А как только он это понял, дверь ванной с треском распахнулась, и на пороге возникла Нина — с растрепанными волосами, в распахнутом на груди халате. Слезы стояли у нее в глазах.
— Жорочка, — срывающимся голосом проговорила она. — Иди ко мне, мой родной. Только ты один можешь так пропеть…
— Иду, моя ласточка, — тоже со слезами выговорил Георгий Петрович.
В дверь постучали.
Глава 4
Последним смеется тот, кто медленнее соображает.
Афоризм
Глуши мотор! — скомандовал полуцутик Г-гы-ы, едва поспевающий вслед за кабинкой генератора.
— Какой мотор, — проворчал Никита, который сидел в кабинке, как за рулем гоночного автомобиля. — Нет у него никакого мотора. А есть это… как его… ну, в общем, какой-то двигатель универсальный.
— Вот его и глуши!
Никита потянул на себя какой-то тросик, и кабинка, до этого медленно влекущаяся по каменистой дороге, остановилась.
— Ф-фу… — протянул Никита, выбираясь наружу. — На самосвале так не трясет, как на этой тарахтелке. Всю душу выбило… А чего мы остановились?
Полуцутик подлетел к Никите и устало брякнулся задницей на кабинку. Протер лапками чумазую мордочку и несколько раз сильно хлопнул крыльями себе по бокам — взметнувшееся сразу после этого пыльное облако окутало его, и полуцутик чихнул.
— Вот черт, — прохрипел он, шмыгнув носом. — Весь пылью пропитался. Лучше уж генератор наш использовать по назначению, а не в качестве средства передвижения. Колымага получается еще та— трясет, пылит… да еще и едва тащится, если энергии мало нааккумулировалось…
— Это точно, — подтвердил Никита, разминая ноги. — Зато бензина не надо…
— Это точно… А что такое бензин? Никита не стал отвечать.
— Вот я и летел, — проговорил полуцутик, — сверху чтобы на колымаге нашей не трястись. Мы, полуцутики тряску хреново переносим.
— Я тоже, — сказал Никита, перед глазами которого основательно все плыло после продолжительной поездки в кабинке. — Слушай, а чего мы остановились? До центра колонии еще далеко.
— А дальше хода нет, — пояснил полуцутик. — Посмотри-ка!
И указал рукой.
Посмотрев туда, куда показал полуцутик, Никита присвистнул. На расстоянии метров ста от них среди абсолютно ровной каменистой поверхности Пятого Загробного возвышался большой конторский стол, за которым кто-то сидел. Верхушки домов центра колонии еще только-только выступали в синей пыльной дымке, поэтому конторский стол, одинокий и неожиданный среди каменистой пустыни, выглядел довольно странно — как наполовину вросший в землю покинутый корабль.
— Это что? — спросил Никита.
— Контрольно-пропускной пункт, — сказал полуцутик. — Видишь, там, где этот стол стоит, проходит граница, отделяющая центр колонии от периферии. Видишь?
Никита не видел. Он так и сказал:
— Не вижу.
— Ну как же?.. — удивился было Г-гы-ы, но тут же спохватился. — Все время забываю, что ты не полуцутик, — проговорил он. — И не можешь видеть магического барьера. Центр колонии окружает магический барьер, чтоб ты знал. Администрация придумала. Герои, которые в Пятом Загробном обитают, существа взбалмошные и непредсказуемые. Их в центр натолкали, как селедок в бочку, чтобы легче было за ними следить, а чтобы они из центра не разбежались, установили магический барьер. Пройти через него нельзя, хоть он и не виден. Ни в ту, ни в другую сторону — нельзя. Даже я — полуцутик — не могу пройти, пока мне не разрешат.
— А кто разрешения выдает? — поинтересовался Никита. — Тот, кто за столом сидит?
