Призрак сделал многозначительную паузу, Маттео надеялся, что он пояснит, что имеет в виду, но этого не произошло.
— Отсутствие выдержки не делает тебе чести, — сказал Халиок, — равно как и отсутствие здравого смысла. Не стоило связываться с этим ребенком, а тем паче пытаться покончить с ним. Нельзя шутить с богоравным…
— Шутить?! — взвился Советник. — Это ты называешь шутками?!
— Помолчи, — полупрезрительно осадил Советника призрак. — Я прекрасно понимаю мотивы, побудившие тебя принять это решение, но ты так и не осознал собственной ошибки. Этот младенец — богоравный. Он сын Кефры лишь физически, на самом же деле ребенок не принадлежит ни поднебесному миру, ни даже Изнанке. Он выше и того и другого. Ты желал убить его, потому что он стоял между тобой и троном. Дурак, ты боялся совершенно напрасно! Этот ребенок не смог бы помешать тебе, даже если бы был простым смертным, даже если бы он вырос, зная, что ты сделал с его отцом. Ты смотрел вдаль, но не заметил угрозы под самым носом. Да и сейчас ты все так же слеп.
— О чем ты, маг?! — выкрикнул Маттео, теряя терпение. — Что ты хочешь этим сказать?
— Не тебе тягаться с ребенком, — как ни в чем не бывало продолжил маг. — Это дело богов, и только богов. Не для того младенец появился в Империи, чтобы ты и тебе подобные пытались причинить ему зло или использовать в своих целях. Да, твоя власть сейчас распространяется на Мэсфальд и принадлежащие ему земли, на всех людей, что живут здесь, но богоравный не подвластен тебе.
— Для чего ты говоришь мне все это? — Маттео не понимал, к чему клонит призрак.
— Этот младенец должен быть умерщвлен, — лишенным эмоций голосом произнес Халиок. — Богоравному не место в поднебесном мире и на Изнанке, так сказал Незабвенный. Я помогу тебе убить сына королевы, я должен сделать это во что бы то ни стало, иначе мне придется испытать на себе всю силу гнева Райгара.
Эти слова поразили Маттео. Он никак не ожидал услышать такое от призрака. Это просто не укладывалось у него в голове.
— Зачем? — Советник не нашел ничего лучшего, чем задать короткий и в какой-то степени глупый вопрос.
Призрак ответил не задумываясь, будто заранее предвидя, что Маттео спросит об этом:
— Не знаю. Неужели ты думаешь, что бог станет делиться своими планами с простым смертным? С того момента как моя душа покинула тело, я всецело принадлежу Незабвенному. Он мой хозяин, я лишь выполняю его волю, ни о чем не спрашивая.
— Зачем? — повторил Маттео. — Боги никогда не убивали подобных себе. Если бы такое случилось, настал бы конец мира.
Раньше в Империи не рождались богоравные, — покачал головой Халиок. — Да и кто знает истинные причины происходящего? Покровители куда как мудрее нас, и они не совершают опрометчивых поступков. Если Райгар желает смерти ребенка, значит, в этом есть смысл.
— По предсказанию, этот ребенок должен положить конец вражде в поднебесном мире и взойти на трон, объединив под своей властью все города нынешней Империи, — упрямо произнес Маттео, и в его голосе отчетливо слышалось недоверие. — Боги должны были оберегать младенца, чтобы его предназначение осуществилось, ведь в этом случае выиграли бы все. Не думаю, что богам по душе то безумие, что творится нынче в Империи.
— Им просто любопытно… — пробормотал маг, но столь тихо, что Маттео не расслышал ни звука.
— Ты убьешь ребенка сам? — не дождавшись ответа, поинтересовался Маттео.
— Конечно нет! — резко произнес маг. — Я не такой изверг, как ты!
Туманная фигура стала таять и съеживаться. Сквозь мага начала просвечивать противоположная стена, завешенная ковром, на котором был выткан огромный величественный лось — странная картина для покоев короля, но у каждого свои причуды.
— Остановись! — завопил Маттео, понимая, что Халиок уходит, но тот не обратил на призыв ни малейшего внимания. Миг спустя фигура превратилась в сгусток редкого тумана величиной с голову взрослого человека, который медленно вращался, отбрасывая от себя розоватые язычки, тут же растворяющиеся в воздухе. На какую-то долю мгновения Маттео показалось, что он заметил маленькую искорку, поблескивающую в глубине облачка, но затем все исчезло. Комната опустела.
