение было велико. Подкрасться к лагерю, перебить часовых, ударить – победа сама свалится в руки… Великий Одисс, Ахау! Грозный Коатль, владыка Чак Мооль! Первая в жизни победа! При этой мысли кровь застучала в его висках, но в памяти тут же всплыли слова наставника: голова должна оставаться холодной. Припомнилось ему и другое.
– Брат мой Джиллор, – произнес он, – велел обороняться и ждать его войско. Обороняться и ждать! Не лезть на рога тасситских скакунов, сидеть за частоколом, стрелять, метать дротики и горшки с горючим маслом. – Дженнак сделал паузу. – Так что мы останемся здесь, ибо нам надо не перебить тасситов, а удержаться в своих стенах. – Он стукнул кулаком по краю бойницы и, вспомнив отца, добавил: – Хайя! Я сказал!
– Перебить пожирателей грязи и есть самый лучший способ удержаться в Фирате, мой милостивый господин, – буркнул Аскара, но Квамма с одобрением кивнул.
– Верховный наком Джиллор дал мудрый совет. На высокой насыпи, за рвом и частоколом, наши люди будут целы, ночная же вылазка обойдется в полсотни человек. К тому же кто знает этих вонючек… Сейчас их столько, а ночью может оказаться втрое больше. Недаром сказано: вороват, как кейтабец, хитер, как тассит.
– Ладно! – Аскара скривился и с сожалением огладил костяную рукоять меча. – Колодец меня беспокоит, – заметил он, переводя разговор на другое. – Моих двести, да вас полтысячи… Места тут засушливые, а воды не слишком обильные. Может не хватить. А пива у нас осталось десять горшков, да и то прокисшее!
– Брат мой Джиллор подойдет через двадцать дней, – сказал Дженнак. – Я думаю, сейчас он уже в десяти-двенадцати переходах от Отца Вод.
– Да, но ему надо еще переправиться через реку! Она широка, как пасть голодного каймана…
– Мы оставили ему корабли, шесть тридцативесельных галер. И поселенцы с обоих берегов уже вяжут плоты. Наком наверняка не станет медлить и ждать, пока переправится все войско, а пошлет к нам свои сотни в крепких доспехах, с прочными щитами… Вот тогда мы и ударим! Хоть днем, хоть ночью!
– Разумные слова, – произнес Квамма после недолгого молчания. Он был ветераном, примерно одних лет с Аскарой, но с тасситами имел дело впервые – сражался с атлийцами во времена южных походов Фарассы, а после завоевывал торговые порты на западном побережье, Фарассу, как выяснилось по дороге, он не любил, но к Джиллору относился с восторженным почтением, считая его великим полководцем, накомом накомов. Видно, ему льстило, что молодой наследник не поддается соблазнам и готов точно следовать указаниям брата. Дженнак почти физически ощущал, что его сетанна в глазах -Кваммы тяжелеет с каждым сказанным словом.
– Может, и хватит воды… – пробормотал Аскара, с сомнением посматривая на колодец. – Засуха наступает, – пояснил он, – а тут, на краю степей, месяц Света больше похож на месяц Зноя. Река уже обмелела… Я потому и хотел сделать вылазку, покончить быстрей с осадой.
– Торопливый койот бегает с пустым брюхом, – сказал Квамма.
– Осторожный керравао находит смерть не на арене, а в котле, – парировал Аскара. После этого обмена любезностями санраты ухмыльнулись друг другу и заговорили о том, где сложить горшки с горючим маслом и вязанки стрел, куда поставить копейщиков, а куда – стрелков, кто из тар-колов будет дежурить ночью и у кого из них глаз острей и слух тоньше. Наконец Аскара заметил, что не худо бы каждый день передавать сообщение барабанным боем, дабы наком Джиллор, приближаясь, был в курсе ситуации. Это показалось Дженнаку разумным; он велел подать гладко оструганную дощечку и углем набросал на ней строчки из треугольников, кружков и крестиков. Знаки эти, определявшие длительность удара, являлись общепринятым войсковым кодом, который Дженнак знал наизусть. Аскара кликнул первого из своих тарколов, вручил ему разрисованную письменами доску, и вскоре на юго-восточной вышке зарокотал барабан.