— Правильно, — кивнул полуцутик. — Надо нам к нему на поклон идти. Уболтать, чтобы пропустил. В центре мы с тобой будем в относительной безопасности. Там народу полно и легко можно затеряться. А тут — на периферии — мы как вошь на блюдце. Да еще и типы на периферии попадаются всякие… отморозки, в общем… Ну, ты сам это уже понял…
Никита тряхнул головой, видимо, отгоняя от себя образ оскаленного Кошевого с топором наперевес.
— Да, — сказал он, — пожалуй, лучше в центр. Только ты уверен, что нас пропустят? Если это контрольно-пропускной пункт, то там, должно быть, известно, что нас ищут по всей Цепочке. Не вполне еще разобрался, как у вас тут; а вот у нас на Земле, если кого в розыск объявляют, так потом все тачаны шмонают на каждом КПП. Хоть ты усы наклей, хоть бороду — все равно менты узнают. Только случаи, конечно, разные бывают. Когда моего корешка бывшего Гошу Северного в розыск объявляли, он в Москву подался прятаться. Рассудил, как и ты: там, где больше людей, легче затеряться. А чтобы выехать из Саратова, наклеил себе усы, бороду, нашлепку на нос поставил, очки и парик нацепил — и стал как две капли воды похожим на тогдашнего прокурора области, того самого, который клад У себя в кабинете заныкал, только сам Гоша о своем сходстве не догадывался, так как прокурора этого ни разу в глаза не видел. Ну и ехал себе Гоша в Москву — на ничем не приметном шестисотом «мерине» своем и еще удивлялся, почему, когда он через область катил, менты не то что не тормозили его, а еще и честь отдавали. Расслабился. А когда уже к Москве подъезжал, его и прихватили. Отволокли сразу куда-то — чуть ли не к генеральному прокурору — и стали на такие дела колоть, что у Гоши под очками едва шнифты не лопнули. Оказалось, что пока Гоша неторопливо в столицу канал, нашего коррумпированного прокурора сняли и разоблачили, а задержать не смогли, он под шумок скрылся. А вместо него Гошу и поймали. Только в камере Гоше объяснили что к чему. Он, конечно, весь прикид свой снял и следаку открылся — что никакой он не прокурор, а только похож был на него. Менты в непонятках. Не знают, что с Гошей делать: по бумагам-то он прокурор! А дело громкое — прессу подключили, все дела. Президент звонит, спрашивает, как и что? Менты-то уже отмашку дали, что местный наш саратовский прокурор — падла коррумпированная — пойман и дает показания, мол, громкое дело в работе, и доблестная милиция, как обычно, оказалась на высоте. Гошу в СИЗО в одиночку перевели. Он мечется, башкой стучит в дверь, а его и слышать не хотят. Назвался прокурором, так теперь и отвечай по всем его грехам. Гоша во всех своих делах сознался и даже чистосердечное хотел писать, но ему не дали. Заставляли в прокурорских делишках сознаваться — а те делишки по совокупности Гошины в три раза перекрывают. Тут уж не пятнашкой дело пахнет, а высшей мерой, хотя ее и отменили. Гоша и документы показывал свои, и пальцы катал — дактилоскопию то есть делал, — все никак доказать не может, что он — это он. Менты говорят, документы сделать можно какие хочешь, пластическую операцию тоже. И отпечатки пальцев нетрудно сменить при желании. Пересадил кожу хоть с жопы на кончики пальцев — и все дела. Когда Гоша понял, что реально произошло, когда допер он, что ментам легче любого крокодила пустить по делу бывшего прокурора, чем перед самим президентом отчитываться за свои проколы и обознатки, то хотел уже вешаться. Он пацан дошлый был, когда у следака в кабинете объяснялки писал, карандаш под стол уронил, полез типа за ним под стол и из следачьего ботинка шнурок вытянул. В рукав спрятал, а в камере сделал себе петельку и совсем было уже… Но не успел. Настоящего прокурора где-то приняли и быстро раскололи. Вот тут-то у ментов настоящий мандраж пошел. Два главных подследственных по одному и тому же делу! Один — это Гоша — в глухую несознанку идет, а другой плачет и лепит все подряд вчистую. Короче говоря, как-то их друг с другом поменяли. Гоше дали по шапке и пинка под зад, а прокурора адвокаты отмазали. Конечно, Гоша мало рассказывал, почему его за его личные подвиги судить не стали и даже розыск сняли с него, только как он вышел, так нашу братву подчистую поластали, кого за что, — и каждому обвинялки в рожу, да еще с полным раскладом. Ну, наши стали было догадываться, кто их сдал, да только поздно было…
— Слушай, хватит парить мне мозги! — прервал Никиту полуцутик. — Вот чего я в тебе не люблю, так это того, что ты любишь херню пороть всякую… Сто раз тебе повторял, что не интересуют меня дела ваши земные, а ты все за свое…
— Вспомнилось… — несколько виновато откликнулся
Никита.