В подземелье было сухо, хотя в соседнем коридоре с потолка мерно капала вода. В узком пространстве этот одинокий звук разносился далеко и был громок, будто кто-то бросал сухой горох на барабан. Затхлый воздух пах плесенью и крысиным пометом. Все скрывала непроглядная тьма, и лишь на ощупь можно было понять, что стены подземелья — по крайней мере этой его части — сложены из неправильной формы камней. Кладка срослась намертво, так что отделить один камень от другого можно было разве что киркой. По всему выходило, что подземелье это строили быстро, но на совесть.
Женщина сидела возле стены, опершись на нее спиной. К груди ее был прижат ребенок, почти неслышно причмокивающий во сне. Кормилице казалось, что когда-то у нее было двое детей, но куда пропал второй — она не помнила. Уже несколько часов она бродила по подземным коридорам, останавливаясь то тут, то там, когда встречались места посуше. Женщина не помнила как оказалась здесь, но это ее не беспокоило, она даже не задумывалась об этом. Главное, что здесь было тихо, спокойно и нигде не слышалось криков того страшного человека, который… который…
Она не помнила. В голове мелькали какие-то смутные картины, но слишком жуткие, кормилица гнала их от себя. По меньшей мере, сейчас можно было не бояться, и это — самое главное. На руках ее был ребенок, значит, все хорошо. Ребенок спал с того самого момента, как они оказались в подземелье, и наполнял душу кормилицы умиротворением. “Успокойся, — будто бы говорил он, — я твой сын, все в прошлом”.
Младенец был для женщины единственной реальностью в этом мире, все остальное не имело значения. Она бережно поддерживала его, шепча ласковые слова и изредка целуя в покрытую мягкими волосиками макушку. Вот только женщина не отдавала себе отчета в том, что называет ребенка то сыном, то вашим высочеством. Для нее в этом не было никакой разницы.
Единственное, что беспокоило кормилицу, — это обострившееся чувство голода. Несколько раз она порывалась подняться и отправиться на поиски еды, но она не могла сделать этого, боясь разбудить ребенка. Ее почему-то совершенно не беспокоило, что младенец беспробудно и тихо спит вот уже много часов кряду. Ребенок не плачет, а что еще нужно для счастья?
То, что вдруг появился свет, женщина поняла не сразу, хотя тот исходил из мечущихся в глазах младенца искорок. Свет был таким мягким и теплым, что кормилица невольно заулыбалась.
— Хороший мой, родной, любимый… — зашептала она, не отводя взгляд от ребенка. — Ты самый лучший у меня, самый лучший.
Неожиданно громко заурчавший живот заставил улыбку на мгновение исчезнуть с губ женщины. Искорки в глазах младенца забегали чуть быстрее и стали ярче. Света, исходящего от них, хватало, чтобы без труда разглядеть и лицо ребенка, и руки женщины. Кормилица вновь улыбнулась — ей было невероятно хорошо.
— Пойдем, — послышался негромкий голос, исходящий неведомо откуда, но женщина совершенно не испугалась. В очередной раз ласково погладив младенца по голове и чуть взъерошив короткие волосы, она послушно поднялась и медленно двинулась вперед, к низкой арке, обрамляющей выход из небольшого зальчика, в котором кормилица провела последние часы.
А потом она оказалась в совсем другом месте. Только что вокруг была темнота, и вот уже мрак расступился, и она оказалась в не слишком большой уютной комнате, богато обставленной и освещенной несколькими свечами. Прикрытые занавесями окна не могли скрыть черного неба с большим мутным белесым пятном — свет луны пробивался сквозь тучи. Комната была пуста, но сквозь приоткрытую дверь слышались чьи-то приглушенные голоса и тихий смех. Внимание женщины привлек стоящий чуть в стороне столик, на котором поблескивало большое серебряное блюдо с фруктами, изящный кувшин и пара кубков, покрытых эмалью.
— Спасибо тебе, — не понимая, к кому, собственно, обращается, прошептала кормилица и, подскочив к столику, схватила свободной рукою гроздь винограда и с жадностью стала запихивать ее в рот. Ягоды были чуть сморщенными, но сладкими, подобное угощение в это время года, да еще в Мэсфальде, было большой редкостью.
В соседней комнате все еще продолжался разговор. Находящиеся там, похоже, не слышали, как появилась кормилица.
