— А может быть, он просто спрятался, — предположил Гаврилыч. — В смысле — Раскольников?
— Исключено, — мотнул гривой Борисоглебский, — я всех героев опросил. Они Раскольникова давно уже не видели. Пропал он. А прятать они его не будут. Он тут всем надоел, никто его не любит.
— Да не мог Раскольников просто исчезнуть! — воскликнул Эдуард. — Это невозможно!
— Значит, возможно, — проворчал Гаврилыч. — Эх, если инспектор про этот бардак узнает — точно нам кранты! Когда он обещал с повторной комиссией прибыть?
— Скоро, — ответил Эдуард. — Не успеешь оглянуться.
— Ну, я поскакал? — спросил застоявшийся на одном месте Борисоглебский. — А то у меня еще рысистые испытания. С тремя богатырями. С Ильей Муромцем, Добрыней и этим… поповским сыном… Алешей!
— Скачи, — разрешил Гаврилыч, а Эдуард не разрешил.
— Погоди, — сказал он. — Рысистые испытания потом. Не до них сейчас. Сначала попробуй отыскать нам Черного Плаща.
— Кого? — наморщился Борисоглебский.
— Черного Плаща, — повторил Эдуард.
— Не знаю такого, — сказал кентавр.
— И я не знаю, — вздохнул Эдуард. — А тем не менее он есть.
— Сейчас я опишу тебе этого урода, — встрял Гаврилыч. — Знаешь, такой мерзкий селезень с отвратительным носом… клювом… У него мерзкие крылья, поганые лапки и такой чудовищный черный плащ…
— Вот и решена проблема недостатка населения, — пробормотал Никита, натягивая набедренную повязку.
— А я-то старался с этими голубокожими… Нет, самое интересное, что в Первом Загробном секс возможен только после соответствующего укола, а здесь— в любое удобное время в порядке рабочей дисциплины. Атмосфера, что ли, такая тут?
— Не атмосфера, — басовито, хотя и томно ответила Мария. — Магическое заклинание, наложенное цутиками. В любых других загробных мирах секс неестественен, поэтому возможен только при искусственной стимуляции. Уколы, например, как в Первом Загробном, или еще что…
Никита огляделся вокруг. Он вдруг почувствовал себя неловко. Мария замолчала. И чтобы что-то сказать, Никита снова огляделся по сторонам и позвал:
— Мария? Вы еще здесь?
— Во-первых, я еще здесь, — немедленно откликнулась Мария, — вернее, ты еще здесь. А во-вторых, мы с тобой давно перешли на «ты». Не помнишь?
Никита не помнил.
— Ты обещала отпустить нас, как только я…
— Отпущу, — сказала Мария. — Летите себе на здоровье. И спасибо за все.
Сразу после этих слов в душном еще воздухе пещеры материализовался полуцутик.
— Пожалуйста, — ответил он за растерявшегося Никиту. — Так мы пойдем?
При взгляде на хитрую рожу полуцутика Никита вдруг мысленно предположил, что никуда Г-гы-ы не улетал. Подглядывал — это вполне в его стиле. А предположив это, он еще больше заторопился.
— Улетаем, улетаем, — сказал он. — А где попугай?
— А здесь, — проговорил Г-гы-ы, запуская палец себе в ухо. — Я его уменьшил немного, чтобы он не потерялся.
Полуцутик извлек из собственного уха нечто похожее на толстого комара, взмахнул этим комаром, подул на него, и на пол пещеры упал совершенно ошеломленный Степан Михайлович — сильно помятый и все еще в обличье попугая.
— Степа хо-роший, — прохрипел Степан Михайлович. — Дай сахар-рок…
— Обойдешься, — откликнулся полуцутик и повернулся к Никите: — Полетели?
Тот кивнул.
— Генератор должен уже порядочное количество энергии нааккумулировать, — деловито проговорил полуцутик, вскарабкиваясь на кабинку. — Сейчас мы его заведем и…
— Можете не трудиться, — подала голос Мария. — Я сама вас могу перенести куда угодно по Цепочке.
— В любой Загробный Мир, в который мы захотим? — оживился Г-гы-ы.
— В любой, — подтвердила Мария. — Хотите в Сотый Загробный? Или в Трехсотый? И машинку вашу тоже переправлю. Только побыстрее решайте, потому что я… мне надо немного отдохнуть, чтобы сделанное Никитой пошло впрок.
— Хотим в Пятьдесят Восьмой Загробный, — хихикнув, объявил полуцутик. — Я там ни разу не был, как и никто из Присутствующих, наверное… А ты точно в Пятьдесят Восьмой нас перенесешь?
Мария помедлила с ответом.
— Точно, — сказала она, — кажется… Ну, плюс-минус пара-тройка миров. Понимаете, я сейчас так взволнована… Случилось то, о чем я так долго мечтала…
— Неплохо! — хмыкнул полуцутик.