— Пускай забывается, — сварливо проговорил полуцутик. — Ты лучше думай, как через этот КПП проходить будем. Вон он нас уже заметил…
— Кто?
— Тот, кто за столом сидит, — сказал полуцутик и вдруг замолчал, всматриваясь. — Порядок! — воскликнул он вдруг. — Это же К-ка-а! Тоже полуцутик, как и я. Я его знаю — он тупой как пробка! Ему мозги задурить любой покойник сможет. Пройдем!
— Полуцутик? — удивился Никита. — Я думал, полуцутики только высшие административные должности занимают. А на КПП сидеть, мне кажется, ни один полуцутик не согласится.
— Ни один не согласится, — кивнул Г-гы-ы. — А К-ка-а согласится. Я же тебе говорил— он тупой как пробка, Глупый. Знаешь, что такое «глупый»? Ты встречал когда-нибудь глупых людей?
— Встречал, — ответил Никита. — Мой бывший сосед по лестничной клетке дядя Вова. Он квартиру свою в карты проиграл и в подъезде жил. Чем не глупый? Хотя как сказать. Баб он исправно харил, даже не имея жилплощади. Он их в подвал водил. У меня раз подругу одну отбил. Люську Кирпатую. Красивая баба была, но грязная. И глупая тоже. Как-то раз ко мне пришла, а меня не было. Дядя Вова ее и приветил. Взял пузырь и позвал в подвал. Только дядя Вова с Люськой приступили, выражаясь языком милицейского протокола, к совместному распитию спиртных напитков, как в подвал спустился какой-то приблудный сантехник чинить какую-то мудацкую трубу. Дядя Вова, будучи еще вполне трезвым, дипломатично переместился вместе с Люськой и бутылкой в дальний отсек подвала. Сантехник починил свою трубу и ушел. Вернулся он через час и уже не один, а с другом-лифтером. Разыскав в подвале дядю Вову, работники жэка, оказавшиеся, кстати, бухими в сиську, стали требовать у него поделиться с ними спиртным и Люськой. Спиртного у дяди Вовы уже не оказалось, зато Люськи было — хоть отбавляй, потому что она нажралась и вообще ничего не соображала. Пообещав дяде Вове за Люську пачку сигарет «Прима», они вместе с Люськой удалились в соседний отсек подвала. Через полчаса вернулись обратно и стали пытать дядю Вову, куда он запрятал оставшуюся у него водку. Дядя Вова — глупый же — полез драться. Работники жэка оказались не робкого десятка, да еще и ребятами неслабыми. Поле сражения дядя Вова покинул с подбитым глазом, а Люську коварные сантехник и лифтер захватили в плен. Так, а еще…
— Что-то ты друг разговорился сегодня, — поморщился полуцутик. — Очередную бредятину я выслушал. Теперь меня послушай. Я буду с К-ка-а говорить, а ты стой рядом и помалкивай. Понял?
— Понял, — пожал плечами Никита.
