— Теперь все должно быть в порядке, — сказал он наконец и пробежал пальцами по струнам. Затем принялся наигрывать медленный старинный мотив. Когда он сыграл мелодию один раз, пальцы его обрели уверенность. Тогда он начал играть ее сначала, но на этот раз, к удивлению Гариона, простая мелодия сопровождалась такими сложными переборами, что трудно было поверить, что можно извлечь такое из одного инструмента.
Широко раскрытые глаза Полгары сияли.
— Почему ты не говорил мне об этом, Дарник? — спросила она.
— Да просто потому, что это было так давно, что я сам почти забыл. В молодости я работал в мастерской, где делали лютни. Мастер был уже стар, и пальцы его не гнулись, но ему нужно было слышать, как звучат его инструменты, он и научил меня играть.
Он взглянул на своего друга-великана, сидящего по другую сторону костра. Тоф, поняв его взгляд, кивнул, сунул руку под грубое одеяло, которое он накинул на плечи, и достал набор трубок, сделанных из пустых стеблей тростника, каждый из которых был длиннее предыдущего, и крепко связанных друг с другом. Немой поднес трубки к губам, и Дарник заиграл мелодию сначала. В звуке дуэта слышалась мучительная боль, пронзившая Гариона до глубины души.
— Я начинаю чувствовать себя совершенно бесполезным, — произнес потрясенный Фельдегаст. — Я сам играю на лютне и на дудке, и меня слушают в тавернах и во всяких таких заведениях, но эти двое просто виртуозы. — Он посмотрел на гиганта Тофа. — Ты такой большой, а музыка твоя такая нежная. Никогда не думал, что так бывает.
— Он очень хороший музыкант, — сказал ему Эрионд. — И иногда играет для нас с Дарником — когда рыба не клюет.
— Ах, что за звук, — продолжал Фельдегаст, — и слишком хорош, чтобы не найти ему применения. — Он поглядел на Веллу. — Потанцуешь для нас немного, девочка, чтобы, так сказать, завершить этот приятный вечер?
— Охотно, — засмеялась она, тряхнув головой. Поднявшись на ноги, подошла к Фельдегасту, сидевшему по другую сторону костра. — Вот в таком темпе, — сказала она, поднимая руки над головой и ритмично щелкая пальцами. Фельдегаст в такт ей захлопал в ладоши.
Гариону уже приходилось видеть, как танцует Велла — как-то давно в лесной таверне в Гар-ог-Надраке, — и он более или менее представлял, чего от нее ожидать. Поэтому был уверен, что Эрионду, да и Сенедре не следует смотреть на эту неприкрытую демонстрацию чувственности. Правда, танец Веллы выглядел очень невинным, и он подумал, что в прошлый раз сам был слишком горяч.
Но по мере того как отрывистые щелчки ее пальцев и раздающиеся им в такт хлопки Фельдегаста делались чаще и она танцевала все более самозабвенно, Гарион понял, что оправдываются его худшие опасения. Право же, Эрионду нельзя смотреть на этот танец, а Сенедру следовало немедленно увести. Но Гарион, как ни старался, не мог придумать, как это сделать.
Когда темп снова замедлился и Тоф с Дарником заиграли мелодию, которая звучала вначале, надракийка завершила танец плавным величественным проходом, в котором чувствовался вызов всем сидящим у костра мужчинам.
К полному удивлению Гариона, Эрионд горячо захлопал в ладоши, а на его юном лице не было и тени смущения. У самого Гариона горели уши и участилось дыхание.
Сенедра же отреагировала так, как он и ожидал. Щеки ее пылали, а глаза округлились. Затем она рассмеялась от удовольствия.
— Чудесно! — воскликнула она, искоса бросив на Гариона шаловливый взгляд. Тот беспокойно закашлялся.
Фельдегаст утер выступившую у него слезу и шумно высморкался. Затем поднялся на ноги.
— Ах ты, негодная, — произнес он, повиснув на шее у Веллы, и, подвергая опасности свою жизнь, если вспомнить о кинжалах у нее за поясом, громко чмокнул ее в губы, — я просто уничтожен оттого, что мы должны расстаться. Я буду скучать по тебе, моя девочка, уж будь уверена. Но обещаю тебе, что мы снова встретимся, и уж тогда я ублажу тебя своими непристойными рассказами, а ты запудришь мне мозги своим отвратительным зельем. Мы будем вместе петь и смеяться, и встречать весну за весной, наслаждаясь обществом друг друга. — Он довольно бесцеремонно шлепнул ее по заднице и быстро отскочил, прежде чем она схватилась за рукоять одного из кинжалов.
— Она часто танцует для тебя, Ярблек? — спросил Шелк, глаза которого так и блестели.
— Слишком часто, — с тоской ответил Ярблек, — и всякий раз, когда она это делает, я начинаю думать, что ее ножи не так уж остры и что от пары царапин не будет очень больно.
