их было столько, что они там еле умещались. Однако пыль, которая обычно скапливается в подобных местах, отсутствовала — этим хламом часто пользовались.
Девушка глотнула из кружки, подняла свой взгляд повыше и оцепенела.
— Ух ты…
Над полкой, на крюках висел горизонтально меч — большой «полуторник» в потёртых серых ножнах. Непонятно было, как она не увидела его раньше. Как он оказался в доме травника, оставалось только гадать. Или травник всё-таки жил здесь не один?
Позабыв про вино, она оставила кружку, воровато оглянулась на дверь — не слышно ли шагов, на цыпочках подбежала к камину, взобралась на табуретку и стащила меч с крюков.
Для своих размеров меч показался ей удивительно лёгким. Чёрная, с прожилкой серебра рукоять удобно легла ей в ладонь. Девушка ещё раз огляделась и с замирающим сердцем вынула клинок из ножен сперва наполовину, а затем и полностью. Он был в точности таким, каким его нарисовало Ялкино воображение — прямой, отточенный и узкий, с кровостоком по клинку, неведомого серого металла. Очертания клинка были нечёткими, глядя на него, ей всё время хотелось моргнуть. Он ускользал от взора, словно растворялся в полумраке комнаты. У самой рукояти на клинке блестела гравировка — лис на задних лапках. Рисунок был нанесён на сталь так мастерски, такими тонкими штрихами, что казался чуть ли не живым. Вопреки своей природе Ялка почему-то всегда испытывала непонятную тягу к подобным вещам, но доселе никогда не держала в руках настоящего боевого оружия, и теперь ощущала нелепый, нереальный, почти мальчишеский восторг.
За спиной зашуршало. Ялка обернулась испуганно и стремительно, но ничего особенного не обнаружила. Огонь, однако, разгорелся ярче, на краткий миг девушке даже показалось, что даже дров в камине стало как будто больше. Она помотала головой. Чепуха какая… Ялка опустила меч и снова огляделась.
Задумалась.
Кто он такой, этот травник? Кто он, этот странник в чужой стране? А ведь если разобраться, он чужой здесь — и одет не так, и говорит с акцентом, и лицом не похож на местных жителей. Отчего он сторонится людей, отчего живёт один в этом странном месте? Если боится людей, зачем тогда их лечит? А если лечит, почему платы не берёт? Конечно, если он занимается ворожбой, то должен страшится гнева церкви, тогда понятно, зачем он залез в такую глушь. Но если так, зачем тогда вообще выходит к людям? А если ходит к людям, почему до сей поры его никто не выследил? Она опустила взгляд на меч в своей руке.
Почему он хранит у себя такие странные вещи?
Есть ли у него кто-нибудь? А если есть, то кто? Родитель? Друг? Подруга?
Сколько ему лет?
Туман в голове помаленьку рассеивался. Память тоже помаленьку прояснялась. Уже не требовалось вспоминать, кто она такая и откуда, и как сюда попала. Однако часть былого всё ещё была задёрнута какой-то пеленой, и сколько девушка не напрягала память, сорвать ту пелену была не в силах. Уже не нужно было напрягаться, вопросы сами приходили в голову, теснились там, но один упорно выталкивал все остальные, как кукушонок — птенцов из гнезда.
Зачем она здесь?
Снова зашуршало, теперь уже на столе. На сей раз девушка сдержалась и не стала резко оборачиваться. Наоборот — постаралась не дышать и не шевелиться, лишь чуть повернула голову и скосила глаза.
И еле сдержала крик, а точнее — истошный девчоночий визг.
Три крысы — две большие и одна поменьше взобрались на стол и подбирались там к ковриге. Собственно, две облюбовали недогрызенную корку, что лежала рядом с ней, а вот третья, похоже, всерьёз нацелилась на целый каравай. Ялка не знала, что заставило её остаться неподвижной. Месяц, полтора тому назад ничто на свете не заставило бы её стоять спокойно, если рядом копошились эти твари; она бы обязательно вскочила, завизжала, выронила меч и забралась на лавку, подчиняясь даже и не страху, но тому загадочному рефлекторному порыву, что охватывает всякую женщину при виде маленького серого зверька. Однако за время странствий девушка успела навидаться всякого и, видно, научилась сдерживать свои чувства. Сама себе удивляясь, она смотрела на то, как крысы ворочают чёрствую корку, и постепенно ей стало казаться, что они между собою… разговаривают. Ещё мгновение, и она услышит где-то в голове их голоса. Она как будто впала в некий транс, даже сердце замедлило бег.