Полуцутик К-ка-а был самым загадочным полуцутиком во всей Цепочке. Впрочем, никакой загадочности в К-ка-а не было бы, если б господствующей расе Загробных Миров было известно понятие умственной неполноценности. К сожалению, по причине отсутствия индивидов, подобных К-ка-а, о таком словосочетании, а тем более диагнозе полуцутики не знали, так что долгое время переставляли не справлявшегося вообще ни с какими обязанностями К-ка-а по административной иерархической системе с места на место — все ниже и ниже, — вместо того чтобы задвинуть его на какую-нибудь захолустную и ненужную должность, что в конце концов и сделали.
Так полуцутик К-ка-а стал работать на контрольно-пропускном пункте магической изгороди вокруг центра Колонии X. Работа его была непыльной. А именно — за пределы центра никто не выходил, так как в каменистой пустыне, населенной отморозками-героями, изгнанными за исключительный идиотизм от основного сообщества героев, делать было нечего. В свою очередь отморозки-герои в центр не лезли, потому что причин для этого также не видели. К-ка-а изо дня в день сидел за своим рабочим столом и смотрел по сторонам, ровно ничего не делая, кроме того, что в конце каждого рабочего квартала представлял аккуратно заполненный отчет — пришло 0.00 покойников, ушло 0.00. Странной или бессмысленной К-ка-а свою работу не считал. Так как он, как и все представители господствующей расы Загробных Миров, был бессмертен, категория времени для него была понятием относительным. Он полагал — если пока все спокойно на посту, это, конечно, не значит того, что так будет продолжаться вечно. Если его поставили на КПП, пропускать туда-сюда покойников, рано или поздно покойники должны появиться.
И сейчас, видя приближающихся к нему полуцутика и человека-покойника с непонятной деревянной кабинкой под мышкой, К-ка-а начальственно нахмурился, взял в одну руку шариковую ручку, которая называлась так потому, что представляла собой, собственно, шарик с крохотной дырочкой, откуда по капле сочились густые чернила, и большой лист бумаги. Принялся катать шарик по бумаге, изредка отрываясь от своего занятия для того, чтобы с глубокомысленным видом посмотреть на туманную линию горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Жорочка, — срывающимся голосом проговорила она. — Иди ко мне, мой родной. Только ты один можешь так пропеть…
— Иду, моя ласточка, — тоже со слезами выговорил Георгий Петрович.
В дверь постучали.
Глава 4
Последним смеется тот, кто медленнее соображает.
Афоризм
Глуши мотор! — скомандовал полуцутик Г-гы-ы, едва поспевающий вслед за кабинкой генератора.
— Какой мотор, — проворчал Никита, который сидел в кабинке, как за рулем гоночного автомобиля. — Нет у него никакого мотора. А есть это… как его… ну, в общем, какой-то двигатель универсальный.
— Вот его и глуши!
Никита потянул на себя какой-то тросик, и кабинка, до этого медленно влекущаяся по каменистой дороге, остановилась.
— Ф-фу… — протянул Никита, выбираясь наружу. — На самосвале так не трясет, как на этой тарахтелке. Всю душу выбило… А чего мы остановились?
Полуцутик подлетел к Никите и устало брякнулся задницей на кабинку. Протер лапками чумазую мордочку и несколько раз сильно хлопнул крыльями себе по бокам — взметнувшееся сразу после этого пыльное облако окутало его, и полуцутик чихнул.
— Вот черт, — прохрипел он, шмыгнув носом. — Весь пылью пропитался. Лучше уж генератор наш использовать по назначению, а не в качестве средства передвижения. Колымага получается еще та— трясет, пылит… да еще и едва тащится, если энергии мало нааккумулировалось…
— Это точно, — подтвердил Никита, разминая ноги. — Зато бензина не надо…
— Это точно… А что такое бензин? Никита не стал отвечать.
— Вот я и летел, — проговорил полуцутик, — сверху чтобы на колымаге нашей не трястись. Мы, полуцутики тряску хреново переносим.
