Но все хорошо, что
хорошо кончается, и я тебя прощаю.
Мышелов принялся горячо опровергать обвинение и рассказывать, как все
происходило на самом деле, но оказалось, что только мысленно, потому что
вслух он проговорил:
- Вот, государь, срочное послание от царя Восьми Городов. И кстати,
нам встретился дракон...
- Ох уж этот мне двуглавый дракон! - с новой мелодичной усмешкой
прервал его Глипкерио и шаловливо погрозил перстом. Пергамент он сунул за
пазуху, даже не взглянув на печать. - Моварл по альбатросовой почте
сообщил мне об этой странной массовой галлюцинации у моих матросов. Хисвин
и Хисвет, оба опытные психологи, подтверждают это. Как правило, матросы -
люди удручающе суеверные, Серый Мышелов, и, очевидно, их фантазии гораздо
более заразительны, чем я предполагал, ведь им поддался даже ты! Я мог
ожидать этого от твоего приятеля-варвара - как бишь его: Фавнер? Фафрах? -
или от Слинура или Льюкина - ведь кто такие капитаны, как не сделавшие
карьеру матросы? - но ты, человек вроде бы цивилизованный... И это я тоже
тебе прощаю. Какое благо, что мудрому Хисвину пришло в голову проследить с
черного тендера за караваном!
Мышелов обнаружил, что сам он кивает, а Хисвет и Хисвин - последний,
скривив морщинистые губы, - лукаво улыбаются. Он опустил взгляд на груду
черных крыс, скорчившихся в театральных судорогах. Может, Иссек и принял
их в царство, однако глазки животных под полуопущенными веками
поблескивали довольно живо.
- А шерсть у них не выпала, - с мягким упреком заметил он.
- Ты понимаешь все слишком буквально, - хохотнув, ответил Глипкерио.
- Это же поэтическая вольность.
Мышелов с силой, но, как ему показалось, незаметно, наступил на
длинный хвост, свисавший из клетки на плитки пола. Крыса даже не
шелохнулась. Однако Хисвин заметил это движение и погрозил Мышелову
пальцем. Мышелову показалось, что в глубине крысиной кучи что-то чуть-чуть
шевельнулось. И тут из клетки ударила тошнотворная вонь. Глипкерио
судорожно сглотнул. Хисвет изящно зажала большим и указательным пальцами
свой розовый носик.
- Ты сомневаешься в действенности моего заклинания? - очень вежливо
осведомился Хисвин у Мышелова.
- А не слишком ли быстро они начали разлагаться? - спросил Мышелов.
Ему пришло в голову, что в полу клетки мог находиться хорошо пригнанный
люк, а в ее толстом основании - дюжина давно издохших крыс или даже просто
основательно подгнивший бифштекс.
- После заклинаний Хисвина они мертвы вдвойне, - несколько слабым
голосом заверил Глипкерио, прижимая длинную ладонь к впалому животу. -
Поэтому процесс разложения ускоряется.
Хисвин поспешно указал рукой на открытое окно рядом с выходом на
крыльцо. Мускулистый желтый мингол в черной набедренной повязке выскочил
из угла, где он сидел на корточках, подхватил клетку и, подбежав к окну,
выбросил ее в море. Мышелов кинулся за ним. Отпихнув мингола ловким тычком
локтем под ребро, он, придерживаясь рукой за стену, выглянул вниз и
увидел, как клетка, подняв фонтан белых брызг, погрузилась в голубую воду.
В тот же миг он почувствовал на своем боку от подмышки до голени
шелковое платье прижавшейся к нему боком Хисвет.
Мышелову показалось, что по мере того, как клетка погружалась на
глубину, из нее выбирались черные точки и плыли в сторону подводной скалы.
Хисвет чуть слышно шепнула:
- Сегодня вечером, когда ляжет спать вечерняя звезда. На площади
Тайных Восторгов. В зарослях укромных деревьев.
Быстро отвернувшись от Мышелова, нежная дочь Хисвина велела служанке
в серебряных цепях и с черным обручем на шее:
- Легкого илтхмарского для его величества! А потом подашь нам.
Глипкерио осушил кубок бесцветной жидкости и стал чуть менее зеленым.
Мышелов выбрал вино потемнее и покрепче, а также хорошо прожаренную нежную
отбивную, взяв то и другое с серебряного подноса, когда служанка изящно
опустилась перед ним на колени, держа спину при этом совершенно прямо.
