Не было заметно, чтобы трактир с серпом и молотом страдал сегодня от избытка посетителей — четыре паренька из местных, не уродливых, но в общем-то таких же серых, как и вся эта деревня, два проезжих возчика и какой-то хмурый тип с огромными, совершенно тараканьими усами, невозмутимо дымивший трубкой в уголке. За стойкою в разливе восседал на табуретке маленький большеголовый рыжий старичок с бородкой клинышком и равнодушно протирал кружки грязноватым полотенцем, перекинутым через плечо. Его большая лысина глянцевитой желтизной отблёскивала в свете фонаря. Парни и гуртовщики тянули пиво, перед «тараканом», как окрестила Ялка для себя усатого, стоял стакан густого красного вина.
Едва войдя в тепло, девчонка не сдержалась и чихнула, вызвав снисходительные смешки у всех, сидевших за столами. Старичок при звуке чиха неожиданно оживился и прищурился на гостью.
— Простыли, голубушка? — участливо осведомился он. — А?
— Да, немного, — Ялка вытерла нос и нервно скомкала платок. — Понимаете, там такая грязь, а у меня башмак растрескался…
— Вот! — торжествующе вскричал старичок за стойкой, заложив большие пальцы рук в карманы серого жилета, как будто Ялка сказала что-то ужасно важное. Его маленькие глазки вдохновенно заблестели. — Вот они, все эти архиболтуны, которые уже больше года обещают замостить нам улицу! И что же? Где она, та мостовая? А? Сразу понятно, кто заботится о людях, а кто — ха-ха! — способен только воздух сотрясать. Ведь если бы не мы с Карлом и Фридрихом, наша деревня до сих пор сидела бы в потёмках. Да-с! Благосостояние селян есть власть деловых людей плюс освещение деревенских улиц. В первую очередь — власть настоящих деловых людей!
Старичок немилосердно картавил, говорил с каким-то нездешним акцентом и вдобавок, распалившись, так энергично зажестикулировал, что Ялка даже испугалась этого его внезапного напора. Но старичок утих так же внезапно, как завёлся и окинул посетителей трактира таким взглядом, будто ожидал, что с ним сейчас заспорят. Только спорить с ним никто не стал. Старик облокотился на стойку и участливо подался к девушке.
— Итак, чего бы вы хотели, а? сударыня?
Ялка вновь смутилась. Ей почему-то стало вдруг неловко не то что спрашивать про травника, но даже просто просить убежища в этом нелонятном трактире с её крикливым хозяином и молчаливыми посетителями, но в это время паренёк за столиком хихикнул.
— Не обращай внимания, — сказал он ей, — наш Вольдемар всегда такой. То одно придумает, то другое… Только шуму от него больше, чем дел. Занимался бы лучше тем, что хорошо умеет — содержал трактир, да денежки считал. Глубокий эконом. Я верно говорю?
Он огляделся. «Таракан» в ответ неторопливо пыхнул трубкой, выпустил густой клуб дыма и усмехнулся в усы. Ялке показалось, что к его словам здесь обязательно прислушаются. Так оно и вышло.
— Нет, ну почему же, — произнёс он с расстановкой. — Нельзя сказать, что вся борьба была впустую. Жить стало лучше. Жить стало веселей.
Все почему-то вновь притихли, даже парень не нашёлся, что сказать, и уткнулся в кружку. Ялка не переносила запах табака, и потому невольно напряглась, задерживая дыхание. Но табачной вонью даже и не пахло — усач курил табак какой-то южный, мягкий, сладкий, и, должно быть, баснословно дорогой. Ялка ещё помедлила немного и таки решилась.
— Мне очень неловко, — начала она, теребя в руках платок, — но я шла весь день. Мне бы переночевать и что-нибудь поесть. У вас есть… что-нибудь?
— Странный вопрос, — вскинулся старик за стойкой и опять прищурился на девушку. — Конечно, есть. Но не бесплатно. От каждого — по его силам, каждому — согласно оплаты. А вот комнат нет. Могу вам предложить свою, но это обойдется дороже. Так как? А?
— Я подумаю, — осторожно сказала та. — А как насчёт поесть?
— Грибы, лепешки, рыба, каша из перловки. Это из дешевого. Кстати говоря, грибы сегодня чертовски хороши. Моя жена недавно разузнала, как из них готовить замечательное блюдо под названием «Нинель». Не доводилось пробовать? Всенепременнейше рекомендую.
Звучало соблазнительно.
— Грибы, — решила Ялка, — и пива.