— Я тоже, — сказал Никита, перед глазами которого основательно все плыло после продолжительной поездки в кабинке. — Слушай, а чего мы остановились? До центра колонии еще далеко.
— А дальше хода нет, — пояснил полуцутик. — Посмотри-ка!
И указал рукой.
Посмотрев туда, куда показал полуцутик, Никита присвистнул. На расстоянии метров ста от них среди абсолютно ровной каменистой поверхности Пятого Загробного возвышался большой конторский стол, за которым кто-то сидел. Верхушки домов центра колонии еще только-только выступали в синей пыльной дымке, поэтому конторский стол, одинокий и неожиданный среди каменистой пустыни, выглядел довольно странно — как наполовину вросший в землю покинутый корабль.
— Это что? — спросил Никита.
— Контрольно-пропускной пункт, — сказал полуцутик. — Видишь, там, где этот стол стоит, проходит граница, отделяющая центр колонии от периферии. Видишь?
Никита не видел. Он так и сказал:
— Не вижу.
— Ну как же?.. — удивился было Г-гы-ы, но тут же спохватился. — Все время забываю, что ты не полуцутик, — проговорил он. — И не можешь видеть магического барьера. Центр колонии окружает магический барьер, чтоб ты знал. Администрация придумала. Герои, которые в Пятом Загробном обитают, существа взбалмошные и непредсказуемые. Их в центр натолкали, как селедок в бочку, чтобы легче было за ними следить, а чтобы они из центра не разбежались, установили магический барьер. Пройти через него нельзя, хоть он и не виден. Ни в ту, ни в другую сторону — нельзя. Даже я — полуцутик — не могу пройти, пока мне не разрешат.
— А кто разрешения выдает? — поинтересовался Никита. — Тот, кто за столом сидит?
— Правильно, — кивнул полуцутик. — Надо нам к нему на поклон идти. Уболтать, чтобы пропустил. В центре мы с тобой будем в относительной безопасности. Там народу полно и легко можно затеряться. А тут — на периферии — мы как вошь на блюдце. Да еще и типы на периферии попадаются всякие… отморозки, в общем… Ну, ты сам это уже понял…
Никита тряхнул головой, видимо, отгоняя от себя образ оскаленного Кошевого с топором наперевес.
— Да, — сказал он, — пожалуй, лучше в центр. Только ты уверен, что нас пропустят? Если это контрольно-пропускной пункт, то там, должно быть, известно, что нас ищут по всей Цепочке. Не вполне еще разобрался, как у вас тут; а вот у нас на Земле, если кого в розыск объявляют, так потом все тачаны шмонают на каждом КПП. Хоть ты усы наклей, хоть бороду — все равно менты узнают. Только случаи, конечно, разные бывают. Когда моего корешка бывшего Гошу Северного в розыск объявляли, он в Москву подался прятаться. Рассудил, как и ты: там, где больше людей, легче затеряться. А чтобы выехать из Саратова, наклеил себе усы, бороду, нашлепку на нос поставил, очки и парик нацепил — и стал как две капли воды похожим на тогдашнего прокурора области, того самого, который клад У себя в кабинете заныкал, только сам Гоша о своем сходстве не догадывался, так как прокурора этого ни разу в глаза не видел. Ну и ехал себе Гоша в Москву — на ничем не приметном шестисотом «мерине» своем и еще удивлялся, почему, когда он через область катил, менты не то что не тормозили его, а еще и честь отдавали. Расслабился. А когда уже к Москве подъезжал, его и прихватили. Отволокли сразу куда-то — чуть ли не к генеральному прокурору — и стали на такие дела колоть, что у Гоши под очками едва шнифты не лопнули. Оказалось, что пока Гоша неторопливо в столицу канал, нашего коррумпированного прокурора сняли и разоблачили, а задержать