Иранцы и Исламский союз станут эффективно контролировать ключевые участки к востоку от Урала, а японцы, в свою очередь, получат значительный контроль над ними, ибо их военная мощь без постоянной японской подпитки рухнет, как карточный домик. В частности, имеются убедительные данные в поддержку той версии, что в электронике любой экспортируемой из Японии боевой системы есть спящий вирус, который, будучи приведен в действие, выводит систему из строя. Независимо от того, чья власть установится к востоку от Урала, японцы останутся фактическими хозяевами Северной Азии.
Экран монитора заполнило изображение Дейзи, сосредоточенной, уверенной в себе. Ее ранимость спряталась за твердо сжатым ртом и за щитом огромных очков. Но как устало она выглядела! Тейлор очень хотел приласкать ее. Хотя бы на мгновение. Неужели она забыла его? Так скоро?
— Если мы их не остановим, конечно, — вмешался кто-то. Министр обороны, еще один адвокат, ни дня не проносивший военную форму.
Впрочем, Тейлор не мог не отдать ему должное: тот на удивление быстро и хорошо освоился в своей должности, в отличие от своего старого друга, президента США.
— Верно, сэр, — согласилась Дейзи.
— А какова, на ваш взгляд, вероятность того, что мы их остановим, мисс Фитцджеральд? — поинтересовался министр. — Я просто хотел бы узнать ваше мнение.
Монитор вновь показывал Дейзи. Тейлор с искренним интересом ждал ее ответа. Она такая умница.
— Господин министр, — начала девушка. — Я не могу просчитать наши шансы или выразить вероятность успеха в процентах. Слишком уж много различных факторов. Я могу только предложить вам… ну, догадку аналитика. Боюсь, не слишком научную.
— Прошу вас, продолжайте.
Глаза Дейзи, такие далекие на самом деле, благодаря электронике казались совсем рядом и блестели живым, удивительным огнем.
— Во-первых, — продолжала она, — я убеждена, что наше появление там окажется для японцев шоком. На данный момент ничто не указывает на то, что они хотя бы подозревают о нашем присутствии в России. Уже одно это заставит их призадуматься. С другой стороны, у них может возникнуть желание преподать нам урок в Средней Азии, отомстить нам за свои недавние поражения в других регионах. Они все еще не оправились от неудач в Латинской Америке. Важным фактором, конечно, станет участие в боевых действиях американского оружия. Если наши системы будут действовать, как должно, война для японцев сразу же станет гораздо более дорогостоящей, как в буквальном, так и в переносном смысле. В таком случае… возможность выгодного для нас соглашения значительно возрастет. Если, конечно, мы хорошо проявим себя на поле боя.
Президент прервал ее:
— Мисс Фитцджеральд, вы ничего не сказали о вероятности победы.
Дейзи на миг задумалась. «Да, — подумал Тейлор, — как насчет победы?»
— Господин президент, — произнесла Дейзи. — Полная победа возможна лишь в крайнем случае. Как хорошо ни сражались бы Седьмой полк и приданные ему части, вероятность такого исхода невелика. Один полк… не может выиграть войну.
«О, Дейзи, Дейзи, — подумал Тейлор, — вот в чем твоя беда. Ты не знаешь, что такое вера. Умение верить, несмотря на цифры, вопреки фактам, вопреки науке и ученым людям». Ему показалось, что он вдруг узнал о ней нечто очень важное, и ему очень хотелось рассказать ей об этом. О том, что ей не хватало в жизни только веры. Что мир мог бы принадлежать ей, стоило бы ей только поверить.
— В любом случае, — продолжала Дейзи, — нам следует задаться вопросом, в какой степени безоговорочная победа отвечала бы интересам Соединенных Штатов. Конечно, в случае поражения мы потеряем доступ к важным источникам сырья, одновременно допустив туда противника, в первую очередь японцев. К тому же мы потеряем влияние. И престиж. Помимо всего прочего, Исламский союз, иранцы и в первую очередь мятежники продолжат геноцид против этнических славян. Во всех отношениях нежелательный финал. С другой стороны, наша «полная победа» может только добавить проблем Советскому Союзу — и ответственность за них отчасти ляжет и на наши плечи. Советская империя просто не может больше существовать в своем нынешнем виде. Далее, победоносный Советский Союз станет менее подвержен нашему влиянию. Мы же хотим усилить их зависимость от нас в ключевых сферах. К тому же вид союзника США, развязавшего кровавые репрессии в усмиренной Средней Азии, окажется не лучшим зрелищем для прочих наших друзей. В конечном итоге компромиссное соглашение, прекращавшее боевые действия на условиях, экономически выгодных для Соединенных Штатов, явилось бы оптимальным вариантом.