Клинок в руках казался неподъёмным, каким-то тёплым и почти живым.
Затем вдруг (словно что-то лопнуло внутри) она услышала пускай не фразы, но обрывки фраз — простые, доступные их маленьким умишкам мысли.
«Я молодой!» — как будто говорил своим товарищам тот крыс, который зарился на всю ковригу (а это был именно крыс, а не крыса, как и два других; Ялка почему-то была в этом уверена). — «Я молодой, я сильный, сильный! Унесу еду и съем!»
«Не унесёшь!» — как будто отвечал ему другой — седой и толстый крыс, подёргивая тонкими волосьями усов. — «Не унесёшь, не унесёшь!»
«Унесу, унесу!» — упрямился первый и вертел хвостом. Его близорукие чёрные глазки-бусинки азартно поблёскивали. — «Съем, съем!»
«Еды много-много! Ты не унесёшь, ты не сильный!»
«Я сильный, сильный-сильный! Только лёгкий! Я унесу и съем, я молодой!»
«Ты молодой, ты глупый», — старый крыс даже оставил свою корку и встал на задние лапки. Ялка не удивилась бы, если бы сейчас он упёр лапки в боки и на самом деле заговорил. — «Хозяин станет сердитый-сердитый, злой-презлой! Еды больше не оставит!»
«Я не боюсь, не боюсь! Пусть знает, знает: я крыса, я крыса, я крыса, и я здесь был!»
Третий — самый толстый и лоснящийся, молча вгрызался в свою долю и мало обращал внимания на своих приятелей. Ялке вдруг стало смешно, она не выдержала и прыснула. Крысы вмиг побросали свою добычу, спрыгнули на пол и в считанные мгновения скрылись в тёмной половине дома.
Сколько времени она ещё вот так стояла и хихикала над крысами, Ялка не смогла бы сказать. Прийти в себя её заставил звук шагов, донёсшийся снаружи. Им вторил лёгкий перестук копыт идущей шагом лошади. В первое мгновение Ялка перепугалась, еле попала клинком в ножны, потом самими ножнами — на крюк, чуть не свалила с полки груду хлама, после чего вприпрыжку понеслась к кровати, обронила одеяло по пути, заметалась, подобрала, и в итоге едва успела притвориться спящей, прежде чем открылась дверь.
— Заходи, — сказал кому-то травник. Потоптался на пороге и прошёл к столу. Плащ с шорохом упал на лавку. Ялка зажмурилась крепче и постаралась дышать ровнее.
— Вот, значит, где ты живёшь, — проговорил негромко чей-то новый голос.
— А будто ты не знал, — с усмешкой отпарировал тот.
— Знал. Но никогда здесь не был.
— Интересно, как ты меня, вообще, отыскал.
— У меня свои методы.
Двое прошлись по комнате. Звякнуло железо. Кто-то передвинул кружку, хмыкнул. Два раза плеснуло вино.
— Твоё здоровье.
—Хох.
Несколько мгновений оба гулко пили, затем расположились у камина, — Ялка услыхала, как знакомо заскрипела лавка.
— Надо бы лошадь расседлать, — немного сонным голосом сказал пришелец.
— Сиди уж. О ней позаботятся.
— Да? Интересно, кто?
— Не важно, кто, — тут травник опять усмехнулся.
— И за арбалетину свою, кстати говоря, тоже не беспокойся — завтра сами принесут.
Повисла пауза. Кто-то пнул дрова в камине сапогом. Пламя вспыхнуло, протяжно гукнул дымоход.
— Здоровая домина.
— Ну, так. Здесь же рудокопы раньше жили, те, которые издалека, которые на постоянку здесь селиться не хотели. Посёлка нет уже давно, окрестные дома на камень разобрали.
