«Да. Я могу».
— Тогда обещай мне! Если я хоть что-то значу для тебя, обещай мне, что поможешь ему! Обещаешь?
«Хорошо. Я обещаю».
Этот миг запомнился очень отчётливо. Единорог подогнул передние ноги, опустился на колени. Ялка, ухнув, подняла безжизненное тело мальчика и перекинула его через конский хребет. Руки и ноги Фрица беспомощно свесились с боков.
— Он не упадёт?
«Нет».
На мгновение ей захотелось, чтобы высокий не уходил. Но она знала, что это не поможет. Люди, которые преследовали их, свято верили в железный маховик испанской власти, королевского и папского престолов. Даже если она предстанет перед ними девственницей на единороге, они этого не поймут. Не примут. Истолкуют ложно. Не поверят.
Да и всё равно — уже поздно.
Один прощальный, долгий взгляд; потом единорог присел, встопорщил за спиной два призрачных крыла и прянул в небо, — только ветер в волосах.
Скачи, высокий.
Ох, скачи!..
Спасибо ветер! Ветер, я с тобой.
Город, снег.
Вместе с песней оставила я свою боль,
Ветер унёс мою жизнь в океан.
И я с тобой, весёлый смех…
Спасибо за ветер!
Потом были солдаты, боль врезающихся в запястья верёвок, тычки, увещевания монаха… Дом — в дым. Истоптанный кровавый снег, зарево пожара, три дня долгого пути, для Ялки слившиеся в долгий неразборчивый кошмар без всяческой надежды пробудиться.
…Заскрежетал засов. Дверь комнаты хлопнула, и на пороге появился Михелькин. В руках его был поднос со свежей снедью — ветчина, сыр, лук, тушёные грибы. Он задержался на пороге, смущённый, с удивлением посмотрел на нетронутый обед, потом на поднос в своих руках. Девушка даже не взглянула в его сторону, продолжала смотреть за окно.
— Ялка… — осторожно позвал он.
— Не называй меня так, — мёртво сказала она. — И вообще — уходи.
— Но так нельзя… ты же так ничего и не поела.
— Я не индюшка, чтоб меня откармливать перед костром.
— Не говори так! Они хотят тебе добра.
— У-хо-ди, — раздельно произнесла она и, наконец, повернула голову к нему. — уходи, Михелькин. Я не хочу ни о чём с тобой разговаривать. Меня от тебя тошнит.
Парень растерялся. Поставил свой поднос на стол и шагнул вперёд. Протянул руку.
— Ялка…
Девушка перегнулась пополам, и её фонтаном вырвало на пол.
У самых скал, у мокрого, чернеющего на снегу пятна пожарища Золтан осадил своего коня. Соскочил на землю, забросил поводья на луку седла. Огляделся.
— Так, — с горечью в голосе сказал он, — я всё-таки опоздал.
От дома остались только стены, сложенные из плитняка, да и те наполовину обвалились. Балки, двери, лежаки, полы и потолки — всё дерево сожрал огонь, не пощадив ни банного пристроя, ни навеса, ни сарая, ни проточных желобов. Снег был ужасающе истоптан, а в нескольких местах обильно залит кровью. Золтан осмотрел обугленную чёрную коробку дома снаружи и изнутри, но не нашёл ничего, что пролило бы свет на судьбу травника и двух его учеников.
Точней — ученика и ученицы.
Пока он ехал, распогодилось, и дождь как будто поутих, и сейчас Золтан решил расположиться на привал. Коню необходим был отдых, Хагг распряг его и некоторое время водил в поводу. Корыто уцелело. Он разбил кинжалом корку льда на каменной чаше, зачерпнул в ладони ледяной воды, напился, а остатки выплеснул в лицо. Прищурился на солнце.
Судя по всему, пожар случился здесь дня три тому назад, или четыре. Если кто-то и остался жив, то всё равно сейчас его было уже не догнать. Надо было искать какими-то другими методами. Золтан ещё раз огляделся внимательно вокруг, обошёл по кругу маленькую долину и со второго раза вдруг заметил какие-то знаки на большом, отдельно стоящем камне. Приблизился. Надпись была совсем недавней — четыре неровные руны, нацарапанные чем-то острым. Выглядело это так:

Первую из них Золтан опознал сразу: деревянные столбики с руной Hagla для защиты полей от града и по сию пору очень часто ставили в северной Фризии. Второй шла Ansuz (Золтану вдруг сразу вспомнилось давнишнее гадание и слова Жуги: «Четвёртая руна. Бог. А может, дикий гон, ..»). Последние два знака были Золтану незнакомы, но не требовалось семи пядей во лбу, чтобы после этого понять смысл этой надписи: «ХАГГ». Он постоял, кусая губы, потом направился туда, где сбросил на землю вьюки, вытащил из них походный маленький топорик, вернулся к камню и принялся копать. Снег скоро кончился, пошла земля, неплотно утрамбованная, комковатая. По всему было видно, что здесь недавно копали. Ещё несколько осторожных ударов, и в руках у Золтана оказался увесистый свёрток, крест-накрест перевязанный кожаным шнурком. Хагг разрезал его. Внутри оказались: большая плетёная коробка, уже знакомая Золтану тетрадь и несколько листов сухого жёлтого пергамента, свёрнутых в трубку. Золтан развернул свиток и вздрогнул.