— Мисс Фитцджеральд, — произнес председатель Комитета начальников штабов голосом, в котором сквозил едва сдерживаемый гнев. — Ваши рассуждения весьма логичны. Но позвольте мне сказать вам нечто такое, что и мне, и вон тому полковнику, находящемуся сейчас в Сибири, довелось узнать на собственной шкуре. Победа всегда выгодна. А всю остальную ерунду вы сможете разложить по полочкам как-нибудь потом.
— Ну вот, — быстро вставил президент, вновь заполняя собой экран тейлоровского монитора. — Похоже, у нас тут небольшое расхождение во мнениях. — Уотерс поглядел на остатки своего салата, скривив рот, словно там ему попалось что-то невкусное. Он поднял левую бровь. — Полковник Тейлор, вы нас все еще слушаете?
— Да, сэр, — немедленно отозвался Тейлор, резко вернувшись в реальный мир.
— Тогда скажите мне, что вы думаете о нашей дискуссии?
— Господин президент, мои солдаты… не представляют, как можно сражаться — умирать — за умные компромиссные решения. Такого они не поймут. Но они понимают разницу между победой и поражением, и, с их точки зрения, разница весьма очевидна.
— Значит ли это… что, по-вашему, мы можем победить?
Тейлор скривился:
— Если честно, не знаю. Но мне точно известно, что какое-то число прекрасных молодых солдат завтра погибнут с мыслями о победе. Нет, «мысли» — неверное слово. С верой в победу. Потому что я обещал им ее. А мне они верят.
Президент разглядывал крошечные островки салата, оставшиеся в пустой тарелке.
— Да, — протянул он. — Надеюсь, они правы. Спасибо, полковник. Я больше не стану вас задерживать. Уверен, у вас там масса дел. — Из-за океана, с другой стороны Земли, президент заглянул Тейлору в глаза. — И удачи. Всем вам.
Тейлора охватила паника. Еще несколько минут назад он больше всего на свете хотел закончить эту пустую болтовню и вернуться к своим солдатам. Но теперь он думал только о том, что может никогда больше не увидеть Дейзи, а то, что они расстались на враждебной ноте, пусть и не высказанной прямо, парализовало его.
Только один бы взгляд. Только одно слово — хотя это и невозможно.
Президент исчез с монитора. Но экран не погас. На нем появилось тяжелое, одутловатое лицо председателя Комитета начальников штабов.
— Джордж, — сказал он, — еще одно. Когда же наконец ты вылезешь из этой коммунистической формы? Ты в ней кошмарно выглядишь.
Тейлор знал, что от него ждали улыбки. Но он не мог пересилить себя.
— За минуту до вылета, сэр, — ответил он.
— Что ж, выбей из них дух, Джордж. Благослови тебя Господь.
— Спасибо, сэр.
И тут экран потух.
Дейзи…
Дейзи казалось, что все присутствующие заметили, насколько далеко от предмета обсуждения витали ее мысли. Она изо всех сил старалась подавить нахлынувшие на нее эмоции и заставила себя говорить голосом еще более бесстрастным, чем обычно. Но слова, стоило ей их произнести, уже не подчинялись ее воле, и она чувствовала, что не может как следует контролировать свои мысли.
Это все из-за него. Она смотрела на него во время беседы с президентом, зная, что он не видит ее, что он не может даже подозревать о ее присутствии. И, слушая его голос прямодушного человека, так непохожий на речь Боукветта и ему подобных, она хотела встать на колени и умолять президента отменить операцию. Судьба Советского Союза, принадлежность каких-то далеких сырьевых ресурсов не шли ни в какое сравнение с будущим этого одного-единственного порядочного человека с его древними понятиями о долге. Когда дошла очередь и до нее, когда она принялась профессиональной терминологией и холодными рассуждениями дополнять секретную информацию, показываемую на мониторах, у нее возникло такое чувство, будто она выносит ему приговор и отправляет на верную смерть. Логика политики и власти, некогда столь для нее очевидная, вдруг обратилась ни во что. В конечном итоге разговор шел о жизни людей. Мужчин. И женщин. Нашедших, наконец, того, кого они просто могут полюбить. Только затем, чтобы увидеть, как те уходят во имя какой-то красиво звучащей глупости. Разговор шел о Джордже Тейлоре с его изуродованным лицом и непоколебимым намерением любой ценой сделать доброе дело для страны, чьи граждане не смогут взглянуть на него без содрогания.