не смогли, он под шумок скрылся. А вместо него Гошу и поймали. Только в камере Гоше объяснили что к чему. Он, конечно, весь прикид свой снял и следаку открылся — что никакой он не прокурор, а только похож был на него. Менты в непонятках. Не знают, что с Гошей делать: по бумагам-то он прокурор! А дело громкое — прессу подключили, все дела. Президент звонит, спрашивает, как и что? Менты-то уже отмашку дали, что местный наш саратовский прокурор — падла коррумпированная — пойман и дает показания, мол, громкое дело в работе, и доблестная милиция, как обычно, оказалась на высоте. Гошу в СИЗО в одиночку перевели. Он мечется, башкой стучит в дверь, а его и слышать не хотят. Назвался прокурором, так теперь и отвечай по всем его грехам. Гоша во всех своих делах сознался и даже чистосердечное хотел писать, но ему не дали. Заставляли в прокурорских делишках сознаваться — а те делишки по совокупности Гошины в три раза перекрывают. Тут уж не пятнашкой дело пахнет, а высшей мерой, хотя ее и отменили. Гоша и документы показывал свои, и пальцы катал — дактилоскопию то есть делал, — все никак доказать не может, что он — это он. Менты говорят, документы сделать можно какие хочешь, пластическую операцию тоже. И отпечатки пальцев нетрудно сменить при желании. Пересадил кожу хоть с жопы на кончики пальцев — и все дела. Когда Гоша понял, что реально произошло, когда допер он, что ментам легче любого крокодила пустить по делу бывшего прокурора, чем перед самим президентом отчитываться за свои проколы и обознатки, то хотел уже вешаться. Он пацан дошлый был, когда у следака в кабинете объяснялки писал, карандаш под стол уронил, полез типа за ним под стол и из следачьего ботинка шнурок вытянул. В рукав спрятал, а в камере сделал себе петельку и совсем было уже… Но не успел. Настоящего прокурора где-то приняли и быстро раскололи. Вот тут-то у ментов настоящий мандраж пошел. Два главных подследственных по одному и тому же делу! Один — это Гоша — в глухую несознанку идет, а другой плачет и лепит все подряд вчистую. Короче говоря, как-то их друг с другом поменяли. Гоше дали по шапке и пинка под зад, а прокурора адвокаты отмазали. Конечно, Гоша мало рассказывал, почему его за его личные подвиги судить не стали и даже розыск сняли с него, только как он вышел, так нашу братву подчистую поластали, кого за что, — и каждому обвинялки в рожу, да еще с полным раскладом. Ну, наши стали было догадываться, кто их сдал, да только поздно было…
— Слушай, хватит парить мне мозги! — прервал Никиту полуцутик. — Вот чего я в тебе не люблю, так это того, что ты любишь херню пороть всякую… Сто раз тебе повторял, что не интересуют меня дела ваши земные, а ты все за свое…
— Вспомнилось… — несколько виновато откликнулся
Никита.
— Пускай забывается, — сварливо проговорил полуцутик. — Ты лучше думай, как через этот КПП проходить будем. Вон он нас уже заметил…
— Кто?
— Тот, кто за столом сидит, — сказал полуцутик и вдруг замолчал, всматриваясь. — Порядок! — воскликнул он вдруг. — Это же К-ка-а! Тоже полуцутик, как и я. Я его знаю — он тупой как пробка! Ему мозги задурить любой покойник сможет. Пройдем!
— Полуцутик? — удивился Никита. — Я думал, полуцутики только высшие административные должности занимают. А на КПП сидеть, мне кажется, ни один полуцутик не согласится.
— Ни один не согласится, — кивнул Г-гы-ы. — А К-ка-а согласится. Я же тебе говорил— он тупой как пробка, Глупый. Знаешь, что такое «глупый»? Ты встречал когда-нибудь глупых людей?
