- Не знаю, - признался Иадзава. - Но догадываюсь. Скорее всего, он был своего рода почтовым ящиком, который использовала германская разведка.
- Разве Германия не союзник Японии?
- Для Германии Япония - лишь цепной пес, призванный оттянуть силы Советов от западных границ. Между нами никогда не может быть доверия.
- Кто же убил фон Гедерика?
Йадзава-сан тяжело вздохнул.
- Если вы не против, господин Айлин, давайте поднимемся наверх. Там я построил небольшую башенку, откуда открывается просто волшебный вид.
Айлин понял, что окружной прокурор боится прослушивания. Они поднялись по узкой винтовой лестнице и очутились на смотровой площадке, открытой со всех четырех сторон. Над ними на круглых столбах, изображающих вставших на хвост драконов, высилась четырехскатная крыша, вогнутая, как у пагоды. Стив оценил и воздушную изящность строения, и поистине великолепный вид, открывающийся отсюда. Роща, дорожка с бордюром из белого камня, небольшой садик дзен - все казалось до нереальности миниатюрным и гармоничным в своей законченности - ничего ни прибавить, ни выбросить.
- Я не играю против вас, - сказал Стив Айлин и почувствовал всю несуразность сказанного.
- Не волнуйтесь, - остановил его Йадзава-сан. - Мне прекрасно известно, что вы - лишь отвлекающий маневр господина Седзина. Полковник не такой человек, чтобы действовать столь прямолинейно. Я больше чем уверен: у него есть свой человек в моем окружении, поэтому он пока и опережает меня на шаг. Хотя, конечно, можно допустить, что Седзин-сан способен на более сложную психологическую комбинацию. К примеру, он нарочно подставил вас, чтобы я решил, будто вы отвлекаете внимание от кого-то другого. На самом деле все как раз наоборот, вы можете быть основным действующим лицом, которое никто не принимает всерьез.
Стив тяжело вздохнул и жалобно, будто голодная собака, взглянул в непроницаемое лицо собеседника.
- Из квартиры в Шанхае исчезла Надежда Жанковская.
Несколько секунд они молчали, избегая смотреть друг на друга.
- Вы думаете, ее изъяла тайная полиция? - наконец спросил прокурор.
Руководитель боевиков Лама, сидевший в тени большого дерева в нескольких шагах от дома, с досадой снял наушники. Наушники через специальное устройство были соединены тонкой проволокой, выкрашенной в черный цвет, с присоской на окне первого этажа.
- Все бесполезно. Они ушли наверх.
Боевик, напарник Ламы, задумчиво спросил: - Вы тоже считаете, что Айлин кого-то прикрывает?
- Конечно, мой мальчик. Полковник Седзин хитер как лиса, но хитрости его известны. И насчет своей подсадной утки он просчитался, этот парень совсем не прост, клянусь Буддой.
Седзин-сан сейчас как на иголках, - проговорил Стив. - Жанковская для него - очень опасный свидетель. Если я не найду ее раньше его, то она - труп. Прежде у меня была какая-то надежда, но после того, что вы рассказали мне…
- Вы любите ее, - утвердительно сказал Йадзава. - Вы оба в большой опасности, потому что игры с тайной полицией кончаются плохо.
- Я и вас втянул.
Йадзава тихонько рассмеялся:
- Если бы вы знали, как давно я уже втянут в это дерьмо. Вы ведь читали протоколы осмотра тел фон Гедерика и человека из подполья в Йокогаме. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что это дело рук одного человека. Грудная клетка секретаря посольства будто смята кувалдой. Сильный удар в висок. Воздействие на биологически активную точку организма…
- Это мог сделать только ниндзя, - вздохнув, закончил Айлин. И впервые за все это время почувствовал, как липкий животный страх пополз на воротник струйкой холодного пота.
Глава 29

Втянутые
- Тебе нравится?
- Да-а.
Луиза Анна под простыней потянулась всем своим сильным телом и стала похожей на большую красивую кошку.
Пароход компании «Тацуте-Мару» мерно покачивался на волнах, и из окна каюты первого класса было видно, как косматое солнце купается в воде, разбрасывая блики, будто сотни тысяч драгоценных камней.
Макс Клайзен с улыбкой глядел на нее, такую нежную и чистую после сна, чувствуя, даже не прикасаясь, каждую клеточку ее тела. И от одного этого взгляда Анна почувствовала желание.
- Иди ко мне, - прошептала она и, когда он приблизился, стала тереться об него, такого большого, сильного, любящего.