Дженнак, в сопровождении Виа и Грхаба, спустился вниз, к площади. Наступило время дневной трапезы; воины, не снимая кожаных доспехов, отложили метатели, топоры да копья и потянулись к котлам. В них кипело густое варево – бобы с мясом, щедро приправленные атлийским перцем. Дженнак отметил про себя: приказать поварам, чтобы приправы клали поменьше; перец, едкий и жгучий, вызывал жажду.
Кое-кто из воинов уже пристроился с чашей у бревенчатой стены, где было попрохладнее; одни вычерпывали деревянными лопатками густую пряную массу, то и дело прикладываясь к рогам с пивом, другие жевали мясо, наколотое на дротик или нож, третьи пялили глаза на Вианну. Никто, однако, не облизывал губ, не хмыкал, не переглядывался и иных непотребных жестов не совершал; глядели пламенно, но с восхищением и подобающей почтительностью. Виа, выросшая в огромной семье сахема ротодайна, была девушкой общительной и по дороге в Фирату перезнакомилась с половиной санры. Примерно половину ее и составляли ротодайна, сбежавшие некогда из-под руки Мориссы; но хоть они и были теперь людьми сагамора, Вианна оставалась для них госпожой, увенчанной перьями, дочерью первого из племенных вождей.
Дженнак шагал мимо сидевших на корточках солдат, направляясь в свою резиденцию накома – две маленькие клетушки в складском строении. Воины насыщались; ха-шинда, его сородичи, ели не спеша, ловко орудуя лопатками и ножами, ротодайна хлебали и жевали с торопливостью, словно оголодавшие волки, немногочисленные кентиога больше налегали на просяное пиво. Взгляд их таркола уперся прямо в Дженнака, потом скользнул к Вианне – мрачный, холодный, как змеиная кожа. Впрочем, все кентиога казались угрюмыми и замкнутыми людьми, разговорить которых могло лишь хмельное; недаром о них в Серанне ходило множество побасенок – вроде той, что поведал старый Унгир-Брсн.
Виа все эти взгляды не смущали. Положив теплую ладошку на запястье Дженнака, она сжала пальцы; видно, когда стан грозных тасситов скрывался за изгородью, ничто не нарушало ее счастья.
– Скажи, мой зеленоглазый, почему этих людей из степи называют пожирателями грязи?
Глаза ее смотрели в лицо Дженнака с полной серьезностью, и он, сдерживая усмешку, спросил:
– А ты не хочешь узнать, почему их называют вонючками?
– Ну, это и так ясно! – Виа сморщила свой изящный носик, принюхиваясь к ветру, что доносил чад тасситских костров и густой запах бычьего навоза.
– Ты видела, как мчатся всадники на рогатых скакунах? Пыль до неба! Те, кто сзади, ее глотают…
Вианна задумчиво покачала головой:
– Нелегкая у них жизнь… Всегда в дороге, всегда скачут куда-то, чего-то ищут… Ни хогана под крышей, ни поля, ни сада, ни бассейна с прохладной водой…
– Было время, и наши племена бродили в лесах, и не было у них ни полей, ни садов, – сказал Дженнак. – Шалаш вместо каменного дворца, ручей вместо водоема, повязка из шкур вместо шелкового шилака.
– Но пришел Одисс, и все изменилось, – подхватила Вианна. Одисс научил Пять Племен строить города, дороги и корабли, сеять маис и просо, делать сосуды из стекла и фаянса, свивать нити из хлопка и шелка… ну, и многим другим вещам. Разве Мейтасса был менее щедр к своему народу?
– Почему же… – протянул Дженнак, не в первый раз удивляясь совпадению их мыслей, – почему же… Ты видишь, с помощью Мейтассы они приручили огромных быков, и теперь эти косматые дикие твари несут на своих спинах людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72