— А этот что ж?
— Плитняк, — презрительно сказал на это травник. — Кому он нужен?
— Да уж, точно, никому. А тепло у тебя.
— Девчонка болеет, вот и топлю. Камин, чтоб его; приходится всё время жечь. Всё никак не соберусь печь вместо него сложить.
— А ты умеешь?
— Нет.
Что-то острое стукнуло по доскам стола — быстро, с протягом и несколько раз.
Хлеб режут, догадалась Ялка. Или колбасу.
— Я заночую у тебя?
— Что за вопрос! Места сколько хочешь, выбирай лежанку поцелее и ложись… Эй, осторожнее!
— Ах, зараза… — вдруг выругался пришелец. — Ну и ножик у тебя.
— Девчонка принесла. Поаккуратней с ним.
Ялка почти почувствовала, как взгляды обоих защекотали ей затылок. По спине побежали мурашки.
— Это она? — спросил негромко незнакомец.
— Ещё кого-то видишь, что ли?
— Нет, но…
— Она, она, — с каким-то непонятным выражением в голосе сказал Лис. Помолчал и вдруг добавил: — Ну, хорош притворяться, слышишь? Открывай глаза.
Девушка не сразу поняла, что последние слова предназначались ей, а когда поняла, невольно напряглась. От взгляда травника это не укрылось, он рассмеялся весело, легко, беззлобно, встал и подошёл к ней. Тронул за плечо.
— Вставай, Кукушка, — мягко сказал он. — Просыпайся. Неужели ж ты думаешь, что я не сумею понять, когда ты спишь, а когда просто лежишь и подслушиваешь?
Дальше притворяться было бесполезно. А впрочем, чего она ожидала? Пила вино (в кружке, наверное, ещё оставалось на донышке), безрукавку без спросу напялила, да и меч висит, наверно, косо… Она вздохнула, перевернулась на спину и посмотрела снизу вверх на травника. Перевела взгляд на его ночного гостя — тот сидел у камина и пристально рассматривал её. Это был рослый мужчина лет сорока, с длинными тёмными волосами, в которых поблёскивали нити седины, и глазами, как два бурава. Он был со шрамом на губе, без двух зубов, заметно щурил левый глаз; на левой же руке его отсутствовал мизинец. Должно быть, за свою жизнь этот человек успел побывать не в одной серьёзной переделке. Во всяком случае меч свой он предпочитал держать под рукой. Под его взглядом Ялке стало неуютно, она вжалась затылком в подушку и натянула одеяло до подбородка.
— Не бойся, — уловив её смятение, поспешил сказать травник. — Это Золтан, он друг. Он тебя не обидит.
— Почему — Кукушка? — тихо спросила она.
— Ну, надо же мне тебя как-то называть, раз ты мне не представилась.
— Я Ялка.
Тот кивнул без тени малейшей усмешки, как кивают взрослые ребёнку, который он говорит им: «Я — лошадка!», или «Я — кораблик!» Девушке почему-то вдруг стало неловко, словно она назвалась чужим именем.
— Зови меня Лис, — представился тот
— Ты сжёг мою одежду?
— Нет, только башмаки, остальное я выстирал. Рубашку потом постираешь сама. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо… Есть хочу. Травник улыбнулся.
— Ну, это не смертельно. Вылезай из кровати. Сейчас мы с Золтаном чего-нибудь сготовим.
Ялка встала, повторив свой фокус с одеялом. Травник цокнул, как белка, и одобрительно кивнул. Ничего не сказал. Она подошла к столу, немного стыдясь своего неряшливого вида и всклокоченных волос, однако брошенный украдкой в их сторону взгляд дал ей понять, что ни травника, ни его странного приятеля это нисколько не волновало, и она успокоилась.
За окном по-прежнему было темно.
— Который час? — спросила она.
— Около пяти. — Травник помолчал. — Зачем ты вынимала меч?
Ялка покраснела от стыда, даже не задаваясь вопросом, как тот догадался.
— Я… я испугалась, — призналась она. — Тут были крысы, на столе, три штуки. Толстые, противные, фу… — девчонку снова передёрнуло.