Грациозно изогнувшись, она без видимых усилий встала с колен и
жеманной походкой двинулась к Хисвину, делая короткие шажки скованными
ногами, и тут Мышелов увидел, что если спереди на ней не было ни одеяний,
ни каких-либо побрякушек, то обнаженную спину и ноги девушки украшали
расположенные на равных промежутках друг от друга розовые косые линии.
Он понял, что это не раскраска, а следы порки. Значит, жирная Саманда
не оставила своих художеств с кнутом. Такое садистское родство душ между
тощим, как жердь, женоподобным Глипкерио и дебелой экономкой было
психологически весьма поучительно и вместе с тем мерзко. "Интересно, чем
провинилась служанка", - подумал Мышелов и тут же представил, как Саманда,
одетая в толстое черное платье, жарится в раскаленной плите, а может, со
свинцовым грузом, привязанным к толстенным лодыжкам, съезжает вниз по
медному желобу.
Тем временем Глипкерио обратился к Хисвину:
- Стало быть, следует выманить всех крыс на улицы, а потом произнести
твое заклинание?
- Совершенно справедливо, о мудрейший из повелителей, - заверил
Хисвин. - Но только нужно немного повременить, пока звезды не займут
наивыгоднейшее положение в небесном океане. Вот тогда я с помощью моей
магии смогу умертвить их на расстоянии. Я произнесу заклинание с голубого
минарета, и всем им придет конец.
- Надеюсь, звезды пойдут к нужному месту на всех парусах, - сказал
Глипкерио, и детский восторг на его лице с низким лбом сменился на миг
тревогой. - Мой народ волнуется, требует, чтобы я изринул крыс или прогнал
их назад в норы. Но ведь тогда выманить их будет гораздо труднее, как ты
думаешь?
- Пусть такая безделица не занимает твой могучий ум, - успокоил
сюзерена Хисвин. - Крыс не так-то легко напугать. Можешь принимать против
них любые меры, какие сочтешь нужным. И скажи своему совету, что у тебя в
резерве есть могучее оружие.
- А почему бы, - вмешался Мышелов, - не научить тысячу пажей
заклинанию Хисвина, чтобы они прокричали его в крысиные норы? Сидя под
землей, крысы не разберутся, что звезды стоят не там, где следует.
Глипкерио возразил:
- Да, но необходимо, чтобы эти твари видели хитрые узоры, которые
плетет пальцами Хисвин. Этих тонкостей тебе не понять. Серый Мышелов. Ты
доставил мне послание Моварла, а теперь оставь нас. - Он повернулся,
взмахнув подолом черной тоги, и его глазки с желтой радужкой злобно
сверкнули на худом лице. - И имей в виду: я простил тебе твою задержку,
Серый Мышелов, простил фантазии насчет дракона и сомнения в магическом
могуществе Хисвина. Но в другой раз прощения тебе не будет. Не вздумай и
заговаривать о чем-нибудь подобном.
Мышелов поклонился и направился к выходу. Проходя мимо неподвижной
служанки с исполосованной спиной, он прошептал:
- Как тебя зовут?
- Рита, - выдохнула та.
Рядом прошла Хисвет, подцепила серебряной вилкой черной икры, и Рита
мгновенно рухнула на колени.
- Тайные восторги, - пробормотала дочь Хисвина и принялась катать
голубовато-розовым язычком икринки по пухлой верхней губе.
Когда Мышелов ушел, Глипкерио склонился к Хисвину и стал похож на
черную виселицу.
- Между нами, - прошептал он. - Эти крысы порой заставляют даже
меня... э-э... тревожиться.
- Жуткие твари, - мрачно согласился Хисвин. - Могут устрашить даже
богов.

Фафхрд скакал на юг, в сторону Сархеенмара, по каменистой дороге,
зажатой между отвесными скалами и Внутренним морем. Черные волны дыбились
подле берега и с глухими ударами разбивались в нескольких ярдах ниже
дороги, которая от брызг была влажной и скользкой. Низкие темные тучи
состояли, казалось, не из паров воды, а из дыма вулканов или горящих
городов.
Северянин спал с тела - лишний жир ушел с потом, сгорел, - глаза его
налились кровью от пыли, вокруг них выступили красные круги, волосы
потускнели. Он скакал на мощной и сухопарой серой кобыле, дикие глаза
которой тоже покраснели - она выглядела не менее зловеще, нежели местность
вокруг.
