- Да, Рональд и его сын Дэнфорт. Я знаю их обоих. Кто именно вас
интересует?
- Младший, - ответил Гонт, легонько поглаживая ладони Нетти своими
длиннющими пальцами. Ногти у него тоже были длинные и желтоватые. -
Городской голова.
- Его за глаза называют Умником. - Нетти хихикнула. Смех был резковат
и слегка истеричен, но Гонта, казалось, это не обеспокоило. Напротив, ее не
совсем естественная реакция скорее доставила ему удовольствие. - Его так
прозвали еще мальчишкой.
- Мне бы хотелось, чтобы вы расплатились за абажур, сыграв с Умником
невинную шутку.
- Шутку? - Нетти заволновалась.
Гонт улыбнулся.
- Это вполне безобидно. И он никогда не узнает, что это сделали вы.
Будет думать на другого.
- О! - Нетти смотрела на абажур, и на мгновение в ее взгляде
промелькнуло острое чувство - то ли алчности, то ли просто желания и
удовольствия. - Ну...
- Все будет в порядке, Нетти. Никто не узнает... а абажур останется у
вас.
Нетти говорила медленно и задумчиво.
- Мой муж частенько подшучивал надо мной. Наверное, было бы весело
теперь и мне над кем-нибудь подшутить. - Она перевела взгляд на Гонта и на
этот раз что-то в его проницательных глазах ее обеспокоило. - Если только
это не причинит ему вреда. Я не хочу причинять ему вреда. Я ведь причинила
вред своему мужу, вы знаете?
- Ничего с ним не будет, - мягко уговаривал Гонт, продолжая
поглаживать руки Нетти. - Ни один волосок с головы не упадет. Мне просто
хотелось, чтобы вы положили к нему в дом кое-какие вещи?
- Как же я могу попасть к Умнику...
- Вот.
Он вложил ей что-то в ладонь. Ключ. Нетти тут же сжала пальцы в кулак.
- Когда? - ее мечтательный взгляд снова вернулся к абажуру.
- Скоро, - он выпустил ее руки и поднялся. - А теперь, Нетти, мне
нужно упаковать этот великолепный абажур для вас. Должна прийти миссис
Мартин... - Он взглянул на часы. - О, Господи, через пятнадцать минут. Но
не могу не признаться как счастлив, что вы пришли. Мало кто в наши дни
понимает истинную красоту цветного стекла - большинство людей теперь
бездушные коммерсанты, с кассовыми аппаратами вместо сердец.
Нетти тоже встала и смотрела на абажур глазами без памяти влюбленной
женщины. Нервозность, с которой она подходила совсем недавно к Нужным
Вещам, исчезла как ни бывало.
- Красивый, правда?
- Удивительно красивый, - с готовностью согласился мистер Гонт. - И я
не в силах сказать... не могу найти слов... чтобы объяснить, как счастлив,
что эта вещь попадает в хороший дом, где с него не будут просто раз в
неделю, по средам, стирать пыль, а потом, через несколько лет, уронят по
небрежности и выбросят осколки ни секунды не раздумывая.
- Я никогда в жизни так не сделаю! - в ужасе воскликнула Нетти.
- Уверен. И это то, что мне в вас нравится, Нетита.
У Нетти брови поползли вверх.
- Откуда вам известно, мое имя?
- У меня чутье. Я никогда не забываю ни лиц, ни имен.
Он скрылся за шторой в подсобке, а когда вернулся, в руках у него была
развернутая картонная коробка и папиросная бумага. Бумагу он положил на
витринную стойку и свернул из нее некое подобие корсета (бумага меняла свою
форму, производя при этом таинственные звуки типа шр-шр, тс-тс, зек-зек),
затем сложил картонную коробку, которая оказалась вполне подходящего
размера для абажура.
- Я уверен, вы будете превосходной хранительницей того сокровища,
которое приобретаете, - приговаривал Гонг. - Поэтому и продаю его вам и
только вам.
- Правда? Я думала... мистер Китон... и шутка...
- Нет, нет, нет! - Гонт полусмеялся-полувозмущался. - Шутку может
придумать каждый. Люди не без чувства юмора. Но отдать предмет человеку,
который будет его холить и лелеять... это уже совсем другое дело. Мне
иногда кажется, Нетита, что я на самом деле торгую счастьем. Вы не
согласны?
- Да, - серьезно произнесла Нетти. - Так оно и есть, мистер Гонт. Вы
сделали меня по-настоящему счастливой.
Он продемонстрировал свои желтые кривые зубы в широкой улыбке.