— А! — рассмеялся травник, словно услышал хорошую новость. — Адольф, Рудольф и Вольфганг Амадей. Вылезли всё-таки. Ну, и чего?
— Они хотели хлеб стащить.
— Пускай тащили бы: они тут часто шастают, я им нарочно корки оставляю, я всё равно поджаристые не люблю. А то книги грызть будут. Надеюсь, ты их не зарезала?
Впервые Ялка видела его улыбающимся, и это зрелище ей неожиданно понравилось. У него была хорошая улыбка. Кое-где не хватало зубов, но это уж как водится.
А улыбка всё равно была хорошая.
Вот только в голубых глазах читалось: «Врёшь».
— Так значит, ты крыс испугалась, — подытожил он.
— Да. Они… — Ялка умолкла и закусила губу. Покосилась на Золтана, на травника, потом решилась и закончила: — Они разговаривали.
— Разговаривали? — травник поднял бровь.
— Мне так показалось. Я их… слышала. Лис как-то растерянно улыбнулся и обернулся к Золтану. Лицо того осталось подчёркнуто серьёзным глазах застыло недоверие и что-то, похожее на безысходность.
— Вот видишь, — сказал травник с непонятной горечью в голосе. — Я же тебе говорил!
И тут, как будто эта горечь всколыхнула память, Ялка вдруг вспомнила всё. И дорогу, и маму, и Михеля, и свои поиски.
И разрыдалась.
Альфонсо Рохелио Родригес де Лас-Пасиа с отвращением сплюнул на пол тягучую и тёмную слюну, положил за щёку свежий ком табачной жвачки и водрузил ноги в сапогах на соседнюю лавку — поближе к камину.
— Дерьмовая страна, — сказал он и с подозрением оглядел четверых своих спутников, надеясь вероятно, что те затеют спор. Но все лишь согласно закивали. Даже Санчес — забияка и крикун — не стал ругаться на Родригесовы ноги, оказавшиеся рядом с ним, а просто отодвинулся подальше.
Дождь, который лил два дня, а после вдруг сменился снегом, заставил Киппера и брата Себастьяна приостановить погоню, и пятерым наёмникам наконец-то выпала возможность отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Девушка глотнула из кружки, подняла свой взгляд повыше и оцепенела.
— Ух ты…
Над полкой, на крюках висел горизонтально меч — большой «полуторник» в потёртых серых ножнах. Непонятно было, как она не увидела его раньше. Как он оказался в доме травника, оставалось только гадать. Или травник всё-таки жил здесь не один?
Позабыв про вино, она оставила кружку, воровато оглянулась на дверь — не слышно ли шагов, на цыпочках подбежала к камину, взобралась на табуретку и стащила меч с крюков.
Для своих размеров меч показался ей удивительно лёгким. Чёрная, с прожилкой серебра рукоять удобно легла ей в ладонь. Девушка ещё раз огляделась и с замирающим сердцем вынула клинок из ножен сперва наполовину, а затем и полностью. Он был в точности таким, каким его нарисовало Ялкино воображение — прямой, отточенный и узкий, с кровостоком по клинку, неведомого серого металла. Очертания клинка были нечёткими, глядя на него, ей всё время хотелось моргнуть. Он ускользал от взора, словно растворялся в полумраке комнаты. У самой рукояти на клинке блестела гравировка — лис на задних лапках. Рисунок был нанесён на сталь так мастерски, такими тонкими штрихами, что казался чуть ли не живым. Вопреки своей природе Ялка почему-то всегда испытывала непонятную тягу к подобным вещам, но доселе никогда не держала в руках настоящего боевого оружия, и теперь ощущала нелепый, нереальный, почти мальчишеский восторг.
За спиной зашуршало. Ялка обернулась испуганно и стремительно, но ничего особенного не обнаружила. Огонь, однако, разгорелся ярче, на краткий миг девушке даже показалось, что даже дров в камине стало как будто больше. Она помотала головой. Чепуха какая… Ялка опустила меч и снова огляделась.
Задумалась.