«Мои поздравления, Золтан», — гласила самая первая строчка.
— Сукин сын… — Пробормотал он. — Он что, и в самом деле всё провидит наперёд?
Он отложил тетрадь и коробку, близоруко сощурился и стал вчитываться в исписанные мелким, торопливым и неаккуратным почерком листы со множеством зачёркиваний и исправлений.
«Мои поздравления, Золтан. Я всегда знал, что ты очень умен не дурак, но всё равно приятно ещё раз в этом убедиться. Хорошо, что ты догадался рыть под камнем.
Но к делу. Ты знаешь много, но не всё. Я не говорил тебе, так было нужно, но сейчас мне некому больше довериться. Происходит что-то очень нехорошее. Тебе известно, что ко мне пришли мальчишка и девчонка? Так вот. Может статься, что я не смогу больше их опекать и учить. Видишь ли, если ты читаешь эти строки, то меня, скорее всего, уже нет в живых. Или же случилось так, что мне пришлось спешно оставить дом, и неизвестно, как и когда мы снова с тобой встретимся. В любом случае мне есть, что тебе сказать.
Последнее время я крепко увяз в загадках. Это меня тревожит. Ты уже знаешь, что Фриц — тот самый паренёк из Гаммельна, который был слепым мышонком. Я тебе об этом говорил. Так вот. Недавно я узнал, что эта девушка — тоже из них. Она не помнит этого, она была ещё маленькой, когда её родители уехали оттуда от греха подальше, поменяли ей имя и все такое. То, что они сошлись у меня, это чистейшая случайность.
Но вернёмся к Фрицу. Он стихийный маг, самоучка. Но при этом колдовать не может не должен.
Он будто травится волшебством, магия высасывает из него все силы. Тут не поможет никакой контроль. Я рассказывал тебе про ту девочку, которая не переносила пчелиных укусов, и которую прозвали кошкой? Точно так же дело обстоит и тут. Я не сразу это понял. Парень чуть не умер, пока я это сообразил. Ему нельзя колдовать ни при каких обстоятельствах! Я поэтому даже не учил его ничему, чтобы у парня не возникло соблазна. Ещё неизвестно, что бы он натворил с моих слов (ты же знаешь, что я путаю цвета). Я ничему не могу его научить потому, что не знаю, как. А чтобы очинить перо, надо сперва наточить нож.
Теперь о девочке. Тут я и вовсе бессилен. Она не может колдовать. Вернее, может, только не она. Вернее, это происходит, да, но я не понимаю, как она это делает. И она не знает и не понимает. Это может сделать только кто-то, как бы сквозь неё. Попробую объяснить попонятнее. Когда я вытаскивал Фрица обратно, и мне не хватило сил, она пришла ко мне на помощь, я вытащил нас всех через нее, она вмешалась и вытащила нас всех. Откуда она черпает Силу, я не знаю. Она — какой-то стихийный гений. Источник. Я никогда ни с чем подобным не сталкивался. Она как бы творит реальность, ей нужно только пожелать, чтоб кто-то высвободил эту Силу. Я осмелился назвать подобный феномен кукушкой (то есть, чтоб кукушка накуковала кому-то, сколько ему жить, нужно, чтобы этот кто-то сперва спросил её об этом. Правда, это ещё не значит, что она согласится ответить… Тьфу, как я всё запутал… Надеюсь, ты поймёшь).
Так вот, к чему я всё это. Где-то есть ещё один мышонок, тот, который обращал собирал всё это и замыкал на себя. Эти трое как-то колдовали только все вместе втроём. Он в этой троице навроде громоотвода. Я не помню его имени. Может быть, он умер за эти годы, а может, и нет. Я говорил тебе, я помню только, что он тоже из Гаммельна, и что он заикался. Золтан, его надо найти! Раскопай своих подвалов, у тебя большой архив. Если они сойдутся, я не знаю, что будет. Если пятилетними сорванцами они были способны на такое, то сейчас это и вовсе будут маги чрезвычайной силы. Я боюсь их каждого по отдельности, чего уж говорить обо всех вместе! Я ничего им не сказал, я так и не смог во всём этом разобраться. Мне ужасно не хватает Герты и её познаний, а сам я читаю медленно, аки нерадивый школяр, да и книги мне найти довольно трудно. Многие из них для меня так же непонятны, как если бы были написаны на арабском. А большинство трудов по магии уже сгорели на кострах, часто — вместе с авторами.
