Я кричал им, чтобы остановились. Они не остановились. Волна сумасшедших молча захлестнула микроавтобус. И все.
Он скрылся под грудой тел, которые колотили по машине, будто это был монстр, угрожающий их жизни. Боковое окно разлетелось брызгами. Я сидел в ползущем вверх “сегуне” и видел, как глядит на меня Джо, вцепившись в рулевое колесо руками. Девочка рядом с ней еще крепче прижала к груди щенка и закрыла рукой его испуганные глаза.
И больше их не было видно.
Остались только шевелящиеся тела сотен людей, накрывших микроавтобус.
Никто ничего не говорил. И молчание звенело, как колокол в вакууме.
Я поехал вслед за колонной, ползущей к темным холмам. Дождь стал сильнее. Машину заполнил холод.
Тонкая ниточка перепуганного человечества ползла между черным небом и мокрой землей.
Там, в затоптанных насмерть на дороге, мы провидели свое будущее. У нас не было надежды. И оставалось нам только двигаться вперед и молить Бога, чтобы нас не настигла следующая за нами тень смерти. По крайней мере не сейчас.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Сколько лет вам было, когда вы потеряли невинность?
Кто был ваш последний сексуальный партнер?

Опишите себя пятью словами.
Верите ли вы в Бога?

Если бы вы могли получить ответ на один вопрос, какой вопрос вы бы задали?
(Извлечение из типичного списка вопросов для знаменитостей)
Глава тридцатая

Делай это сейчас, потому что никакого завтра не будет
СЕКС. ВЫПИВКА. ОРУЖИЕ. НАРКОТИКИ.
БЫСТРЫЕ МОТОЦИКЛЫ – МАШИНЫ ЕЩЕ БЫСТРЕЕ.
И ГРОМКАЯ, ГРОМКАЯ, ГРОМКАЯ МУЗЫКА.
Господи, как весела жизнь!
ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ:
Длинное, жаркое-жаркое лето. Эскдейл – долина за много миль откуда угодно, с лесами, полями и лугами, и течет по ней холодная, холодная речка.
И на середине склона холма стоит гостиница. Ей сто лет, и при ней такой большой сад, что можно там пасти стадо буйволов, – и вся она окружена десятифутовой кирпичиной стеной.
ПРИСЛУШАЙТЕСЬ:
Все оживляет радостный крик трехсот ребятишек. Они в разгаре самого большого веселья, которое видела планета Земля. Они бегают по садам, валяются на лужайках и прыгают по двору.
Подростки, одетые только в собственный смех, плещутся в открытом бассейне, и брызги от их обнаженных тел вспыхивают в солнечных лучах алмазной пылью. По плиткам дорожек расходятся волны от трахающихся парочек.
И громкая, ГРОМКАЯ музыка доносится из динамиков размером с гроб для баскетболиста. И в паузах певца ребята прекращают все, что они делают – буквально все, – и орут в ритм инструментам:
НИ ШКОЛЫ! НИ ПРАВИЛ! НИ ХРЕНА! УРРА!
И воют, как вервольфы во время гона. ПРИНЮХАЙТЕСЬ!
Сигара Курта размером с ножку стула. От сотен сигарет синеет воздух. На лужайке жарится на открытом огне свиная туша.
ОЩУТИТЕ!
Я на “харлее-дэвидсоне” газую по дорожке к воротам, ветер треплет волосы, гравий шуршит под колесами, щекоча все тело от головы до чего угодно. Сара, крепко держась за меня, на заднем сиденье, уткнувшись лицом мне в шею, смеется, пока больше уже смеяться не может. Светлые ее волосы вьются вымпелом.
“Порше” с открытым верхом, с которым мы гоняемся в яблоневом саду, влетает юзом в дерево, сбивая дождь яблок. Джонатан, отхлебывая пиво из банки, отъезжает по яблочной реке.
– Голодна? – кричу я назад, перекрывая грохот мотора.
– Как волк!
– Пошли горячей свининки поедим.
И я гоню между деревьями, мимо статуй Эрота и Артемиды, туда, на лужайку, к самому большому в мире барбекю. Мы разрываем мясо и впиваемся в сочную мякоть.
– Штанине придется прекратить трахаться, – говорю я, видя, как этот семнадцатилетний парень выходит, шатаясь, из кустов, подтягивая золотистые брюки, за которые и получил свое прозвище. – Он уже еле ноги передвигает.
Он, ухмыляясь, поднимает восемь пальцев.
– Сегодня восемь? – спрашиваю я, махая ему куском дымящейся свинины. – Ага, теперь отдохнуть.
Оставив “харлей-дэвидсон” следующему, кто хочет покататься, мы пошли обратно к бассейну, где вокруг на столах стоят банки, бутылки, сигареты, сигары, таблетки – от пуза.
– О-о, детка! Детка!
У Курта такой вид, будто он сейчас скажет что-то очень важное для выживания вида хомо сапиенс, но глаза у него стекленеют, и он откидывается на топчане, уронив сигару на живот. Когда она прожигает ему футболку, он с визгом катится в бассейн.