Кто он такой, этот травник? Кто он, этот странник в чужой стране? А ведь если разобраться, он чужой здесь — и одет не так, и говорит с акцентом, и лицом не похож на местных жителей. Отчего он сторонится людей, отчего живёт один в этом странном месте? Если боится людей, зачем тогда их лечит? А если лечит, почему платы не берёт? Конечно, если он занимается ворожбой, то должен страшится гнева церкви, тогда понятно, зачем он залез в такую глушь. Но если так, зачем тогда вообще выходит к людям? А если ходит к людям, почему до сей поры его никто не выследил? Она опустила взгляд на меч в своей руке.
Почему он хранит у себя такие странные вещи?
Есть ли у него кто-нибудь? А если есть, то кто? Родитель? Друг? Подруга?
Сколько ему лет?
Туман в голове помаленьку рассеивался. Память тоже помаленьку прояснялась. Уже не требовалось вспоминать, кто она такая и откуда, и как сюда попала. Однако часть былого всё ещё была задёрнута какой-то пеленой, и сколько девушка не напрягала память, сорвать ту пелену была не в силах. Уже не нужно было напрягаться, вопросы сами приходили в голову, теснились там, но один упорно выталкивал все остальные, как кукушонок — птенцов из гнезда.
Зачем она здесь?
Снова зашуршало, теперь уже на столе. На сей раз девушка сдержалась и не стала резко оборачиваться. Наоборот — постаралась не дышать и не шевелиться, лишь чуть повернула голову и скосила глаза.
И еле сдержала крик, а точнее — истошный девчоночий визг.
Три крысы — две большие и одна поменьше взобрались на стол и подбирались там к ковриге. Собственно, две облюбовали недогрызенную корку, что лежала рядом с ней, а вот третья, похоже, всерьёз нацелилась на целый каравай. Ялка не знала, что заставило её остаться неподвижной. Месяц, полтора тому назад ничто на свете не заставило бы её стоять спокойно, если рядом копошились эти твари; она бы обязательно вскочила, завизжала, выронила меч и забралась на лавку, подчиняясь даже и не страху, но тому загадочному рефлекторному порыву, что охватывает всякую женщину при виде маленького серого зверька. Однако за время странствий девушка успела навидаться всякого и, видно, научилась сдерживать свои чувства. Сама себе удивляясь, она смотрела на то, как крысы ворочают чёрствую корку, и постепенно ей стало казаться, что они между собою… разговаривают. Ещё мгновение, и она услышит где-то в голове их голоса. Она как будто впала в некий транс, даже сердце замедлило бег.
Клинок в руках казался неподъёмным, каким-то тёплым и почти живым.
Затем вдруг (словно что-то лопнуло внутри) она услышала пускай не фразы, но обрывки фраз — простые, доступные их маленьким умишкам мысли.
«Я молодой!» — как будто говорил своим товарищам тот крыс, который зарился на всю ковригу (а это был именно крыс, а не крыса, как и два других; Ялка почему-то была в этом уверена). — «Я молодой, я сильный, сильный! Унесу еду и съем!»
«Не унесёшь!» — как будто отвечал ему другой — седой и толстый крыс, подёргивая тонкими волосьями усов. — «Не унесёшь, не унесёшь!»
«Унесу, унесу!» — упрямился первый и вертел хвостом. Его близорукие чёрные глазки-бусинки азартно поблёскивали. — «Съем, съем!»
«Еды много-много! Ты не унесёшь, ты не сильный!»
«Я сильный, сильный-сильный! Только лёгкий! Я унесу и съем, я молодой!»
«Ты молодой, ты глупый», — старый крыс даже оставил свою корку и встал на задние лапки. Ялка не удивилась бы, если бы сейчас он упёр лапки в боки и на самом деле заговорил. — «Хозяин станет сердитый-сердитый, злой-презлой! Еды больше не оставит!»
«Я не боюсь, не боюсь! Пусть знает, знает: я крыса, я крыса, я крыса, и я здесь был!»
Третий — самый толстый и лоснящийся, молча вгрызался в свою долю и мало обращал внимания на своих приятелей. Ялке вдруг стало смешно, она не выдержала и прыснула. Крысы вмиг побросали свою добычу, спрыгнули на пол и в считанные мгновения скрылись в тёмной половине дома.