А может, она просто нарочно мучила себя?
Может, это только пародия на любовь? Как ей в голову хоть на миг могло взбрести, что она его любит? Вспомни — тебе приходилось сперва выключать свет и закрывать глаза.
Больше всего ей нравилось, когда он обнимал ее. Она спиной прижималась к его огромной груди, а он ласкал ее своими сильными руками. Он, Тейлор, который в своем лучшем костюме, наугад купленном на какой-то распродаже, походил на самого серьезного в мире странствующего коммивояжера, невежда, который принес на обед бутылку десертного вина.
Как могла она испытывать такое при виде подобного мужчины? Когда в ответ на вопрос президента он произнес те серьезные, логичные слова, которые камня на камне не оставили от ее анализа, ее карьеры, ее блестящего образования, она хотела одного — попросить у него прощения, сказать, что не это имела в виду, просто сегодня мысли путались у нее в голове, а слова не слушались мыслей.
Он не вернется. Она это знала.
Сидевший внутри нее черт требовал, чтобы она позвала его, прямо перед президентом и всеми другими похожими друг на друга стариками, служившими ему, чтобы сказала Тейлору, что да, она любит его и уже любила в то последнее утро, но просто не имела сил и здравого смысла признаться тогда же. А затем Тейлор исчез, связь прервалась, и она осталась перед выключенными мониторами и рядом с Рейнардом Боукветтом.
Президент улыбался, покачивая головой. Он оглядел большой стол заседаний и устало потянул галстук.
— Что ж, джентльмены, — заключил он счастливым голосом, — думаю, этот наш полковник действительно вселит страх в сердца врагов. — Он слегка склонил голову набок и с усмешкой добавил: — Видит Бог, у меня у самого от одного его вида душа уходит в пятки.
Все расхохотались, кроме Дейзи. Рядом с ней громче всех смеялся Боукветт. Потом он наклонился к ней и прошептал:
— Ты ведь не собираешься наделать глупостей, а?
9
Северный Казахстан 2 ноября 2020 года
Женщина кормила младенца грудью, прижавшись к главной орудийной установке бабрышкинского танка.
Ее худое, изможденное лицо едва виднелось из-под огромной меховой шапки. Напяленные на нее шарфы, свитеры и пальто, казалось, весили больше, нежели она сама, а ребенок вообще едва угадывался в охапке войлока, шерсти и вытертого меха. Маленькая ножка мелькнула в воздухе — так щенок лягает воздух, пытаясь подобраться поближе к материнским соскам, и хрупкая женщина возобновила кормление. Бабрышкин чувствовал, что она очень молода и в других обстоятельствах могла быть весьма привлекательна, но теперь ее щеки обветрились и походили на высохшую кожу старухи, а запавшие глаза смотрели туманным взглядом. Время от времени она что-то тихо говорила второму ребенку, мальчику лет четырех, который мертвой хваткой держался за ее пальто и непонимающе смотрел по сторонам.
Когда Бабрышкин подсадил мальчишку на танк, вши посыпались с его шапки, как пыль при выбивании ковра. Но ребенок, казалось, не обращал никакого внимания на насекомых. Он просто сел рядом с матерью и уставился в промерзшую степь. Единственным признаком нормальности была та скорость, с которой он поглощал черствое печенье, вложенное Бабрышкиным в его ручонку.
Бабрышкин нашел женщину с детьми в хвосте потрепанной колонны беженцев, когда его танки нагнали едва передвигавшихся уцелевших русских. Мальчик не мог идти, и истощенная мать пыталась нести и его, и младенца, останавливаясь через каждые несколько шагов. Никто не вызвался помочь ей. Беженцы, замыкавшие колонну, слишком отчетливо ощущали дыхание настигавшего их врага, и каждый лелеял свое собственное горе. Милосердие покинуло этот мир.