— Можешь попробовать, если хочешь, Ярблек, — предложила Велла, кладя руку на рукоять одного из кинжалов. Затем, широко улыбнувшись, подмигнула Сенедре.
— Почему ты так танцуешь? — спросила Сенедра, со щек которой все еще не сошел румянец. — Ты же знаешь, что происходит с мужчинами, когда они на тебя смотрят.
— В этом-то и состоит забава, Сенедра. Сначала ты сводишь их с ума, а потом держишь на расстоянии этими кинжалами. Я от этого просто балдею. В следующий раз, когда мы встретимся, я покажу тебе, как это делается. — Она взглянула на Гариона и зло засмеялась.
Белгарат вернулся к огню. Гарион был так увлечен танцем Веллы, что не заметил, что тот отлучался.
— Уже стемнело, — сказал он, обращаясь ко всем. — Думаю, мы можем уехать, не привлекая ничьего внимания.
Все поднялись со своих мест.
— Ты знаешь, что делать? — спросил Шелк своего компаньона. Ярблек кивнул.
— Хорошо. Делай все, что нужно, чтобы я случайно не вляпался.
— Почему ты так упорно продолжаешь играть в политические игры, Шелк?
— Потому что это раскрывает мне огромные возможности для воровства.
— А, — произнес Ярблек, — тогда так и надо. — Он протянул ему руку. — Береги себя, Шелк, — сказал он.
— И ты тоже, Ярблек. Постарайся, если сможешь, не заводить кредиторов. Через год увидимся.
— Если ты еще будешь жив.
— Да, конечно.
— Мне очень понравилось, как ты танцевала, Велла, — произнесла Полгара, обнимая юную надракийку.
— Это большая честь для меня, госпожа, — немного смущенно ответила Велла. — Я уверена, что мы еще встретимся.
— И я тоже.
— Не хотите ли пересмотреть ту немыслимую цену, что запросили за товар, мастер Ярблек? — спросил Фельдегаст.
— Это ты к ней обращайся, — ответил Ярблек, кивнув на Веллу. — Она ее назначала.
— Ах, какая же ты жестокосердная, девочка моя, — покачал головой жонглер. Та пожала плечами.
— То, что покупается дешево, не ценят.
— Истинная правда. Придется мне раздобыть немного денег, потому что, крошка моя, я собираюсь сделать тебя своей.
— Поглядим, — ответила она, улыбнувшись.
Они вышли из освещенного огнем круга туда, где стояли их оседланные лошади и мул жонглера. Луна зашла, и звезды сияли, как драгоценные камни, рассыпанные по бархатному покрову ночи. Выехав из лагеря, лошади Ярблека осторожным шагом двинулись на север. Когда через несколько часов взошло солнце, они уже были далеко, на широкой дороге, ведущей на север, в Мал-Рэкут, город в Ангараке, расположенный на южном берегу реки Рэку, служащей южной границей Венны. Утро было теплое, небо — чистое, а настроение у всех — прекрасное.
По пути им опять встречались беженцы, но теперь значительная их часть двигалась на юг.
— Возможно ли, что чума разразилась и на севере? — спросил Сади.
Полгара нахмурилась.
— Думаю, возможно, — ответила она.
— Скорее всего эти люди бегут от Менха, — возразил Белгарат.
— Тогда здесь скоро будет очень оживленно, — заметил Сади.
— Это может оказаться нам на руку, Хелдар, — вмешалась Бархотка.
— Ты права, — согласился драсниец.
Гарион ехал в полудреме — этому он научился у Белгарата. Хотя раньше ему иногда случалось ночью обходиться без сна, в привычку у него это не вошло. Он скакал, опустив голову, наполовину отключившись от того, что происходило вокруг.
Но его неотвязно преследовал какой-то звук, исходящий из глубины подсознания. Нахмурившись и закрыв глаза, он попытался понять, что это такое. И вдруг вспомнил. Да, полный отчаяния плач умирающего ребенка на заброшенной улочке в Мал-Зэте. Как ни старался, он не мог проснуться, и душераздирающий плач раздавался у него в ушах.
Он почувствовал, как на плечо ему легла огромная рука, поднял голову и увидел перед собой печальное лицо Тофа.
— Ты тоже это слышал? — спросил он. Тоф сочувственно кивнул.
— Но ведь это был только сон?
Тоф неуверенно развел руками.
Гарион выпрямился в седле, решив больше не дремать.
Немного отъехав в сторону от дороги, они пообедали хлебом, сыром и колбасой в тени большого вяза, одиноко стоявшего посреди засеянного овсом поля. Невдалеке журчал небольшой ключ, окруженный поросшей мхом стеной, где они напоили коней и наполнили водой бурдюки.
Белгарат стоял, глядя на раскинувшуюся за полем деревню и ведущую в нее забаррикадированную тропинку.