Порт Йокогама принял пароход 28 ноября 1938 года. Макс и Анна сошли на берег вместе с толпой иностранных туристов, в большинстве своем американцев и немцев, щелкающих фотоаппаратами, разноязычно гудящих, будто гигантский потревоженный улей. Макса вдруг охватила грусть, когда он подсчитал, сколько лет уже не был дома. И сколько еще не будет, потому что там, в далекой Германии, все еще только начиналось…
Он с завистью подумал о Сюндэе Сидзаку, своем радисте, который топал сейчас впереди по трапу и небрежно помахивал чемоданчиком, где сверху лежали обычные пожитки возвращающегося из поездки: смена белья, выходной костюм, бритва, зеркальце, многочисленные сувениры - подарки родным, друзьям, друзьям друзей. Снизу под двойным дном чемоданчика лежала часть аппаратуры радиостанции. Сидзаку возвращался домой, в родную Японию, с ее голубыми горами, подернутыми легкой дымкой и волшебной синевой залива на острове Хонсю. Рядом с заливом, в полукилометре от пустынного желтого пляжа, стоял крохотный, но уютный домик. У отца Сюндэя был парусник, гордый и красивый, с командой из трех человек - самого отца, Сюндэя и его брата Хейко, старшего брата, фактически второго отца, большого и непогрешимо мудрого. Сидзаку давно не видел брата, только изредка от того приходила открытка из Токио, где Хейко служил в полицейском подразделении. Всякий раз, разглядывая фотографию гордого румяного парня в черном форменном мундире с нашивками лейтенанта, отец вздыхал, косясь на Сюндэя. Старший-то в люди выбился, хоть и сын простого рыбака, а вот младший… Впрочем, на судьбу жаловаться никогда не стоит, что бы ни случилось.
Карма.
Две толпы, будто два войска на поле битвы, поплыли навстречу друг другу - прибывшие и встречающие. Черную машину, стоявшую чуть в стороне, у портовых складов, казалось, накрыло волной, будто кораблик в шторм. Сидзаку не без труда пробился сквозь людское море к столику таможни и поставил свой чемодан. Сонный чиновник в круглых очках поднял взгляд от бумаг.
- Пожалуйста, ваши документы, господин. Возвращаетесь домой?
- Домой, - улыбнулся Сидзаку.
- Не везете ничего запрещенного?
Сюндэй, сохраняя улыбку, открыл чемодан.
Чиновник начал было копаться в вещах, но сзади к нему подошел еще один, повыше, и указал на очередь, которая выстроилась у стола.
- Брось, иначе до ночи не управимся.
У Макса, наблюдавшего эту картину из хвоста очереди, отлегло от сердца. Вторая порция аппаратуры лежала в его чемоданчике под столовым сервизом. Анна, естественно, об этом не догадывалась. Макс по-прежнему оставался для нее преуспевающим коммерсантом.
В центральном отделении полиции анонимный звонок был зафиксирован за три часа до прибытия в порт парохода.
Явно измененный голос (разобрать, мужчина это или женщина, было невозможно) пожелал передать сообщение полковнику Седзину, отказавшись говорить с кем бы то ни было еще. Седзин-сан поднял трубку. Абонент говорил ровно тринадцать секунд, после чего, не попрощавшись, отключился, и засечь его местонахождение не успели.
Разведчик никогда не знает, откуда может получить важную информацию. Етоку Мияги получил ее неожиданно от знакомого художника и журналиста, разбитного американца Майкла Каллигана, ставшего шумно известным благодаря триптиху «Гримасы войны», который у него на родине получил приз лучшего полотна года. В 1937 году Каллиган стал возглавлял созданную им же «Организацию мастеров гравюры» («ОМГ»). Организация носила ярко выраженный реакционный характер, и Мияги туда не входил, но слыл там своим человеком, его причисляли к баталистам.
- Прозябаешь? - весело похлопав Мияги по плечу, спросил Майкл.
Етоку-сан нисколько не удивился. Представить себе Майкла грустного было так же трудно, как повстречать снежного человека. Особенно после того, как Каллиган обзавелся шикарной виллой на одном из островов архипелага, двумя спортивными автомобилями и женился на звезде зарождающегося американского шоу-бизнеса Амелии Грехэм, золотоволосой красавице со слетка хищноватым выражением лица и ногами, растущими из подмышек.
Майкл помахал перед носом Мияги командировочным удостоверением.
- Через три дня выезжаю в Маньчжурию, на монгольскую границу.
- Надолго? - безразлично спросил Мияги. - Молодую не боишься одну оставить? Смотри, рога наставит.
- Мужчину красят дела, а не женщина. Там намечается что-то грандиозное, но я еще толком ничего не знаю. Кстати, могу составить протекцию, поедем вместе. Пора уж в люди выбиваться.