— Слушай, — проговорил вдруг Никита. — А за пределы Цепочки ты нас выкинуть не можешь?
— Нет, конечно, — ответила Мария. — Хотя сейчас я так взволнована, что… Что энергия моя бьет через край. Итак, вы готовы?
Никита вздохнул.
— Готовы, — сказал за всех полуцутик.
— Тогда поехали…
Стенки пещеры вдруг завибрировали, а пол заходил волнами — так, что кабинка генератора сначала перевалилась набок, а потом установилась на попа. Никита пошатнулся и, чтобы не упасть, присел на корточки. Степан Михайлович испуганно заклекотал и затрепыхал крыльями, но был заботливо подхвачен Г-гы-ы.
— Готовы? — спросила снова Мария, и голос ее звучал как-то зыбко.
— Го… — успел проговорить Никита и, наверное, договорил бы слово, которое хотел сказать до конца, если б окружающий мир с бешеной скоростью не завертелся у него в глазах.
Стенки пещеры со всхлипом сомкнулись — но ни полуцутика, ни Никиты, ни Степана Михайловича уже в пещере не было.
В Колонии X в Пятом Секторе Положительных героев в ч доме номер сорок шесть, что на Петербургской улице, с самого утра стояла тоскливая тишина. Темные комнаты, тесно заваленные уродливым хламом, молчали. Изредка раздавалось только старческое шарканье, и летели из дальней комнаты длинные тяжелые вздохи, будто кто-то надувал громадный воздушный шар.
Скрипнула дверь и открылась. В комнату просунулась сначала рука, сжимавшая восковую свечу, желтый свет которой неохотно проел в комнатной темноте неправильной формы полукруг, затем гладко причесанная седовласая старушечья голова на тонкой и жилистой, словно куриная нога, шее.
— Арнольдушка! — несмело позвала в темноту старуха Алена Ивановна.
Ответа не последовало, зато показалось старухе, что темнота зашевелилась. Подслеповато щурясь, Алена Ивановна вползла в комнату, неся над головой свечу, и остановилась у длинного, но узкого дивана, совершенно задавленного какой-то бесформенной черной массой.
— Арнольдушка! — позвала снова старуха, сигнализируя свечой темноте.
Бесформенная масса дрогнула, диван жалобно застонал, а Алена Ивановна отступила на несколько шагов назад. Масса, оказавшись не кем иным, как Арнольдом, приняла вертикальное положение и проговорила:
— Чего тебе?
— Волнуюсь я, — сказала старуха. — Который день уже лежишь лежнем и головы не поднимаешь. Тоскуешь, родимый?
— Скучно мне, — не стал спорить Арнольд — и вздохнул.
— Так иди пройдись по колонии, развейся немного. Оно и скучно не будет.
— Пробовал уже, — сказал Арнольд и поправил на себе звякнувшую заклепками косуху, — ходил-ходил, гулял-гулял, а никаких приключений, понимаешь. Я ведь герой! Да еще какой — каких никогда не было, а нахожусь, так сказать, в простое… Ни тебе мир спасти, ни тебе робота уничтожить какого-нибудь. Даже Раскольников куда-то исчез — как сквозь землю провалился. Хотел надрать задницу его телохранителю… этому — Конану, пришел в «Нарубим бабок», а там табличка — «частное предприятие ликвидировано».
Арнольд снова вздохнул. Жалостливо глядевшая на него Алена Ивановна, приложив ладонь к морщинистой щеке покачала головой.
— На месте «Нарубим бабок» теперь находится мебельное агентство сэра Ланселота Озерного, — продолжал Арнольд, — «Круглый Стол» — так агентство называется. Заглянул я туда — а там тоже закрыто. Учет. Ну а на улицах со мной никто не связывается. Как на габариты мои посмотрят и на ружьишко помповое, так и сторонкой стараются обойти. А мне подраться хочется.
— А ты бы их за шиворот — и по морде, — посоветовала Алена Ивановна. — Все развлечение…
— Да не могу я, — с досадой отмахнулся Арнольд, — я положительный герой. Мне не полагается просто так по морде. Вот если бы кто-нибудь там… угрожал планету взорвать или еще чего— так тогда я с радостью… А пока все тихо — засохну я от тоски.
— Да, — посетовала и Алена Ивановна, — тяжело нам, героям…
— Давно хотел спросить, — оживился вдруг Арнольд, — а ты как, Алена Ивановна, в Колонии X оказалась? Ты ведь не герой вроде?