- Замечательно! Просто замечательно! - Мистер Гонт поместил папиросный
корсаж внутрь коробки, утопил в его белоснежное великолепие абажур, закрыл
коробку и заклеил ее скотчем.
- Ну вот и все! Еще один удовлетворенный покупатель нашел себе нужную
вещь.
Он протянут коробку Нетти. Нетти приняла ее. И как только ее пальцы
коснулись пальцев Гонта, она почувствовала знакомый тревожный озноб, хотя
всего пять минут назад крепко и спокойно держала его руки в своих. Но вся
эта интерлюдия уже начинала казаться смутной и нереальной. Гонт поставил на
коробку с абажуром пластмассовый контейнер для пирога, и Нетти заметила
что-то внутри него.
- Что там?
- Записка вашей хозяйке, - признался Гонт.
И снова бедная Нетти разволновалась.
- Обо мне?
- Господи, конечно нет! - Гонт от души рассмеялся, и Нетти сразу
успокоилась. Когда он смеялся, мистеру Гонту невозможно было ни отказать ни
испытать к нему недоверия. - Позаботьтесь об абажуре, Нетита, и приходите
еще.
- Непременно, - это был ответ сразу на оба пожелания. В глубине души у
Нетти появилась уверенность (в той самой тайной глубине, где "хочется" и
"колется" соседствуют так тесно, как пассажиры в переполненном вагоне
метро), что даже если она и придет сюда еще разок, этот абажур будет первой
и единственной вещью, которую она приобрела в Нужных Вещах.
Ну и что? Как ни твори, а вещица превосходная, именно такая, о какой
она всю жизнь мечтала, чтобы пополнить свою скромную коллекцию. Она хотела
сказать мистеру Гонту, что ее муж, вероятно, был бы теперь еще жив, если бы
не разбил абажур цветного стекла, приблизительно такой же, как этот,
четырнадцать лет тому назад, что и явилось последней каплей, той самой,
которая подвела Нетти к самому краю пропасти и сбросила вниз. Он за всю их
совместную жизнь переломал ей множество костей и оставался в живых. Но в
конце концов он разбил нечто такое, без чего она не в силах была
существовать, и тогда она отняла у него жизнь.
Но, пораздумав, Нетти решила не рассказывать этого мистеру Гонту.
Он почему-то был похож на человека, которому все это уже давно
известно.

3
- Полли, Полли, она выходит!
Полли бросила манекен, на котором булавками подкалывала подол платья,
и поспешили к окну. Они с Розали, стоя плечо к плечу, не спускали глаз с
Нетти, покидавшую Нужные Веши, нагруженная как верблюд. С одной стороны под
мышкой сумочка, с другой - зонтик, а в руках она несла принадлежащую Полли
коробку для пирога, балансирующую словно цирковая гимнастка на проволоке на
большой белой коробке.
- Может быть, пойти ей помочь? - предложила Розали.
- Ни в коем случае. - Полли тронула ее за плечо предупреждающим
жестом. - Это ее только смутит.
Они наблюдали, как Нетти шла по улице. Она уже не торопилась в страхе
перед разверзающимися небесами, она почти плыла.
Нет, подумала Полли, даже скорее не плывет, а... парит. У нее вдруг
родилось такое откровенно-грубое сравнение, что она расхохоталась. Розали с
удивлением посмотрела на нее.
- Какое у нее лицо! - воскликнула Полли, продолжая следить за Нетти,
замедленной мечтательной походкой пересекавшей Линден Стрит.
- Какое же?
- Она похожа на женщину, которую только что трахнули и она при этом
успела три раза кончить.
Розали вспыхнула, еще разок внимательно посмотрела на Нетти и залилась
смехом. Теперь они обе, обнявшись и раскачиваясь, хохотали до слез.
- Ну и ну! - послышался голос Алана Пэнгборна. - Дамочки веселится с
самого утра. Для шампанского рановато, тогда в чем же дело?
- Четыре раза, - икая от смеха, сказала Розали. - Не три раза, а все
четыре.
И они обе, тесно прижавшись друг к другу, тряслись в приступе
неудержимого смеха, а Алан стоял посреди комнаты, держа руки в карманах
своих форменных брюк, и растерянно улыбался, глядя на них.