Мияги зевнул и потянулся.
- Суета сует и всяческая суета. Просто очередная провокация, которая закончится тем, что влиятельные люди измажутся в дерьме.
- Ну ты даешь! - восхитился Каллиган. - У вас, японцев, всегда недоставало деловой хватки. Сплошной патриархат и самураи. Так и будете еще три века мечами махать.
- Карма. Мир стал другим. Более суетным и никчемным, ты не находишь? Все хотят утром посадить дерево, а вечером напилить из него досок. Только не подумай, что я тебя осуждаю!
- Какие у тебя планы?
- Поеду в Каганаву на пейзажи. Присмотрел там одно живописное место.
- Что-нибудь в духе Хокусая?
Мияги молча кивнул. Тогда, зимой 1938 года, он приступил к своему самому выдающемуся полотну, которое он так и не успел закончить. Картина имела рабочее название «Снег на горе Цукуба». Выписанная в непривычных для глаза японца багровых тонах маленькая человеческая фигурка на фоне безжизненных скал бросала вызов богу Огня… Мияги работал самозабвенно, жевал, что попадется под руку, засыпал, когда руки отказывались держать кисть, прямо у мольберта, в крошечной мастерской. Он страстно желал закончить полотно к выставке в Уэно, которая должна была состояться 21-22 июня 1941 года.
Как ни старался Каллиган, Мияги от протекции отказался, только лениво полюбопытствовал, долго ли тот собирается пробыть в Маньчжурии. Майкл только развел руками. По официальной версии, корреспонденты, аккредитованные в Чанчжуне и Халун-Аршанском укрепрайоне, должны были присутствовать на маневрах. Видя, что его друг откровенно скучает, Майкл потрепал его по плечу, пожелал удачи в Каганаве и удалился, что-то напевая под нос. Все-таки западному человеку не понять этой страны, подумал он. Япония - это сказочный цветок в оранжерее. Карма…
Как только за американцем закрылась дверь, Мияги, подавив зевоту, снял телефонную трубку и назвал телефонистке номер.
- Простите, - сказал он, когда услышал в трубке низкое «алло!». - Я заказывал вам фотографии с видом памятника морякам в Национальном парке, восемь штук. Уже прошли все сроки…
- Куда вы, к черту, звоните? - перебил его резкий голос. - Здесь государственное учреждение, а не частная лавочка!
Мияги-сан повесил трубку. Условная фраза прозвучала, связной будет ждать его в парке у памятника морякам в 8 часов вечера.
Через два дня советник принца Коноэ Ходзуми Одзаки позвонил на токийскую квартиру своему приятелю, секретарю командующего Квантунской армии господину Есинаке. Тот собирался в мае приехать в отпуск. Одзаки пригласил секретаря и его жену на ужин в ресторан «Империал». В условленное время к стеклянным дверям ресторана подкатил шикарный, сделанный на заказ лимузин, и Одзаки-сан увидел, что госпожа J прибыла одна.
- Вы очаровательны, Фудзико-сан, - проговорил Одзаки. - Мне очень льстит, что вы не лишили меня вашего общества. Ваш супруг приехать не смог?
- Мужа, как всегда, задержали дела, - ответила она, заглядывая в глаза Одзаки. В ее взгляде было полно интимности и ни грамма сожаления.
Пока они сидели в ресторане, люди Ламы проникли с помощью подобранных ключей в квартиру секретаря и отсняли секретные документы, касающиеся «маневров» в Халун-Аршанском укрепрайоне.
Так советской разведке стало известно о готовящейся операции у реки Халхин-Гол. Фотопленки с отснятыми документами были положены вместе с радиоаппаратурой в чемоданчик радиста Сюндэя Сидзаку.
- Что вы знаете о ниндзя? - спросил прокурор Йадзава.
Стив Айлин задумчиво смотрел, как вдали, у самого горизонта, собирались тучи. Родившись из маленького, совсем легкого облачка, которое, казалось, вот-вот растает в лазурной синеве, они вдруг раздулись и почернели, неизвестно откуда почерпнув силы, и стали медленно заволакивать небо.
- Не очень много. Ниндзя появились в Японии очень давно, возможно, даже когда еще самой Японии и не существовало. Их предшественниками были воины-монахи из горных общин «ямабуси». Жизнь у монахов была тяжелая, преисполненная опасностей. Их преследовали как инакомыслящих. Они стояли вне закона, и, чтобы выжить в таких условиях, ямабуси выработали свою систему борьбы и скрадывания, доведя ее за многие столетия до совершенства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42