Золтан, я прошу тебя во имя нашей дружбы, — присмотри за ними. Я не хочу, чтоб им причинили вред. К тому же, эта девушка довольно много для Но я и не хочу, чтобы все трое таки нашли друг друга. Думаю, ты понял, что я имею ввиду.
Я далеко не так беден, как это может некоторым показаться. Да, когда-то я ушёл из города, но позаботился, чтоб моё дело не заглохло. Половина лавок фармацевтов в Лиссбурге принадлежат на самом деле мне (во всяком случае — торгуют они моими снадобьями). За пять лет я скопил достаточную сумму, чтоб не бедствовать. В ящичке деньги. Немного, но достаточно. Используй их, как сочтёшь нужным.
— Много времени Все эти годы я вёл исследования, изучал свойства растений и трав, составлял рецепты и смеси, и записывал всё, что со мной происходило памятного, необычного и интересного. Всё это ты найдёшь в тетради, которую я также положил сюда. Сохрани её, я не хочу, чтобы её сожгли. Если будешь в Гаммельне, отдай её Карл-Хайнцу Готлибу — племяннику покойного старика Готлиба, помнишь? Ему пригодится. Ты знаешь, где он живёт.
Теперь о главном. Я чувствую, что что-то пошло не так, и даже руны мне пророчат беду. Я не боюсь смерти. Беда в другом. Мне кажется, что и с той стороны меня ждут неприятности. Не знаю, удастся ли мне из них выпутаться. Видишь ли, слишком много колдунов, магов, и просто провидцев и даже — святых инквизиция сожгла на кострах, да ещё война… Кому приносится эта жертва, мне неизвестно. Сила копится уже много лет, никто её толком не использует. Ветра больше нет, — это буря стучится в окна. Живым сопротивляться этому ещё можно, хоть и тяжело, но если кто-нибудь сейчас прихлопнет хорошего мага, и всё это хлынет в него… Я не знаю. И ещё: в этих землях хороших чародеев больше не осталось. Во всяком разе, я их не чувствую. Должно быть, я — последний, если не считать, конечно, тех мышат, но они — пока ещё никто, и ещё одного ещё одну, которая раньше им была. Ты знаешь, о ком я говорю.
На всякий случай, для внесения ясности в происходящее я наложил заклятие на этот свиток: если я ещё жив, чернила на нём будут красными. Если же меня уже нет, они почернеют, и тогда получится, что я пишу тебе всё это из могилы. Если это так, то что ж… значит, свидеться в этой жизни нам уже не судьба. Мы часто ссорились, были друзьями и были противниками, но я всегда уважал тебя, Элидор. Надеюсь, что это взаимно. В конце концов, мы оба — два не слишком глупых старых лиса, чтобы этого не понимать.
Прощай.
И если сможешь, позаботься о моих учениках»
Подписи под письмом не было. Вместо неё двумя-тремя росчерками была нарисована лисья голова. Морда была подозрительно знакомой, должно быть, травник использовал за образец рисунок на своём мече.
Чернила были чёрными.
— Идиот! Сукин сын! — в сердцах ещё раз выругался Хагг и стукнул себя кулаком по колену. — Дурак! Дурак! Самоуверенный болван! Ну почему ты не сказал мне обо всём этом раньше?! Горец полоумный! Почему ты никогда никому не доверяешь?!
Он оторвался от письма и снова огляделся.
— Но, шайтан меня возьми, — пробормотал он, — что же всё-таки здесь произошло?
В коробке оказались деньги — флорины, талеры, цехины, дукаты, испанские реалы. Не так уж много, но действительно «достаточно» — можно было купить хороший дом. Было ещё штуки три золотых слитков и семь серебряных, все стандартизированные «Королевским знаком»: серебряные — львом, золотые — головой леопарда. Помимо этого на дне коробки обнаружились два золотых кольца с довольно качественными камнями — рубином и изумрудом совершенно одинаковой старомодной огранки, мешочек с жемчугом и дюжина кружевных и тонких самородков так называемого «волосяного серебра», настолько изумительно красивых, что сами по себе могли бы служить украшением, не будь они такими колючими и хрупкими.
— Однако, каков фрукт, — Золтан поскрёб в затылке. — Столько лет водить меня за нос! Половина лавок! Хотел бы я знать, как аптекари будут делить его хозяйство, когда до них дойдёт это известие…
Он переложил в дорожные подсумки деньги и слитки, письмо и тетрадь сунул под камзол, перстни положил в карман. Затем перекусил вхолодную, не разводя огня, навьючил груз обратно на коня и ещё до темноты покинул шахты в заколдованном лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63