Старичок кивнул, о чём-то переговорил с хозяйкой — слегка оплывшей крупной женщиной с каким-то пристальным совиным взглядом, и вскоре перед Ялкой появилось дымящееся глиняное блюдо и наполненная кружка. Она ушла и села в стороне. Громадный котище, тоже почему-то одноглазый, как тогдашняя собака, и со шрамом во всю морду, подошёл к её столу, потёрся ей об ноги и неторопливо удалился прочь. Ялка с облегчением вздохнула: пожелай тот что-нибудь стащить с тарелки, она бы не посмела отогнать — глядел котяра истинным бандитом.
Четыре парня в уголке корчмы негромко обсуждали что-то, потягивали пиво и изредка беспричинно смеялись. Как показалось Ялке, белокурый парень, тот, что ростом на голову выше был своих приятелей, поглядывал на неё с неприкрытым интересом. Два других, казалось, были целиком поглощены игрой в триктрак — по исцарапанной доске постукивали кости и шагали шашки. Четвёртый наблюдал игру. Девушка разломила лепёшку, отхлебнула пива и принялась жевать, исподтишка косясь на стол в углу, откуда приглушённо слышались обрывки разговора.
Трактирщик не соврал — грибы его жена готовила великолепно.
«…Красивая девчонка…» — долетело до неё. Ялка поневоле засмущалась и заёрзала, подобрала под лавку ноги в деревянных башмаках, с которых на пол натекло уже порядочно воды, и оправила юбку. Чихнула, спряталась в платок и подняла взгляд лишь когда какой-то тёмный силуэт заслонил свет фонаря.
— Привет, — поздоровался тот самый белобрысый парень, глядя девушке в глаза. Стоял он уже рядом.
— Привет…
— Я сяду?
Ялка не ответила, парнишка счел молчание за знак согласия и опустился рядом с нею на скамью. У него было приятное, открытое лицо и светло-карие глаза, которые смотрели прямо и задорно, без обычного для парня его возраста похотливого интереса. Единственное, что настораживало, это то, как он уверенно подсел за стол. Ялка вновь смутилась и потупилась.
Для Ялки всегда было тайной за семью печатями, как парни для себя решают, подходить к девчонке или нет. И вообще, чем руководствуются. Красотой? Но Ялка знала множество примеров, когда красивая, с её точки зрения, девчонка долго оставалась в одиночестве, и парни ею словно бы пренебрегали. И в то же время так бывало, что иная криворотая дурнушка не знала отбою от кавалеров и перебирала их, как рыбу на базаре. Так чем тогда? Умом? Характером? Но и тогда немало было случаев, когда красивая, покладистая и добрая никому не была нужна, а записная стерва, отгуляв своё, выскакивала замуж и вертела мужем всю оставшуюся жизнь как дышлом — как хотела и куда хотела, а тот безропотно её сносил.
Сама она ни за что бы не решилась подойти и давно уже смирилась с тем, что навсегда останется одна. Да впрочем, и потребности общаться с кем-нибудь последние три года Ялка не испытывала. Ей были противны большинство парней, противны глубоко — своею наглостью, нахальством и уверенностью в том, что они правы, и что в отношении девчонок им всегда и всё дозволено. Справедливости ради следовало бы добавить, что противны были ей и женщины своим кокетством, пустозвонством и уверенностью в том, что все мужчины — дураки, но это к делу уже не относилось.
А этот парень почему-то ей понравился, и тут уж она ничего не могла с собой поделать.
«Красив, зараза, — подумала она и со стыдом ощутила, как теплеет в низу живота. — Ой, красив… Да что ж это со мной?»
— Меня звать Михелькин, — объявил парень. — Но можно — просто Михель. А тебя?
— Я Ялка. Ты здешний, да?
— Ага. Ты к нам садись, мы не обидим. Э, да ты дрожишь вся. Что ты пьёшь там? пиво? Ты рехнулась. Погоди, не пей, я грогу закажу. Хочешь?
Ялка помотала головой, но Михель всё равно прищёлкнул пальцами и обернулся к Вольдемару.
— Эй, старик! Налей горячего девчонке. Не видишь — вся озябла.
— А кто расплачиваться будет? — вопросительно нахмурились за стойкой.
— Сочтёмся.
С этими словами Михель передвинулся к ней ближе, даже попытался приобнять, но Ялка тут же отстранилась. Повторять свою попытку он не стал. Тем временем трактирщик нацедил горячего питья, принёс и молча поставил кружку перед Ялкой. Так же молча удалился, словно оскорблённый в лучших чувствах. Михель заметил его взгляд и Ялкино смущение, и добродушно рассмеялся.
— Не обращай внимания, — сказал он ей, — а то он тебя насмерть заболтает. У Вольдемара давняя мечта — стать старостой деревни. Спит и видеть, как бы Клааса столкнуть с насеста. То прямо тут копает под него, народец подбивает, а то эшевену доносы пишет. Даже в город ездил. Правда, всё впустую — мы за Клааса горой, мужик что надо. А этот неизвестно ещё, что натворит.