— Встречал, — ответил Никита. — Мой бывший сосед по лестничной клетке дядя Вова. Он квартиру свою в карты проиграл и в подъезде жил. Чем не глупый? Хотя как сказать. Баб он исправно харил, даже не имея жилплощади. Он их в подвал водил. У меня раз подругу одну отбил. Люську Кирпатую. Красивая баба была, но грязная. И глупая тоже. Как-то раз ко мне пришла, а меня не было. Дядя Вова ее и приветил. Взял пузырь и позвал в подвал. Только дядя Вова с Люськой приступили, выражаясь языком милицейского протокола, к совместному распитию спиртных напитков, как в подвал спустился какой-то приблудный сантехник чинить какую-то мудацкую трубу. Дядя Вова, будучи еще вполне трезвым, дипломатично переместился вместе с Люськой и бутылкой в дальний отсек подвала. Сантехник починил свою трубу и ушел. Вернулся он через час и уже не один, а с другом-лифтером. Разыскав в подвале дядю Вову, работники жэка, оказавшиеся, кстати, бухими в сиську, стали требовать у него поделиться с ними спиртным и Люськой. Спиртного у дяди Вовы уже не оказалось, зато Люськи было — хоть отбавляй, потому что она нажралась и вообще ничего не соображала. Пообещав дяде Вове за Люську пачку сигарет «Прима», они вместе с Люськой удалились в соседний отсек подвала. Через полчаса вернулись обратно и стали пытать дядю Вову, куда он запрятал оставшуюся у него водку. Дядя Вова — глупый же — полез драться. Работники жэка оказались не робкого десятка, да еще и ребятами неслабыми. Поле сражения дядя Вова покинул с подбитым глазом, а Люську коварные сантехник и лифтер захватили в плен. Так, а еще…
— Что-то ты друг разговорился сегодня, — поморщился полуцутик. — Очередную бредятину я выслушал. Теперь меня послушай. Я буду с К-ка-а говорить, а ты стой рядом и помалкивай. Понял?
— Понял, — пожал плечами Никита.
Полуцутик К-ка-а был самым загадочным полуцутиком во всей Цепочке. Впрочем, никакой загадочности в К-ка-а не было бы, если б господствующей расе Загробных Миров было известно понятие умственной неполноценности. К сожалению, по причине отсутствия индивидов, подобных К-ка-а, о таком словосочетании, а тем более диагнозе полуцутики не знали, так что долгое время переставляли не справлявшегося вообще ни с какими обязанностями К-ка-а по административной иерархической системе с места на место — все ниже и ниже, — вместо того чтобы задвинуть его на какую-нибудь захолустную и ненужную должность, что в конце концов и сделали.
Так полуцутик К-ка-а стал работать на контрольно-пропускном пункте магической изгороди вокруг центра Колонии X. Работа его была непыльной. А именно — за пределы центра никто не выходил, так как в каменистой пустыне, населенной отморозками-героями, изгнанными за исключительный идиотизм от основного сообщества героев, делать было нечего. В свою очередь отморозки-герои в центр не лезли, потому что причин для этого также не видели. К-ка-а изо дня в день сидел за своим рабочим столом и смотрел по сторонам, ровно ничего не делая, кроме того, что в конце каждого рабочего квартала представлял аккуратно заполненный отчет — пришло 0.00 покойников, ушло 0.00. Странной или бессмысленной К-ка-а свою работу не считал. Так как он, как и все представители господствующей расы Загробных Миров, был бессмертен, категория времени для него была понятием относительным. Он полагал — если пока все спокойно на посту, это, конечно, не значит того, что так будет продолжаться вечно. Если его поставили на КПП, пропускать туда-сюда покойников, рано или поздно покойники должны появиться.
И сейчас, видя приближающихся к нему полуцутика и человека-покойника с непонятной деревянной кабинкой под мышкой, К-ка-а начальственно нахмурился, взял в одну руку шариковую ручку, которая называлась так потому, что представляла собой, собственно, шарик с крохотной дырочкой, откуда по капле сочились густые чернила, и большой лист бумаги. Принялся катать шарик по бумаге, изредка отрываясь от своего занятия для того, чтобы с глубокомысленным видом посмотреть на туманную линию горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48