- Не знаю. Снаряжение лежало в рюкзаке, я, честно говоря, о нем и не вспомнила. По-вашему, я должна рассказать обо всем инспектору?
- Обязательно. Снимите с себя подозрение.
И в эту секунду раздался крик. Это был не просто крик: он действовал на барабанные перепонки, словно кессонная болезнь на водолаза. Он поднимался по частотной шкале, переходя в оглушительный писк, замирал (видимо, человек набирал в легкие очередную порцию воздуха), опускался вниз и начинался вновь.
Крик доносился со стороны коттеджа. Я резко взял с места в карьер. На эскалаторе мы столкнулись с Марком Бромбергом и вместе вбежали в коридор.
На полу на алой ковровой дорожке сидела Адель и визжала, визжала, визжала, зажмурив глаза и заткнув уши, дабы не оглохнуть случайно самой. Мы встали перед ней как вкопанные, но сзади на нас налетели Майя и невесть откуда взявшийся инспектор Пак. Образовалась небольшая куча мала, и выбраться из нее удалось только через пару минут. Писк продолжался.
- Да перестаньте орать! - рявкнул Пак, и Адель вдруг замолчала, будто ее выключили. Стало непривычно тихо.
Адель дрожащей рукой указывала на дверной косяк, стилизованный под дерево. В нем в полутора метрах от пола торчала короткая стрела с густым красным оперением. Все красное. Красное платье на Адели, красная ковровая дорожка, красная стрела.
- Я предупреждал, - сказал я.
Пак подошел к косяку, вытащил пинцетом стрелу и поднес ее к свету. Она была сестрой-близняшкой той стрелы, в переносице с которой завершил свой земной путь Стефан Сайко.
- Вы видели, кто стрелял? - спросил Пак.
- Видела. Нет, не видела. То есть он был во всем черном, с повязкой на лице. Только глаза…
- А потом?
- Потом - все, - растерянно произнесла она. - Что-то свистнуло, я присела и закричала.
- Откуда он появился?
- Не знаю! Я ничего не знаю! - завопила Адель. - Я хочу охрану! Приставьте ко мне охрану! Он же убьет меня!
- Рост? - спокойно продолжал Пак. - Фигура? Опишите его.
- Рост? Не знаю. Средний. Высокий. Господи, не знаю! Он был какой-то бесформенный, черный, как ртуть…
- Ртуть не черная, а серебристая, - устало произнес я.
- Пошел ты! - закричала Адель. - Без тебя знаю. Он… Он выскочил, как чертик из коробки. Он так быстро двигался, и бесшумно, понимаете, совсем бесшумно. Может, это вовсе не человек, а?
- Конечно, - отозвался я. - Откуда здесь человек? Вурдалак какой-нибудь. Или зомби, живой мертвец. Их тут полным-полно. Смотрела видеофильм «Ужас Хеппинес-сити»? Деревенщина, это ж классика.
Увидев, что Адель готова расцарапать мне физиономию, Пак решительно отстранил меня плечом и сказал:
- Макс, убирайтесь. Вы и так мне сегодня порядком надоели.
- Нет, нет, - присмиревшая Адель умоляюще вцепилась в инспектора. - Пусть он останется, я боюсь!
- Я уведу ее, инспектор, - вздохнув, сказал я. - Вы не против?
- Ради бога, ради бога, - помахал Пак ладошкой. - Если вам доставит удовольствие. Я пока обыщу дом.
Безнадежное дело, подумал я. Убийца мог уйти через окно, и через кафе, и через оконце линии продуктовой доставки. Весь в черном, подвижный и бесшумный, неизвестно какого пола, возраста и телосложения. Из моего списка подозреваемых исключается только Майя Борисова, она находилась рядом со мной в момент выстрела.
Второе покушение на Адель. И снова неудачное. Убийце просто фатально не везло.
Я буквально впихнул ее в номер, сообщил двери, что дома никого нет, поставил Адель перед собой и с наслаждением влепил ей пощечину. Она пискнула, но заплакать не посмела. Так и стояла передо мной, как солдат-первогодок, покорный и до полусмерти напуганный.
- Ты довольна? - спросил я, сдерживая клокотавшую ярость.
Из уголка ее красивого рта по подбородку потекла тоненькая струйка крови. Странно, но выглядело это довольно эротично. Она медленно, будто во сне, достала платок и промокнула им разбитую губу. И все это время смотрела на меня снизу вверх, как собачонка.
- Ты защитишь меня? - тихо спросила она. - Правда?
В кармане у меня лежала пишущая капсула. Если Адель заговорит, ее показания останутся, что бы ни случилось.
- В каких отношениях ты была со Стефаном? - спросил я.
Она в отчаянии покачала головой.