После того как Бабрышкин увидел место побоища, решимость любой ценой поддерживать свою бригаду в состоянии боеготовности оставила его. Он чувствовал, как его силы, вместо того чтобы окрепнуть, достигнув пика, начали резко идти на убыль. Он приказал выжившим в кровавой бане сесть на его машины, и батальон моментально приобрел недисциплинированный, потрепанный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Экран монитора заполнило изображение Дейзи, сосредоточенной, уверенной в себе. Ее ранимость спряталась за твердо сжатым ртом и за щитом огромных очков. Но как устало она выглядела! Тейлор очень хотел приласкать ее. Хотя бы на мгновение. Неужели она забыла его? Так скоро?
— Если мы их не остановим, конечно, — вмешался кто-то. Министр обороны, еще один адвокат, ни дня не проносивший военную форму.
Впрочем, Тейлор не мог не отдать ему должное: тот на удивление быстро и хорошо освоился в своей должности, в отличие от своего старого друга, президента США.
— Верно, сэр, — согласилась Дейзи.
— А какова, на ваш взгляд, вероятность того, что мы их остановим, мисс Фитцджеральд? — поинтересовался министр. — Я просто хотел бы узнать ваше мнение.
Монитор вновь показывал Дейзи. Тейлор с искренним интересом ждал ее ответа. Она такая умница.
— Господин министр, — начала девушка. — Я не могу просчитать наши шансы или выразить вероятность успеха в процентах. Слишком уж много различных факторов. Я могу только предложить вам… ну, догадку аналитика. Боюсь, не слишком научную.
— Прошу вас, продолжайте.
Глаза Дейзи, такие далекие на самом деле, благодаря электронике казались совсем рядом и блестели живым, удивительным огнем.
— Во-первых, — продолжала она, — я убеждена, что наше появление там окажется для японцев шоком. На данный момент ничто не указывает на то, что они хотя бы подозревают о нашем присутствии в России. Уже одно это заставит их призадуматься. С другой стороны, у них может возникнуть желание преподать нам урок в Средней Азии, отомстить нам за свои недавние поражения в других регионах. Они все еще не оправились от неудач в Латинской Америке. Важным фактором, конечно, станет участие в боевых действиях американского оружия. Если наши системы будут действовать, как должно, война для японцев сразу же станет гораздо более дорогостоящей, как в буквальном, так и в переносном смысле. В таком случае… возможность выгодного для нас соглашения значительно возрастет. Если, конечно, мы хорошо проявим себя на поле боя.
Президент прервал ее:
— Мисс Фитцджеральд, вы ничего не сказали о вероятности победы.
Дейзи на миг задумалась. «Да, — подумал Тейлор, — как насчет победы?»
— Господин президент, — произнесла Дейзи. — Полная победа возможна лишь в крайнем случае. Как хорошо ни сражались бы Седьмой полк и приданные ему части, вероятность такого исхода невелика. Один полк… не может выиграть войну.
«О, Дейзи, Дейзи, — подумал Тейлор, — вот в чем твоя беда. Ты не знаешь, что такое вера. Умение верить, несмотря на цифры, вопреки фактам, вопреки науке и ученым людям». Ему показалось, что он вдруг узнал о ней нечто очень важное, и ему очень хотелось рассказать ей об этом. О том, что ей не хватало в жизни только веры. Что мир мог бы принадлежать ей, стоило бы ей только поверить.
— В любом случае, — продолжала Дейзи, — нам следует задаться вопросом, в какой степени безоговорочная победа отвечала бы интересам Соединенных Штатов. Конечно, в случае поражения мы потеряем доступ к важным источникам сырья, одновременно допустив туда противника, в первую очередь японцев. К тому же мы потеряем влияние. И престиж. Помимо всего прочего, Исламский союз, иранцы и в первую очередь мятежники продолжат геноцид против этнических славян. Во всех отношениях нежелательный финал. С другой стороны, наша «полная победа» может только добавить проблем Советскому Союзу — и ответственность за них отчасти ляжет и на наши плечи. Советская империя просто не может больше существовать в своем нынешнем виде. Далее, победоносный Советский Союз станет менее подвержен нашему влиянию. Мы же хотим усилить их зависимость от нас в ключевых сферах. К тому же вид союзника США, развязавшего кровавые репрессии в усмиренной Средней Азии, окажется не лучшим зрелищем для прочих наших друзей. В конечном итоге компромиссное соглашение, прекращавшее боевые действия на условиях, экономически выгодных для Соединенных Штатов, явилось бы оптимальным вариантом.