Сколько времени она ещё вот так стояла и хихикала над крысами, Ялка не смогла бы сказать. Прийти в себя её заставил звук шагов, донёсшийся снаружи. Им вторил лёгкий перестук копыт идущей шагом лошади. В первое мгновение Ялка перепугалась, еле попала клинком в ножны, потом самими ножнами — на крюк, чуть не свалила с полки груду хлама, после чего вприпрыжку понеслась к кровати, обронила одеяло по пути, заметалась, подобрала, и в итоге едва успела притвориться спящей, прежде чем открылась дверь.
— Заходи, — сказал кому-то травник. Потоптался на пороге и прошёл к столу. Плащ с шорохом упал на лавку. Ялка зажмурилась крепче и постаралась дышать ровнее.
— Вот, значит, где ты живёшь, — проговорил негромко чей-то новый голос.
— А будто ты не знал, — с усмешкой отпарировал тот.
— Знал. Но никогда здесь не был.
— Интересно, как ты меня, вообще, отыскал.
— У меня свои методы.
Двое прошлись по комнате. Звякнуло железо. Кто-то передвинул кружку, хмыкнул. Два раза плеснуло вино.
— Твоё здоровье.
—Хох.
Несколько мгновений оба гулко пили, затем расположились у камина, — Ялка услыхала, как знакомо заскрипела лавка.
— Надо бы лошадь расседлать, — немного сонным голосом сказал пришелец.
— Сиди уж. О ней позаботятся.
— Да? Интересно, кто?
— Не важно, кто, — тут травник опять усмехнулся.
— И за арбалетину свою, кстати говоря, тоже не беспокойся — завтра сами принесут.
Повисла пауза. Кто-то пнул дрова в камине сапогом. Пламя вспыхнуло, протяжно гукнул дымоход.
— Здоровая домина.
— Ну, так. Здесь же рудокопы раньше жили, те, которые издалека, которые на постоянку здесь селиться не хотели. Посёлка нет уже давно, окрестные дома на камень разобрали.
— А этот что ж?
— Плитняк, — презрительно сказал на это травник. — Кому он нужен?
— Да уж, точно, никому. А тепло у тебя.
— Девчонка болеет, вот и топлю. Камин, чтоб его; приходится всё время жечь. Всё никак не соберусь печь вместо него сложить.
— А ты умеешь?
— Нет.
Что-то острое стукнуло по доскам стола — быстро, с протягом и несколько раз.
Хлеб режут, догадалась Ялка. Или колбасу.
— Я заночую у тебя?
— Что за вопрос! Места сколько хочешь, выбирай лежанку поцелее и ложись… Эй, осторожнее!
— Ах, зараза… — вдруг выругался пришелец. — Ну и ножик у тебя.
— Девчонка принесла. Поаккуратней с ним.
Ялка почти почувствовала, как взгляды обоих защекотали ей затылок. По спине побежали мурашки.
— Это она? — спросил негромко незнакомец.
— Ещё кого-то видишь, что ли?
— Нет, но…
— Она, она, — с каким-то непонятным выражением в голосе сказал Лис. Помолчал и вдруг добавил: — Ну, хорош притворяться, слышишь? Открывай глаза.
Девушка не сразу поняла, что последние слова предназначались ей, а когда поняла, невольно напряглась. От взгляда травника это не укрылось, он рассмеялся весело, легко, беззлобно, встал и подошёл к ней. Тронул за плечо.
— Вставай, Кукушка, — мягко сказал он. — Просыпайся. Неужели ж ты думаешь, что я не сумею понять, когда ты спишь, а когда просто лежишь и подслушиваешь?
Дальше притворяться было бесполезно. А впрочем, чего она ожидала? Пила вино (в кружке, наверное, ещё оставалось на донышке), безрукавку без спросу напялила, да и меч висит, наверно, косо… Она вздохнула, перевернулась на спину и посмотрела снизу вверх на травника. Перевела взгляд на его ночного гостя — тот сидел у камина и пристально рассматривал её. Это был рослый мужчина лет сорока, с длинными тёмными волосами, в которых поблёскивали нити седины, и глазами, как два бурава. Он был со шрамом на губе, без двух зубов, заметно щурил левый глаз; на левой же руке его отсутствовал мизинец. Должно быть, за свою жизнь этот человек успел побывать не в одной серьёзной переделке. Во всяком случае меч свой он предпочитал держать под рукой. Под его взглядом Ялке стало неуютно, она вжалась затылком в подушку и натянула одеяло до подбородка.