— Сколько у нас с собой еды, Пол? — спросил он. — Если деревни и дальше будут так же закрыты для нас, мы не сможем пополнить запасы.
— Я думаю, все будет в порядке, отец, — ответила она. — Велла нас очень щедро снабдила.
— Она мне нравится, — улыбнулась Сенедра. — Хоть и ругается все время.
Полгара улыбнулась ей в ответ.
— Все надракийцы ругаются, моя милая, — сказала она. — Когда я была в Гар-ог-Надраке, мне пришлось сильно напрячь память, чтобы припомнить наиболее витиеватые выражения, которыми иногда пользуется мой отец.
— Эй! — крикнул им кто-то.
— Вот он. — Шелк указал на дорогу.
Верхом на гнедой лошади сидел человек в коричневой одежде мельсенского чиновника и смотрел на них жадным взглядом.
— Что вам угодно? — крикнул ему Дарник.
— У вас не найдется немного еды? — прокричал в ответ мельсенец. — Я не могу подъехать ни к одной деревне и уже три дня не ел. Я заплачу.
Дарник вопросительно взглянул на Полгару.
Та кивнула.
— Еды у нас хватит, — сказала она.
— Куда он едет? — спросил Белгарат.
— Вроде бы на юг, — отвечал Шелк.
— Дарник, скажи ему, что он может подъехать, — произнес старик. — Он расскажет нам, что нового на севере.
— Присоединяйтесь к нам! — крикнул Дарник. Чиновник подъехал и остановился на расстоянии двадцати ярдов.
— Вы из Мал-Зэта? — спросил он.
— Мы выехали прежде, чем началась чума, — солгал Шелк.
Чиновник колебался.
— Я положу деньги вот сюда, на камень, — предложил он, указывая на белый валун. — И отъеду назад. Тогда вы можете взять деньги и оставить еду. И мы не причиним друг другу вреда.
— Разумно, — ответил Шелк.
Полгара извлекла из своих запасов буханку черного хлеба и большой кусок сыру и передала их остролицему драснийцу.
— Откуда ты едешь, дружок? — спросил Шелк, подходя к камню.
— Я был в Аккаде — это в Катакоре, — ответил человек, пожирая глазами сыр и хлеб. — Я глава отдела общественных работ — ну, там стены, мосты, улицы — все такое. Взятки давали не слишком роскошные, но на жизнь хватало. В общем, я выбрался оттуда за несколько часов до того, как пришел Менх со своими демонами.
Шелк положил на камень еду и взял деньги. Затем отошел.
— Я слышал, Аккад уже давно сдался.
Мельсенец почти бегом приблизился к камню, схватив хлеб с сыром, впился в снедь зубами.
— Я прятался в горах, — ответил он, жуя.
— Ашаба разве не там? — Голос Сади звучал равнодушно.
Мельсенец, с трудом проглотив еду, кивнул.
— Поэтому я в конце концов ушел и оттуда, — произнес он, снова запихивая в рот большой кусок хлеба. — Там кругом полно огромных диких собак — уродов величиной с коня — и банд карандийцев, убивающих всех, кто им попадется. Их мне удалось бы избежать, но в Ашабе происходит что-то ужасное. Из замка раздаются душераздирающие звуки, а ночью небо озаряется странным светом. Я не мог выдержать этого и сбежал. — Он жадно вздохнул, откусывая новую порцию хлеба. — Еще месяц назад я на хлеб и сыр смотреть бы не стал. А теперь это просто пиршество.
— Голод — лучшая приправа, — припомнил Шелк старинное изречение.
— Истинная правда.
— Почему ты не остался в Венне? Разве ты не знал, что в Мал-Зэте чума?
Мельсенец поежился.
— То, что происходит в Венне, еще хуже событий в Катакоре или Мал-Зэте, — ответил он. — Я от этого стал совершенно ненормальным. Я инженер. Что я могу знать о демонах, о новых богах и о колдовстве? Дайте мне камней, леса и извести, небольшую взятку — и с меня довольно.
— Новые боги? — спросил Шелк. — Кто говорил о новых богах?
— Чандимы. Ты о них что-нибудь слышал?
— Ими командует Урвон?
— Сейчас, по-моему, ими никто не командует, уж больно они разошлись. Урвона никто не видел больше месяца — даже люди в Мал-Яске. Чандимы полностью вышли из-под контроля. Они возводят алтари прямо на полях и приносят двойные жертвы: одну — сердцу Торака, а другую — этому новому ангараканскому богу; у того, кто не поклоняется обоим алтарям, вырезают сердце прямо на месте.
— Понятно, почему ты держишься подальше от Венны, — усмехнулся Шелк. — Как они называют своего нового бога?
— По-моему, никак. Они обращаются к нему: «Новый бог Ангарака, приди на смену Тораку и отомсти Богоубийце ужасной местью».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51