– А, Ник! Мой старый приятель Ник Атен! – Это Боксер, великан с прилипшей на лице широкой дружелюбной улыбкой и волосами, как у одуванчика, уронил мне на плечо тяжелую лапу. – Как жизнь?
– Отлично, Боксер.
– Слушай, Ник, что ты сделал с этим своим другом, Слэттером?
– Слэттер? Мой друг? Да ты шутишь. Дай-ка мне баночку… нет, не “бад”, лучше “особое”… Нет, слава Иисусу и его труппе скоморохов, я его уже две недели не видел.
Боксер хихикнул – он уже был хорош.
– Он чертовски странный тип… С ним говорить – как вон с той статуей. Зато татуировки классные. Я бы сделал такие, да они к моему цвету кожи не идут. Слушай, Ник, друг, вот как-нибудь протрезвимся… Ты тогда сходишь со мной и Джонатаном и этим… как его зовут… еще патронов добыть для “Калашникова”? Слушай, я и не думал, что смогу такое слово выговорить, я хорошо принял… ка-лаш-ни-ков. Не, серьезно… если твоя дама тебя отпустит…
И он хихикнул снова, потрепав меня по голове своей дружеской, но все равно здоровой лапой.
Сара улыбнулась:
– Только если на этот раз ты за ним приглядишь. Я бы не назвала остановку на трое суток в ближайшем баре, как в тот раз, эффективной экспедицией для пополнения запасов.
– Да если бы тогда Курт не уронил сигару на заднее сиденье машины и не устроил пожар, мы бы в тот же день вернулись… А, вот и Джонатан. Чего у нас на этот раз? Ник, пригнись! Он тебе в голову целит!
Джонатан вылез из “порше” с полной футболкой яблок и стал кидать их в меня, как ручные гранаты. Они падали с недолетом в бассейн, одно из них влепило по голове, как Ньютону, парню, который целовался с девушкой. Они даже не заметили.
Джонатан с диким смехом прыгнул в пруд. И вынырнул с криком:
– Отличный способ стирать одежду! А теперь – в центрифугу на отжим!
Он вылез из бассейна и завертелся по газону, разбрасывая брызги с протянутых рук.
Мы с Сарой сидели рядом, глядя, как он веселится. Небо над головой становилось темно-синим – солнце опускалось к холмам. Музыка колотилась в воздухе. От стены до стены шли разговоры, смех, еда, питье. Двое хулиганов клали друг другу руки, голые семнадцатилетние девчонки бегали среди деревьев, Саймон набрал в рот виски и брызнул на барбекю. Оно полыхнуло синим, и ему припалило брови. Он брызнул еще раз.
У нас за спиной группа тринадцатилетних мальчишек разрисовывали друг другу щеки и носы боевой раскраской краснокожих, которая сейчас была на пике моды.
Музыка дошла до перехода, и в этом ритме все произнесли речитативом:
НИ ШКОЛЫ! НИ ПРАВИЛ! НИ ХРЕНА! УРРА!
И вдруг музыка прервалась режущей уши тишиной. Пауза и голоса:
– О Господи, опять!
– Десятый раз за три дня!
– Одиннадцатый.
– Где Дэйв?
– Кто-нибудь, достаньте этого хренова Дэйва Миддлтона. Что за игры он затеял?
– Курт говорил, что он нарочно выключает ток.
– Собака такая!
Кто-то побежал за Дэйвом Миддлтоном; мы завозились, ощущая какую-то неловкость, когда музыка смолкла.
– Шум – это как одежда, – сказала какая-то девушка. – А когда его нет, ты голая.
И мы стали бить в пустые пивные банки, как в цимбалы, пока не пришел Дэйв Миддлтон.
Значит, вы поняли, что много всякого дерьма утекло с той поры, как колонна Дэйва Миддлтона въехала в тот апрельский день в ворота гостиницы.
Первые недели все шло, как планировал Дэйв. Он вместе с Распорядительным комитетом составил программы деятельности, которые пристроили к работе всех. Выезжали поисково-заготовительные партии на грузовиках, и скоро сараи, в которых мы устроили склады, были до потолка забиты едой, обувью, одеждой, аппаратурой. Нам удалось найти брошенный пост сил безопасности на дороге между Калдер-Бриджем и Селлафилдом, и у нас был приличный арсенал и мучо патронов.
К нам примкнули еще уцелевшие; община быстро росла, появлялись люди с новыми умениями, и мы могли лучше себя обслуживать. Прибилась семнадцатилетняя девушка, которая училась на медсестру. Боксер до крушения цивилизации пробыл восемь месяцев в армии. Он нам устраивал тренировки по обращению с огнестрельным оружием. Еще мы нашли генераторы, и у нас снова появилось электричество.
Я командовал поисковой командой бета, и мы ходили в рейсы все дальше и дальше от Эскдейла, привозя полный бензовоз горючего и баллоны с газом для кухни и отопления.