— Не бойся, — уловив её смятение, поспешил сказать травник. — Это Золтан, он друг. Он тебя не обидит.
— Почему — Кукушка? — тихо спросила она.
— Ну, надо же мне тебя как-то называть, раз ты мне не представилась.
— Я Ялка.
Тот кивнул без тени малейшей усмешки, как кивают взрослые ребёнку, который он говорит им: «Я — лошадка!», или «Я — кораблик!» Девушке почему-то вдруг стало неловко, словно она назвалась чужим именем.
— Зови меня Лис, — представился тот
— Ты сжёг мою одежду?
— Нет, только башмаки, остальное я выстирал. Рубашку потом постираешь сама. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо… Есть хочу. Травник улыбнулся.
— Ну, это не смертельно. Вылезай из кровати. Сейчас мы с Золтаном чего-нибудь сготовим.
Ялка встала, повторив свой фокус с одеялом. Травник цокнул, как белка, и одобрительно кивнул. Ничего не сказал. Она подошла к столу, немного стыдясь своего неряшливого вида и всклокоченных волос, однако брошенный украдкой в их сторону взгляд дал ей понять, что ни травника, ни его странного приятеля это нисколько не волновало, и она успокоилась.
За окном по-прежнему было темно.
— Который час? — спросила она.
— Около пяти. — Травник помолчал. — Зачем ты вынимала меч?
Ялка покраснела от стыда, даже не задаваясь вопросом, как тот догадался.
— Я… я испугалась, — призналась она. — Тут были крысы, на столе, три штуки. Толстые, противные, фу… — девчонку снова передёрнуло.
— А! — рассмеялся травник, словно услышал хорошую новость. — Адольф, Рудольф и Вольфганг Амадей. Вылезли всё-таки. Ну, и чего?
— Они хотели хлеб стащить.
— Пускай тащили бы: они тут часто шастают, я им нарочно корки оставляю, я всё равно поджаристые не люблю. А то книги грызть будут. Надеюсь, ты их не зарезала?
Впервые Ялка видела его улыбающимся, и это зрелище ей неожиданно понравилось. У него была хорошая улыбка. Кое-где не хватало зубов, но это уж как водится.
А улыбка всё равно была хорошая.
Вот только в голубых глазах читалось: «Врёшь».
— Так значит, ты крыс испугалась, — подытожил он.
— Да. Они… — Ялка умолкла и закусила губу. Покосилась на Золтана, на травника, потом решилась и закончила: — Они разговаривали.
— Разговаривали? — травник поднял бровь.
— Мне так показалось. Я их… слышала. Лис как-то растерянно улыбнулся и обернулся к Золтану. Лицо того осталось подчёркнуто серьёзным глазах застыло недоверие и что-то, похожее на безысходность.
— Вот видишь, — сказал травник с непонятной горечью в голосе. — Я же тебе говорил!
И тут, как будто эта горечь всколыхнула память, Ялка вдруг вспомнила всё. И дорогу, и маму, и Михеля, и свои поиски.
И разрыдалась.
Альфонсо Рохелио Родригес де Лас-Пасиа с отвращением сплюнул на пол тягучую и тёмную слюну, положил за щёку свежий ком табачной жвачки и водрузил ноги в сапогах на соседнюю лавку — поближе к камину.
— Дерьмовая страна, — сказал он и с подозрением оглядел четверых своих спутников, надеясь вероятно, что те затеют спор. Но все лишь согласно закивали. Даже Санчес — забияка и крикун — не стал ругаться на Родригесовы ноги, оказавшиеся рядом с ним, а просто отодвинулся подальше.
Дождь, который лил два дня, а после вдруг сменился снегом, заставил Киппера и брата Себастьяна приостановить погоню, и пятерым наёмникам наконец-то выпала возможность отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63