Грог был напитком мореходов и для девушки, пожалуй, оказался слишком крепок, не говоря уж о цене. Изобретение матросов из Британии, где сырость и туман были постоянными спутниками, он лишь совсем недавно добрался до благословенной Фландрии и здесь распространился повсеместно, дорогой, как всякое лекарство. Ялка не спешила его пить, тогда Михель сам отхлебнул из кружки и поёжился от удовольствия.
— Аа-ах! крепка, зараза… Но ты-то выпей, я своё ещё сегодня нагоню, а может, хватит мне уже. А ты пожалуй что глотни, согреешься. Откуда ты?
Ялка обхватила кружку красными от холода ладонями. От нагревшихся стенок сочилось мягкое тепло. Кружка была большая, английского олова, и грога в ней, казалось, было мало — где-то треть. На деле Ялка знала, что это было даже слишком для неё.
— Я… — начала было та и вновь чихнула так, что зазвенели стёкла. Покосилась виновато и утёрла нос платком.
Замолчала.
Чих неожиданно помог ей оправдать молчание. А как сказать? «Издалека»? Но Фландрия мала — всю из конца в конец проедешь за неделю… если повезёт, конечно. Наверное, она одна такая дура, что ходит кругами и ищет незнамо, кого. Называть свою деревню Ялке тоже не хотелось, равно как не хотелось, чтоб её считали попросту бродяжкой. И память услужливо и очень кстати подсунула совет тётушки Минни.
— Я иду на богомолье.
— А, — кивнул тот понимающе. — А…
— В аббатство Эйкен, — тотчас же закончила она, опережая все возможные вопросы, и Михель снова закивал. Вопросов больше не последовало, Ялка успокоилась и наконец решилась отхлебнуть из кружки. Грог был крепок и горяч, у девушки мгновенно выступили слезы и, как выражалась тётушка Катлина, «прохудился нос». Она опять схватилась за платок, а когда проморгалась, полумрак корчмы ей стал казаться много мягче и уютнее. Трактирщик закончил протирать посуду и теперь сосредоточенно записывал что-то карандашом в огромнейший гроссбух.
— А что, это и вправду он добился, чтобы фонари на улицах поставили?
— Ага, — фыркнул Михель, — добился. И поставили. По праздникам их даже зажигают.
— По праздникам? А так?
— А так — накладно чересчур. Из своего кармана, что ли, ворвань покупать?
— Тогда зачем они?
— Пускай стоят, — махнул рукою тот. — Опять же, польза есть какая-никакая: хоть есть при случае, куда разбойников повесить.
Ялке почему-то расхотелось есть.
Тем временем три друга Михеля решительно, но как-то незаметно перекочевали к ним за стол.
— Знакомься, — Михелькин покивал на них, смешно вытягивая шею и указывая на каждого по очереди подбородком. — Это Герхард, это Ганс, а это Мартин. Это Ялка, и она идёт на богомолье.
— На богомолье? Странно, — усмехнулся тот, которого назвали Гансом. — На богомолье ходят сотнями, в сезон, когда тепло, а не сейчас, в дожди и слякоть… Ты чего, отстала, что ли от своих?
— Я… Нет, я просто так. Одна.
— Без подруг?
— Ну, да. Чтоб быть поближе к богу.
Три приятеля переглянулись.
— Ну, а что, — сказал один, задумчиво скребя в затылке, — зачем ей кто-то ещё?
— В самом деле, зачем. Она ж не драться до святого Мартина идёт.
— Куда?!
— Ну к этому… отшельнику Иосгу, где морды бьют со свечками, чтоб это… Это самое…
Все трое почему-то рассмеялись, громко, но не злобно. Ялка напряглась, но потом опять оттаяла, убедившись, что смеются не над ней. Зачем-то заказали ещё вина, хотели вновь налить и ей, но она отказалась. Настаивать не стали, но зато опять спросили о чём-то. Вообще все четверо держались с ней на удивленье вежливо, что настораживало. Ялка отвечала невпопад, кивала или же качала головой, надеясь, что спрашивать им скоро надоест. Но четверо приятелей не отступали, им и впрямь сегодня было скучно. Герхард рассказал какую-то смешную историю, и все долго смеялись, даже Ялка прыснула и снова разразилась громовым «ап-чхи», что вызвало ещё одну лавину смеха. Приволокли поднос со снедью, Ялка вынула монетку, порываясь расплатиться, но четвёрка загалдела, возмущаясь, и полезла в кошельки. Герхард предложил выпить за неё, а Михелькин так и вовсе заявил, что паломницы, а тем паче — такие красавицы заходят к ним не слишком часто, и они будут рады её угостить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63