Он добыл эту лошадь у минголов вместо гнедого, и, несмотря на
скверный нрав кобылы, сделка оказалась выгодной, так как, когда Фафхрд
встретил минголов, гнедой от бешеной скачки уже еле дышал. Приближаясь по
лесной дороге к Клелг-Нару, он увидел трех тощих, как пауки, минголов,
которые собирались изнасиловать стройных сестер-двойняшек. Это жестокое и
малоэстетичное мероприятие Фафхрду удалось предотвратить, поскольку он не
дал минголам времени воспользоваться луками, а их короткие кривые мечи по
сравнению с Серым Прутиком были ничто. Когда последний из троицы, изрыгая
проклятия и кровь, повалился на землю, Фафхрд повернулся к одинаково
одетым девочкам и обнаружил, что спас лишь одну: один из подлых минголов,
прежде чем броситься на Северянина, успел перерезать второй горло. Вот тут
Фафхрд и завладел одной из мингольских лошадей, несмотря на то, что она
кусалась и лягалась, как бешеная. Из воплей и всхлипываний оставшейся в
живых девочки Фафхрд понял, что ее родители возможно еще живы и находятся
среди защитников Клелг-Нара, поэтому он тут же вскинул ее на луку седла,
хотя она сопротивлялась изо всех сил и пыталась его укусить. Когда же она
немного угомонилась, Фафхрд пришел в возбуждение: тонкие и длинные руки и
ноги девочки были так близко, лемурьи глаза были такими огромными, и к
тому же она, перемежая речь жуткими девичьими проклятиями и совсем уж
детскими выражениями, не переставая твердила, что все мужчины без
исключения - волосатые скоты, презрительно поглядывая при этом на
роскошную растительность на груди Северянина. Однако он все же сдержал
свой любовный пыл из уважения к совсем юным летам девочки - ей с виду было
не больше двенадцати, хотя она и отличалась довольно высоким ростом, - а
также к перенесенной ею утрате. Однако когда он вернул девчонку не слишком
признательным и на удивление подозрительным родителям, то на его учтивое
обещание вернуться через годик-другой, она лишь сморщила курносый нос,
язвительно взглянула на него своими голубыми глазами и повела плечами,
отчего в голову Фафхрда закрались сомнения: а правильно ли он поступил,
когда спас ее от минголов и дал ей столь опрометчивое обещание? Но как бы
там ни было, он все же добыл себе свежую лошадь и тугой мингольский лук с
целым колчаном стрел.
В Клелг-Наре шли ожесточенные уличные бои за каждый дом, за каждое
дерево, а по ночам на востоке полукругом горели огни мингольских костров.
К своему неудовольствию, Фафхрд выяснил, что уже много недель в гавань
Клелг-Нара не заходил ни один корабль, поскольку она была наполовину
занята противником. Город минголы поджигать не стали: для тощих жителей
безлесых степей дерево было богатством, и их рабы быстро разбирали
очередной занятый дом и утаскивали или увозили на восток каждое бревнышко,
каждый кусочек прелестной резьбы.
Поэтому, несмотря на слухи о том, что мингольские отряды прорвались и
на юг, Фафхрд поскакал именно в этом направлении, предварительно укротив
свою дикую кобылу с помощью кнута и нескольких кусочков сотового меда. И
теперь из-за стлавшегося над дорогой дыма он был почти уверен, что
Сархеенмар минголы все же подпалили. Чуть позже Фафхрд понял, что город
взят: на дороге стали попадаться оборванные, пропыленные беженцы, которые,
дико озираясь, тянулись на север, заставляя Фафхрда то и дело объезжать их
по склону холма, чтобы его неистовая кобыла не растоптала их своими
железными копытами. Он попытался было расспросить кое-кого из беженцев, но
те не могли от ужаса связать и двух слов и только лепетали что-то, словно
Северянин пытался пробудить их от кошмарного сна. После нескольких
бесплодных попыток Фафхрд кивнул - он знал, как умеют пытать минголы.
Но вскоре в том же направлении проскакал в беспорядке мингольский
кавалерийский отряд. Лошади всадников лоснились от пота, а на лицах самих
конников застыла гримаса ужаса. На Фафхрда они не только не напали, но,
казалось, даже его не заметили, и если кто-то из беженцев и попал под
копыта их лошадей, то не по злому умыслу всадников, а лишь потому, что,
объятые паникой, те не замечали ничего вокруг.
Помрачневший Фафхрд продолжал скакать, продираясь сквозь гудящую
толпу и размышляя, что могло внушить такой ужас минголам и жителям
Сархеенмара.

Теперь черные крысы стали показываться в Ланкмаре даже днем: они
ничего не воровали, не кусались, не бегали, не пищали, а просто
показывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42