- Ни в каких. У меня был Маугли. Потом Ианн. Потом ты.
Адель опустилась в кресло и сжалась в комочек. Комочек нервов в красном платье.
- Маугли был твоим любовником?
Она повернула ко мне разъяренное лицо.
- Нет, б…ь, я была его любовницей! Я валялась у него в ногах, а он бил меня по физиономии, как ты сейчас!
А потом она уронила голову на руки и разрыдалась, как могут рыдать только дети, безутешно, полностью отдаваясь своему горю.
Часть вторая
Останови оружие
Глава 7
Дети господина Иэхисы. Япония, Сацума, август 1610 г.
В одну из темных сентябрьских ночей 1610 года, незадолго до часа Крысы (около полуночи), большая беда вошла в дом дайме южнояпонского княжества Сацума господина Симадзу Иэхисы.
Черные, легкие и бесшумные тени, в мгновение ока, преодолев трехметровый ров с водой и толстые высокие каменные стены дворца, как нож сквозь подтаявшее масло, прошли через двадцать вооруженных до зубов самураев-телохранителей и ворвались в покои светлейших наследников Иэхисы-сан - Итиро (старшего, через несколько лун принимавшего из рук наставников фамильный меч клана) и Сэмари (младшего, не достигшего еще своего десятилетия).
Старая няня по имени Анара Хогокэ, с трудом уложив расшалившихся детей, устало разогнула спину и почувствовала затылком холодное острие меча. Она хотела закричать, но горло сдавил животный ужас. Грубая сильная рука отшвырнула ее прочь, а другие руки уже вытаскивали мальчиков из постелей. С громким криком Итиро начал сопротивляться, но похититель легонько прикоснулся к точке на его сонной артерии, и мальчик мгновенно потерял сознание.
Симадзу Иэхиса мгновенно проснулся, услышав, как раздвижная ширма шодзи отъезжает в сторону. На пороге его покоев стоял начальник дворцовой стражи Агнисава Дуоти в порванной одежде и с рассеченным лбом.
- Мой господин, - прохрипел Дуоти. - Беда, ваши дети в опасности…
- Что? - выдохнул князь.
- Ниндзя.
Иэхиса был уже в годах, и его борода переливалась серебристыми нитями седины, но глаза оставались зоркими, руки сильными, реакция - молниеносной. Секунда - и в его ладонь привычно легко легла теплая и ласковая рукоять фамильного меча-катаны, настоящего произведения искусства, клинок которого состоял из десяти тысяч тончайших слоев стали различной твердости - более мягкой по краям и особо прочной внутри. Такой меч никогда не тупится и не зазубривается, оставаясь на протяжении веков во много крат острее бритвы.
Иэхису не зря сравнивали с легендарным воителем Такедой Сигэном, грозным и беспощадным полководцем, героем великого поэта Обата Кагэнори. Два ниндзя, прикрывавшие отход своих товарищей, умерли мгновенно, лишь на несколько долей секунды сумев задержать князя своими уже мертвыми телами. Катана вращалась с такой фантастической быстротой, что казалась свистящим серебристым облаком, окутывавшим фигуру дайме словно волшебным покрывалом. Бесшумная черная тень прыгнула сверху, метя в незащищенный затылок Иэхисы-сан. Тот моментально ушел с линии атаки, опустившись на колено, и выполнил прием «стрекоза», резанув мечом справа налево. Тренированная нервная система ниндзя не успела почувствовать боли. Он еще стоял, сжимая свой меч, а душа ночного воина уже устремилась вверх, в царство вечного покоя и изобилия.
Все было кончено. Симадзу Иэхиса, постаревший и одряхлевший за эти несколько мгновений, стоял посреди разгромленной детской, взирая на распростертые у его ног тела в черной одежде. Рыдала в углу старая Анара. Охрана перекрыла каждый поворот коридора. Обшарили весь дворец, обнюхали каждый сантиметр, начиная с потолочных балок и кончая люками канализации. Мальчики исчезли.
Агнисава Дуоти, профессиональный воин, самурай в восьмом поколении, зажимая раненую руку, не смел поднять глаза на своего господина.
- Ты не уберег детей, - тихим голосом произнес Симадзу Иэхиса. - Род, ближайший к самому солнцеподобному Императору, отныне обезглавлен. Я уйду, и никто не придет мне на смену. Ты не исполнил свой долг.
Благородной формы крупная голова начальника дворцовой стражи медленно и глубоко склонилась на грудь. Так же тихо он ответил:
- Да, мой господин. Но свой последний долг я исполню.