— Мисс Фитцджеральд, — произнес председатель Комитета начальников штабов голосом, в котором сквозил едва сдерживаемый гнев. — Ваши рассуждения весьма логичны. Но позвольте мне сказать вам нечто такое, что и мне, и вон тому полковнику, находящемуся сейчас в Сибири, довелось узнать на собственной шкуре. Победа всегда выгодна. А всю остальную ерунду вы сможете разложить по полочкам как-нибудь потом.
— Ну вот, — быстро вставил президент, вновь заполняя собой экран тейлоровского монитора. — Похоже, у нас тут небольшое расхождение во мнениях. — Уотерс поглядел на остатки своего салата, скривив рот, словно там ему попалось что-то невкусное. Он поднял левую бровь. — Полковник Тейлор, вы нас все еще слушаете?
— Да, сэр, — немедленно отозвался Тейлор, резко вернувшись в реальный мир.
— Тогда скажите мне, что вы думаете о нашей дискуссии?
— Господин президент, мои солдаты… не представляют, как можно сражаться — умирать — за умные компромиссные решения. Такого они не поймут. Но они понимают разницу между победой и поражением, и, с их точки зрения, разница весьма очевидна.
— Значит ли это… что, по-вашему, мы можем победить?
Тейлор скривился:
— Если честно, не знаю. Но мне точно известно, что какое-то число прекрасных молодых солдат завтра погибнут с мыслями о победе. Нет, «мысли» — неверное слово. С верой в победу. Потому что я обещал им ее. А мне они верят.
Президент разглядывал крошечные островки салата, оставшиеся в пустой тарелке.
— Да, — протянул он. — Надеюсь, они правы. Спасибо, полковник. Я больше не стану вас задерживать. Уверен, у вас там масса дел. — Из-за океана, с другой стороны Земли, президент заглянул Тейлору в глаза. — И удачи. Всем вам.
Тейлора охватила паника. Еще несколько минут назад он больше всего на свете хотел закончить эту пустую болтовню и вернуться к своим солдатам. Но теперь он думал только о том, что может никогда больше не увидеть Дейзи, а то, что они расстались на враждебной ноте, пусть и не высказанной прямо, парализовало его.
Только один бы взгляд. Только одно слово — хотя это и невозможно.
Президент исчез с монитора. Но экран не погас. На нем появилось тяжелое, одутловатое лицо председателя Комитета начальников штабов.
— Джордж, — сказал он, — еще одно. Когда же наконец ты вылезешь из этой коммунистической формы? Ты в ней кошмарно выглядишь.
Тейлор знал, что от него ждали улыбки. Но он не мог пересилить себя.
— За минуту до вылета, сэр, — ответил он.
— Что ж, выбей из них дух, Джордж. Благослови тебя Господь.
— Спасибо, сэр.
И тут экран потух.
Дейзи…
Дейзи казалось, что все присутствующие заметили, насколько далеко от предмета обсуждения витали ее мысли. Она изо всех сил старалась подавить нахлынувшие на нее эмоции и заставила себя говорить голосом еще более бесстрастным, чем обычно. Но слова, стоило ей их произнести, уже не подчинялись ее воле, и она чувствовала, что не может как следует контролировать свои мысли.
Это все из-за него. Она смотрела на него во время беседы с президентом, зная, что он не видит ее, что он не может даже подозревать о ее присутствии. И, слушая его голос прямодушного человека, так непохожий на речь Боукветта и ему подобных, она хотела встать на колени и умолять президента отменить операцию. Судьба Советского Союза, принадлежность каких-то далеких сырьевых ресурсов не шли ни в какое сравнение с будущим этого одного-единственного порядочного человека с его древними понятиями о долге. Когда дошла очередь и до нее, когда она принялась профессиональной терминологией и холодными рассуждениями дополнять секретную информацию, показываемую на мониторах, у нее возникло такое чувство, будто она выносит ему приговор и отправляет на верную смерть. Логика политики и власти, некогда столь для нее очевидная, вдруг обратилась ни во что. В конечном итоге разговор шел о жизни людей. Мужчин. И женщин. Нашедших, наконец, того, кого они просто могут полюбить. Только затем, чтобы увидеть, как те уходят во имя какой-то красиво звучащей глупости. Разговор шел о Джордже Тейлоре с его изуродованным лицом и непоколебимым намерением любой ценой сделать доброе дело для страны, чьи граждане не смогут взглянуть на него без содрогания.