— Я не герой? — удивилась и даже обиделась старуха. — Да кто же герой, как не я? Умерла мученической смертью, защищая грудью свои капиталы, — и после этого я не герой? Да я всю жизнь, понимаешь, прожила под Вологдой, копила состояние, торгуя самогоном, куска хлеба недоедала, пенсию всю на книжке оставляла, а сотню тысчонок скопила… И погибла в неравном бою с дедом Харлампием, который мне четвертью тутового самогона голову проломил. Сволочь… И после этого я не герой? Да я ему ухватом два ребра сломала, репродукцией картины Шишкина «Утро в сосновом бору» нанесла сотрясение мозга, а «Книгой о вкусной и здоровой пище» отбила яички… хотя они старому Харлампию все равно не нужны были… И я не герой?
Алена Ивановна взмахнула руками. Пламя свечи взметнулось на стены, и на потолке, словно два нетопыря, мелькнули разлапистые тени ее и Арнольда.
— Да ладно-ладно… — Арнольд несколько опешил после взволнованной речи старухи. — Герой ты, базара нет. Героиня то есть. Только мне-то от этого не легче… Засыхаю от тоски совсем…
Он вдруг мечтательно закатил глаза и снова опустился на диван.
— Мне бы найти такого робота… — вдохновенно проговорил Арнольд. — Знаешь, такой — который сделан из жидкого металла и может как угодно менять свою форму? Вот с ним бы я схватился…
Тут он замолчал — на несколько минут замер в полной неподвижности, потом вдруг издал протяжное сладострастное мычание и сделал в воздухе жест сильными руками — как будто кого-то душил.
— Такого робота никогда не видела, — сказала Алена Ивановна.
— А что, такие бывают?
— Еще как бывают, — ответил Арнольд и опять вздохнул.
— Только — я слышала — в нашей колонии снова объявился какой-то возмутитель спокойствия, — заговорила Алена Ивановна. — Ну, такой же баламут, каким и Раскольников был. Зовут этого нового товарища — Черный Плащ. Говорят, он не человек даже, а селезень…
— Как? — переспросил Арнольд.
— Селезень, — повторила Алена Ивановна. — Большой такой, жирный. Ходит в черном плаще. Неожиданно появляется и неожиданно исчезает куда-то. Никто его схватить не может. Недавно совсем сорвал смотр самодеятельности. Появился на сцене и чего-то такого наговорил, что инспектор Велихан Сагибханович Истунбергерман едва нашего Участкового на пенсию не отправил.
Арнольд вскочил с дивана и пружинисто пробежал по комнате. Пламя свечи снова заметалось, размывая по стенам и потолку неясные темные силуэты.
— Никто поймать этого селезня не может? — внезапно остановившись напротив старухи, спросил он.
— Никто, — подтвердила Алена Ивановна. — А он редкостная сволочь. По слухам, его видели на улице Героев-панфиловцев. Он там тоже всех разоблачал. Говорил, что Саша Матросов на амбразуру не падал, а его толкнули. Говорил, что Гастелло в детстве занимался спекуляцией, а Рихард Зорге — японский шпион.
— Да ну? — удивился Арнольд.
— Вот тебе и ну. Последний раз этого отщепенца засекли на улице Американских героев. Там он говорил, что Авраам Линкольн хотел организовать в Северной Америке Нью-Израиль, а Нейл Армстронг на Луне торговал с гуманоидами неграми-рабами… Что там сейчас творится! Рембо от обиды за родную державу запил. Дюк Нюкем повесился — так и болтался на веревке два дня, а в тех, кто его снять хотел, плевал слюной и ругался грязными словами… Ужас просто…
Глаза Арнольда засветились так, что Алене Ивановне показалось, будто в комнате стало много светлее.
— Иду, — сказал Арнольд и передернул затвор ружья. — Я ему покажу, гаду… Я ему скажу мое последнее и решительное слово.
— Какое? — поинтересовалась Алена Ивановна. Арнольд поднялся на ноги, потер квадратный подбородок о приклад ружья и выговорил со зловещим присвистом:
— Аста ла виста, бейби…
С тяжким грохотом они рухнули на покрытую сыпучим щебнем каменистую почву. Никита первым поднялся, стряхнул с себя полуцутика и огляделся.
— Ничего не видно, — сказал он. — Туман.
— Туман — это хорошо, — бодро откликнулся Г-гы-ы, отряхиваясь. — Нас никто не увидит. А нам нужно время, чтобы спрятаться.
— Где? — спросил Никита.
— Пока не знаю, — сказал полуцутик, тоже оглядываясь. — Ничего же не видно. Но главное, что мы теперь не в Тридцать Третьем Загробном, а в Пятьдесят Восьмом. Тут лафа — ментов почти нет. Не любят они этот мир.
Откуда-то издалека донесся голодный вой. Никита поежился.
— А почему менты этот мир не любят? — спросил он.
— А чего ж им этот мир любить, если тут арестовывать некого, — ухмыльнулся Г-гы-ы. — Тут, в Пятьдесят Восьмом, обитают только покойные звероящеры с планеты Хым. У них размер головного мозга с кончик моего хвоста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48