Рано утром, когда воздух напоен живительной прохладой, а священные горы далеко на горизонте покрыты синеватой дымкой, Агнисава Дуоти вышел из задних ворот дворца и по крутой тропинке взошел на высокий холм. Здесь он должен был искупить свою вину за происшедшее, совершив древний обряд сеппуку. На его словно высеченном из камня лице не отразилось ни малейшего страдания, когда холодный клинок вошел в его правый бок и проделал бесконечно долгий путь через печень и желудок, Агнисава Дуоти был спокоен и исполнен светлой радости. Он исполнил свой долг. Разум его открылся навстречу великой мудрости, презрев иллюзорную границу между бытием и небытием. Свет и Тьма. Инь и Ян. Хаос и Гармония…
С чем сравнится тело твое, человек?
Призрачна жизнь, как летняя гроза,
Словно роса на траве,
Словно опадающие лепестки сакуры…
А сильно поредевший отряд воинов-теней держал путь в крепость Нахи, последний опорный пункт правителя Ся Мея на Окинаве, все еще оказывавший яростное сопротивление имперским войскам.
Гарнизон крепости был велик, стены ее толсты и высоки, но дни ее были сочтены, как и независимость всего острова. Королевство Рокю, расположенное на Окинаве, отказал ось поддержать военные авантюры императора Тоетоми Хидееши в Корее, чем дало японским самурайским кланам формальный предлог для вторжения на архипелаг. В августе 1610 года три тысячи самураев клана Симадзу Иэхисы на ста кораблях пересекли пролив, отделяющий Окинаву от империи, и высадились на пологом северном берегу. Операция зaxвaтa прошла молниеносно. Уже к концу недели Окинава фактически превратилась в протекторат Японии. Последняя надежда бывшего правителя заключалась в том, чтобы предложить японскому наместнику сделку: раздел земель Окинавы в обмен на жизнь двух мальчиков. Шестеро ниндзя (среди них одна женщина) выполнили свою задачу. Старший сын дайме Итиро Иэхиса шел по дороге в простой крестьянской одежде, загребая пыль босыми ногами. Разум его под влиянием сока лунной травы помутился, и мальчик блаженно улыбался, счастливый в своем неведении.
Младшего вела за руку заботливая мать, и лишь чересчур внимательный взгляд могло бы удивить то, что натруженные руки крестьянки, кроме мозолей от мотыги на ладонях, имели мощные костяные наросты на костяшках пальцев. Но недоброго никто не заметил. Шестерых крестьян много раз останавливали конные патрули и даже дважды обыскивали, но Будда, казалось, покровительствовал крестьянам, и их отпускали.
На развилке отряд разделился. Молчаливым жестом, понятным только немногим избранным, ниндзя пожелали друг другу удачи, и каждая тройка пошла своей дорогой. Одна из них прошла без помех. Другая среди многочисленных тесных горных ущелий напоролась на засаду.
Все трое были мастерами высшего класса. Они великолепно владели приемами боя любым оружием, и не существовало препятствий, которые они не смогли бы преодолеть - будь то высокие крепостные стены, непролазные джунгли или рота натасканных телохранителей.
Против тех, кто ждал их в засаде, трое ниндзя были бессильны. Только один из них успел выхватить из-под одежды оружие, прежде чем стрела пронзила его горло. На дороге остался только мальчик, который безучастно глядел на людей, вышедших из-за камней и спустившихся к нему.
Те, кто ждал в засаде, не были бесчувственными убийцами. Они выполняли задание. Крайне важное, они не пожалели бы ради этого своих жизней, что уж говорить о чужих.
Они не перекинулись ни единым словом. Им слова были не нужны, они и так прекрасно понимали друг друга, действуя как хорошо отлаженный механизм.
Они бережно усадили мальчика на лошадь. Тот было заплакал, но чужие руки были ласковы, голоса добры, и он успокоился. Он так устал, что очень скоро уснул и проснулся только тогда, когда его подобрал на дороге конный разъезд и доставил в замок дайме. Прижимая к себе вновь обретенного сына, старый Симадзу-сан сохранял сурово-бесстрастное выражение лица, но по щекам его текли и текли предательские слезы.
Младшего найти так и не смогли. По всей Окинаве были разосланы словесные описания и портреты Сэмари, конные разъезды проверяли каждого, кто попадался на их пути, они обшаривали все гостиницы и постоялые дворы, заходили в каждый дом, в каждую хижину. Но все было бессмысленно.
Глава 8
Кузнец из деревни Тятаи.
Окинава, апрель 1630 г.
Великий князь постарел.
Эта неотступная мысль крутилась в голове советника при дворе дайме Иоро Мацусато. Мацусато и сам знавал лучшие времена. Он находился рядом с Симадзу-сан с того момента, когда тот начал свою изнурительную, полную опасностей жесточайшую борьбу за власть среди верхушки самурайских кланов Канори, Миото и Миочако.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42