Женщина, быстро покончив с ягодами, сделала несколько больших глотков из первого же попавшегося кубка. К удивлению кормилицы, в нем оказалась вода, но это обстоятельство обрадовало женщину: вино могло навредить ребенку. Отставив почти опустевший кубок, она схватила несколько яблок и запихнула их за пазуху, а затем снова принялась за еду.
Остановиться кормилицу заставил едва слышный скрип приоткрываемой двери и удивленный вскрик:
— Кто ты? Что ты здесь делаешь?!
Женщина резко повернулась, стискивая в объятиях младенца, и увидела стоящую на пороге девушку… или нет, очень молодую даму, облаченную в дорогое, расшитое бисером и камнями платье. В ее взгляде, кроме удивления, проглядывали недоверие и толика страха.
— Госпожа, я… Госпожа… — залепетала перепуганная еще больше кормилица, не в силах найти подходящих для объяснения слов. — Я… Госпожа, простите меня… Понимаете…
Это было единственное, что успела произнести кормилица, поскольку хозяйка комнат, занервничав, истерично завопила:
— Стража! Сюда!
Почти одновременно с тем, как с губ женщины сорвался этот пронзительный крик, кормилица исчезла, будто растворившись в воздухе. Этого дама уже вынести не смогла и, еще раз вскрикнув, упала без чувств. Когда в комнату вбежал высокий, чуть лысоватый мужчина, а следом за ним двое воинов, они обнаружили только лежащую на полу женщину, которая, придя в себя, так и не смогла вразумительно объяснить, что с ней произошло.
А кормилица, перепуганная, плачущая и дрожащая, вновь очутилась в подземелье, среди затхлого воздуха и полной темноты. Ребенок тоже стал плакать, но негромко, а будто вторя женщине, и это, как ни странно, успокоило ее. Утерев слезы тыльной стороной ладони, кормилица расположилась у стены и принялась кормить младенца. И женщина ни разу не вспомнила об игре цветных искорок в зрачках ребенка, а тот, словно в знак благодарности, снова затих.
Но никто из них не заметил крохотную помаргивающую искорку, проскользнувшую под самым потолком и описавшую небольшой круг над головой кормилицы.
* * *
Утро выдалось не слишком радостным. Пришли новые вести из войск, и ничего утешительного в них не смог бы усмотреть даже самый закоренелый оптимист. Армия короля Сундарама еще больше потеснила солдат Маттео, захватив несколько деревень и организовав для себя надежный канал снабжения. Провизию и оружие подвозили регулярно, и золониане ни в чем не испытывали недостатка. Кроме того, против обыкновения, захватчики почти не грабили деревень, а это уже говорило о далеко идущих планах короля Сундарама. В его замыслы не входил только захват добычи, он желал получить все.
Маттео уже серьезно подумывал о том, чтобы отправиться к войскам, как хотел перед бегством Дагмар. Разумеется, Советнику приходило в голову, что король после своего исчезновения из дворца вполне мог попробовать добраться до своих воинов и в этом случае те поддержали бы именно его, а отнюдь не Маттео, занявшего его место на троне. Чтобы избежать этого, Советник сразу же после прихода к власти отослал к местам боев три десятка доверенных людей, которым поручалось следить за всеми прибывающими в войско людьми и в случае обнаружения Дагмара сделать так, чтобы тот не успел сказать и слова солдатам. Но пока никаких известий о появлении короля не поступало. По всему выходило, что король затаился где-то и выжидает. Но чего именно?
Да, для радости повода не намечалось. Еще и вчерашний разговор с призраком Халиока из головы не шел. Маг вроде бы говорил все без утайки, но у Советника после этой беседы родилось столько вопросов, что казалось — лучше бы встречи с призраком не было вообще. Хотя, с другой стороны, были в этом разговоре и приятные моменты: взять хотя бы обещание мага расправиться с богоравным. Маттео не ведал, для чего Халиоку, а точнее, Райгару это нужно, но Маттео это было на пользу.
А вот то, что Халиок ни с того ни с сего спас Вазгера, Маттео сильно смущало. Какой Незабвенному прок от Вазгера? Для чего понадобился богу чуть живой старый воин, которого теперь никто не подпустит даже к воротам Мэсфальда?
Разговор с магом оставил в душе Советника неприятный осадок. Маттео казалось, что Халиок намекал на что-то опасное, но не был уверен в собственных догадках.
Раздавшийся стук в дверь заставил Советника оторваться от раздумий. Пересилив свое недовольство тем, что его мысли прервали, он крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78