4
Норрис Риджвик появился в Конторе шерифа, в гражданском костюме без
десяти минут двенадцать, как раз перед тем, как фабричный гудок оповестил о
перерыве на обед. В конце недели у него была первая смена, с двенадцати до
девяти вечера, и его это вполне устраивало. Пусть кто-нибудь другой
выгребает нечистоты с улиц и переулков округа Касл по ночам, во вторую
смену, после закрытия баров; он, конечно, мог и этим заниматься и занимался
неоднократно, но его всегда при этом тошнило. Его тошнило даже от одного
разговора с нарушителями, когда те поднимали крик, что не станут дышать в
дурацкую трубку, что лучше всяких паршивых полицейских знают свои права. И
тогда Норриса начинало тошнить, такой уж у него был особенный
пищеварительный тракт. Шейла, бывало, поддарзнивала его, говоря, что он
точь-в-точь как Сержант Энди в телесериале "Близняшки", но Норрис не
соглашался. Сержант Энди всегда рыдал, когда видел мертвецов, а он, Норрис,
не рыдал, всего лишь чувствовал желание сблевать на них, и кстати, чуть
действительно не сблевал на Хомера Гамаша, когда увидел его в яме на
Отечественном Кладбище, избитого до смерти его же собственным протезом.
Норрис взглянул на расписание, убедился, что Энди Клаттербак и Джон
Лапонт на дежурстве, потом на доску объявлений - для него сегодня ничего
нет, что тоже замечательно. Ко всему прочему вернулась из чистки его вторая
форма, в кои-то веки вовремя, что избавляет его от необходимости ехать
домой переодеваться.
К полиэтиленовому пакету была приколота записка: "Эй, Барни, - ты
должен мне 5 долларов 25 центов. Не вздумай увиливать на этот раз, иначе к
заходу солнца забудешь как тебя звали". И подпись: Клат.
Хорошее настроение Норриса не могла испортить даже категоричность
записки. Шейла Брайам была единственной сотрудницей Конторы шерифа, которая
считала, что он похож на героя передачи "Близняшки", причем Норрис
догадывался, что она также единственная, кроме него самого, кто эту
передачу смотрел. Остальные - Джон Лапонт, Шот Томас, Энди Клаттербак -
называли его Барни, по имени героя, которого играл Дон Ноттс в известной
программе Энди Гриффита. Иногда это его бесило, но только не сегодня.
Четыре дня дежурства в первую смену, потом три дня отгула. Целая неделя
тишины и покоя. Жизнь временами бывает прекрасной.
Он достал из бумажника шесть долларов и положил их на стол Клату. "Эй,
Клат, живи и радуйся", написал он, расписался с замысловатой закорючкой в
конце на обратной стороне бланка для отчета и оставил его рядом с деньгами.
Затем он вытряхнул форму из пакета и направился в мужской туалет.
Переодеваясь, он беспечно насвистывал и, поднимая поочередно то одну, то
другую бровь, разглядывал себя в зеркало. То, что он там увидел, ему явно
понравилось, и он одобрительно кивнул собственному отражению. Ну, сегодня,
видит Бог, он в полной форме, в прямом и переносной смысле. Он сегодня в
форме на все сто процентов. Пусть все греховодники Касл Рок поостерегутся,
иначе...
Он уловил какое-то движение в зеркале позади себя, но прежде чем успел
повернуть голову, был уже сграбастан, сбит с ног и повержен на кафельный
пол рядом с писсуарами. Голова бумкнулась о стену, фуражка слетела, и вот
он уже смотрит в круглую багровую рожу Дэнфорта Китона.
- Что же это ты такое вытворяешь, Риджвик?!
Норрис к этому времени уже начисто забыл о штрафном талоне, который
подсунул под дворник на ветровом стекле китонского "каддиллака" прошлым
вечером. Но теперь память к нему вернулась.
- Отпусти меня! - он надеялся, что тон будет возмущенный, но вместо
него получилось некое испуганное блеяние, и почувствовал, как щекам
становится горячо от прилива крови. Сердился он или пугался, - а в данном
случае произошло и то, и другое - он всегда безудержно краснел, как девица
на выданье.
Китон, ростом выше Норриса на пять дюймов и весом тяжелее на добрых
сто фунтов, хорошенько встряхнул полицейского и как ни странно отпустил.
Достав из кармана штанов талон, он помахал им под носом у Норриса.
- Если я еще не ослеп, на этой идиотской бумажонке твое имя стоит! -
зарычал он так требовательно, как будто Норрис уже успел отрицать этот
факт.
Кому как не Норрису было знать, что на талоне стоит его подпись,
отчетливая и заверенная печатью, а сам талон вырван из его книжки?
- Ты припарковался в неположенном месте, - тем не менее сказал он,
поднимаясь и потирая ушибленную голову. Будь я трижды проклят, подумал он,
если тут не вскочит громадная шишка. Когда первоначальное удивление прошло,
Китону все же удалось испортить ангельское состояние дущи Норриса, на смену
пришел гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30