Мы видели города, превратившиеся в жутковатое зрелище.
Центральные улицы зарастали зеленью. Трупы превратились в скелеты. Были стычки с дикими собаками, и пришлось пострелять, пока мы им объяснили, что люди все еще остаются царями природы.
В одном городе река вырвалась из берегов и теперь текла по улице; выдры ныряли в дверь “Вулворта”, утки гнездились в “Бургер Кинге”.
Звери сбегали из цирков и зоопарков. В Ноттлере возле полицейского участка слонялась стая обезьян. В местном канале плескались слоны.
Лето становилось все жарче, и вот тогда и стало все меняться.
Людям надоело работать изо дня в день, надоело расписание работ Распорядительного комитета, надоел до смерти подробный Дэйв Миддлтон.
Заготовители все еще выезжали в рейсы, но вместо муки и круп по списку Дэйва привозили сигареты, звуковые системы, игровые автоматы, мотоциклы.
Дэйв их урезонивал. Он за них молился.
И детки доперли, что большой палки у него нет.
И последнюю пару месяцев девяносто девять процентов нас всех посвятили свою жизнь одной сияющей золотой цели:
ЛОВИТЬ КАЙФ.
С тридцать ребятишек заперлись в мансарде с игровыми автоматами, и мы их не видели целыми днями. Иногда кто-нибудь из них выбредал наружу, с побелевшим лицом, потемневшими глазами, нездоровым видом, и в мозгу у пацана жужжали стратегии электронных игр, в которых он дрался и побеждал. Этих мы называли Призраки.
Итак: что хочешь делать – ДЕЛАЙ!
Это стало национальным гимном. Любишь мотоциклы? Вот тебе самый большой и мощный, врубай и гоняй целый день по дорогам.
Оружие? Хватай “узи” и иди палить по овцам.
Некоторые полюбили рыбалку. Только рыбачили они с динамитом.
Остальные устраивали бесконечный пикник.
Мы стали выглядеть по-другому. Одежда стала зрелищней. У тех, кому было меньше пятнадцати, татуировка стала обязательной.
Мартину Дел-Кофи все это не нравилось. И он тихо уполз возиться со своими книгами, компьютерами… да и Китти – в дом внизу, в деревне.
Слэттер более или менее довольствовался своим обществом. Иногда он кого-нибудь колотил, чтобы поразвлечься, но меня пока доставал только словесно.
Мы с Сарой заняли большую комнату с видом на автомобильную дорожку.
И ни одного Креозота мы не видели с тех пор, как попали в Эскдейл. Жизнь была вдвое прекраснее, чем в раю.
Боксер был зол.
– Где тебя черти носят, Миддлтон?
– Я снова прочищал сток… Вы… ребята, нельзя бросать в унитазы что попало и ждать, что они не забьются. Когда мы говорили…
– Генератор снова заело. Какого черта ты с ним сделал?
– Я? – Дэйв дернулся – нервно, как с ним последнее время сталось. – Я? Разве я могу быть всюду сразу? – Он оглядел нас, и глаза его были, как дыры в снегу от струи мочи. – Я работаю восемнадцать часов в день, чтобы здесь все действовало. И не получаю никакой помощи, одни только ругательства. Никто больше ничего не делает! Вы как животные…
Смех.
– Я… я посадил растения весной. Вы гоняли по полям на мотоциклах! Все вытоптали.
– Да есть у нас еда, мудак ты! – крикнул Курт. – Чего нам пахать, как рабам, если у нас все есть, что надо? Все согласились. Боксер сплюнул:
– Запусти генератор по новой.
– Я не знаю, смогу ли. Я…
– А что с ним такое?
– Могло кончиться горючее, может, он… не знаю… просто износился. Я…
– Кому положено за ним смотреть?
Дэйву пришлось потереть натруженную голову, чтобы вспомнить имя.
– Энтони… да, Энтони.
Боксер сжал кулаки – у него явно портилось настроение.
– Где Энтони?
– Это один из этих дурацких Призраков, – сказал Курт. – Которые торчат у компьютеров и энергию жрут.
– Ты! – ткнул Боксер в какого-то двенадцатилетнего пацана. – Приведи Энтони. Быстро!
Пацан побежал в гостиницу.
Мы ждали, охваченные неловкостью. В последние дни молчание стало для нас слишком громким. Его надо было глушить музыкой.
Пацан прибежал обратно.
– Боксер… Энтони говорит, что слишком занят, и еще хочет знать, почему снова отключили ток.
– А, блин! – Я думал. Боксер сейчас взорвется. – Пойди и приведи его! Курт, ты пойдешь с ним. Тащите его за волосы, если надо.
Я посмотрел на Сару, а она приподняла бровь. Мы еще не видали Боксера в таком бешенстве.
Через несколько минут пацан и Курт вернулись в сопровождении десятка угрюмых Призраков. Для них даже закатное солнце было слишком ярким, и они терли покрасневшие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42