А может, она просто нарочно мучила себя?
Может, это только пародия на любовь? Как ей в голову хоть на миг могло взбрести, что она его любит? Вспомни — тебе приходилось сперва выключать свет и закрывать глаза.
Больше всего ей нравилось, когда он обнимал ее. Она спиной прижималась к его огромной груди, а он ласкал ее своими сильными руками. Он, Тейлор, который в своем лучшем костюме, наугад купленном на какой-то распродаже, походил на самого серьезного в мире странствующего коммивояжера, невежда, который принес на обед бутылку десертного вина.
Как могла она испытывать такое при виде подобного мужчины? Когда в ответ на вопрос президента он произнес те серьезные, логичные слова, которые камня на камне не оставили от ее анализа, ее карьеры, ее блестящего образования, она хотела одного — попросить у него прощения, сказать, что не это имела в виду, просто сегодня мысли путались у нее в голове, а слова не слушались мыслей.
Он не вернется. Она это знала.
Сидевший внутри нее черт требовал, чтобы она позвала его, прямо перед президентом и всеми другими похожими друг на друга стариками, служившими ему, чтобы сказала Тейлору, что да, она любит его и уже любила в то последнее утро, но просто не имела сил и здравого смысла признаться тогда же. А затем Тейлор исчез, связь прервалась, и она осталась перед выключенными мониторами и рядом с Рейнардом Боукветтом.
Президент улыбался, покачивая головой. Он оглядел большой стол заседаний и устало потянул галстук.
— Что ж, джентльмены, — заключил он счастливым голосом, — думаю, этот наш полковник действительно вселит страх в сердца врагов. — Он слегка склонил голову набок и с усмешкой добавил: — Видит Бог, у меня у самого от одного его вида душа уходит в пятки.
Все расхохотались, кроме Дейзи. Рядом с ней громче всех смеялся Боукветт. Потом он наклонился к ней и прошептал:
— Ты ведь не собираешься наделать глупостей, а?
9
Северный Казахстан 2 ноября 2020 года
Женщина кормила младенца грудью, прижавшись к главной орудийной установке бабрышкинского танка.
Ее худое, изможденное лицо едва виднелось из-под огромной меховой шапки. Напяленные на нее шарфы, свитеры и пальто, казалось, весили больше, нежели она сама, а ребенок вообще едва угадывался в охапке войлока, шерсти и вытертого меха. Маленькая ножка мелькнула в воздухе — так щенок лягает воздух, пытаясь подобраться поближе к материнским соскам, и хрупкая женщина возобновила кормление. Бабрышкин чувствовал, что она очень молода и в других обстоятельствах могла быть весьма привлекательна, но теперь ее щеки обветрились и походили на высохшую кожу старухи, а запавшие глаза смотрели туманным взглядом. Время от времени она что-то тихо говорила второму ребенку, мальчику лет четырех, который мертвой хваткой держался за ее пальто и непонимающе смотрел по сторонам.
Когда Бабрышкин подсадил мальчишку на танк, вши посыпались с его шапки, как пыль при выбивании ковра. Но ребенок, казалось, не обращал никакого внимания на насекомых. Он просто сел рядом с матерью и уставился в промерзшую степь. Единственным признаком нормальности была та скорость, с которой он поглощал черствое печенье, вложенное Бабрышкиным в его ручонку.
Бабрышкин нашел женщину с детьми в хвосте потрепанной колонны беженцев, когда его танки нагнали едва передвигавшихся уцелевших русских. Мальчик не мог идти, и истощенная мать пыталась нести и его, и младенца, останавливаясь через каждые несколько шагов. Никто не вызвался помочь ей. Беженцы, замыкавшие колонну, слишком отчетливо ощущали дыхание настигавшего их врага, и каждый лелеял свое собственное горе. Милосердие покинуло этот мир.
После того как Бабрышкин увидел место побоища, решимость любой ценой поддерживать свою бригаду в состоянии боеготовности оставила его. Он чувствовал, как его силы, вместо того чтобы окрепнуть, достигнув пика, начали резко идти на убыль. Он приказал выжившим в кровавой бане сесть на его машины, и батальон моментально приобрел недисциплинированный, потрепанный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94