В ней с трудом угадывалась женщина.
Серый халат медсестры выглядел так, как будто его в последний раз выстирали давным-давно, притом в грязной воде. На отвислой груди, высохшей за долгие годы недоедания, полы халата стягивала пластмассовая пуговица, отличная от всех остальных. Когда медсестра говорила, в ее голосе не звучала злость. Вообще никакие эмоции не оживляли ее речь. Только бесчувственный голос долга, уставший от бесконечных повторений. Поэтому и спорить с ней казалось бесполезным.
Несколько секунд Валя глядела в лицо медсестры, пытаясь перехватить ее взгляд. Но в глазах женщины не было блеска жизни. Так, осколки стекла в прорезях маски, испещренной красными прожилками вен, и нос пьяницы между ними.
«Неужели и я стану такой? — подумала Валя, охваченная внезапным ужасом. — Неужели точно такое же существо сидит во мне и дожидается своего часа?» Такая мысль казалась страшнее смерти.
В последней инстинктивной попытке избавиться от медсестры Валя покачала головой.
Казалось, ничего не изменилось в лице медсестры, но за миг до того, как она открыла рот, Валя увидела перемену. Ее черты затвердели, оделись в броню профессионального безразличия, она видела перед собой не человека, а просто очередного пациента, одного из многих.
— Нам нужна кровать. Вставайте.
Валя сама удивилась, что смогла подняться без посторонней помощи. Она чувствовала внутри себя пустоту, холодную рану, и ее поразило, как легко ей удалось свести ноги вместе и спустить их с кровати.
— Кажется, у меня открылось кровотечение, — сказала Валя.
— Ничего подобного, — отрезала медсестра. — Я бы увидела.
Но ее взгляд все же скользнул по Валиному животу и в ее глазах мелькнула искорка сомнения.
— Одевайтесь и пройдите в регистратуру.
Она ушла. И не успела Валя натянуть на себя одежду, как появилась еще одна молодая женщина. Ее нетерпеливо тащила за собой толстая тетка в халате, которая могла бы приходиться родной сестрой той, что подняла Валю.
Вновь прибывшая оказалась бесцветной блондинкой, гораздо менее яркой и живой, чем Валентина, ее волосам и цвету лица не хватало тех красок, которые ищут мужчины в женщинах. Однако кто-то же ее захотел. Девушка смотрела сквозь Валю. Она еще не вернулась в реальный мир. Ее кожа была бледной до прозрачности, как будто после потери большого количества крови. Повинуясь медсестре, она рухнула на грязную койку, как сама Валя незадолго до того, не замечая ни Валентину, ни вообще никого на целом свете, и уставилась немигающим взглядом в потолок.
Валя прислонилась к стене, чтобы натянуть чулок. Медсестра удалилась. Девушка осторожно ощупала себя, словно опасаясь найти в себе какую-то страшную перемену. Потом ее нижняя губа задрожала. Сперва Валя решила, что та хочет что-то сказать, возможно, попросить помощи. Но она просто начала рыдать — долговязый подросток, раздавленный миром взрослых.
Валентина отвела глаза, не желая связываться. Но, отвернувшись, она наткнулась на взгляд плотной невысокой женщины, чьи волосатые икры свисали с края кровати. Черноволосая, за тридцать, с усами. Похожая на грузинку. На ее лице виднелись шрамы от болезни, но в остальном она выглядела совершенно здоровой, словно только что после приятной прогулки. Она ухмыльнулась Вале, как будто той всего-навсего измерили температуру.
— Кто не может терпеть последствия, тому не следует торопиться раздвигать ноги, — заявила она с легким акцентом, с видом превосходства кивая в сторону несчастной девушки, сменившей Валентину на койке. — Все не прочь повеселиться, только никому не хочется платить.
Валя с усилием оторвала от нее взгляд и нетвердым шагом побрела прочь по проходу между кроватями. Но чем сильнее она старалась ничего не видеть, тем больше она замечала. Она попыталась не отрывать глаз от пола, но вид грязи, подтеков, щербин и трещин лишь усилил в ней чувство беспомощности. Почему они не могут вымыть пол? Это же антисанитария. Едва держась на подкашивающихся ногах, она вдруг с пугающей отчетливостью увидела свое будущее. Еще одна безликая больница. Еще одна кровать с грязными простынями, но не настолько грязными, чтобы персонал вынужден был их поменять. Еще один…
Разве это жизнь?
С трудом волоча за собой сумку с кое-какими необходимыми вещами, Валя встала в очередь к окошку регистратуры. Она глубоко вздохнула, пытаясь побороть тошноту, но только наполнила легкие зловонным больничным воздухом. Она чувствовала, как пот струится по ее телу, собирается в капельки на лбу. Валентина подумала, что вот сейчас упадет, забьется в судорогах. Тогда они увидят. Тогда они поймут…
Но ничего не произошло. Очередь медленно тянулась, и наконец она очутилась перед окошком. За столом сидела женщина с затянутыми в узел волосами, и кожа туго обтягивала острые черты ее лица, в котором не было места ни доброте, ни состраданию. Она не отрывала взгляда от бумаг.
— Фамилия?
— Бабрышкина, Валентина Ивановна.
— Есть жалобы?
Валя на миг представила себе, что случится, если она скажет сидящей перед ней женщине, как плохо она себя чувствует, как сильно ей хочется еще немного полежать.
— Нет.
— Распишитесь здесь, товарищ.
Валя наклонилась вперед. Перед ней простиралась бездна, и она становилась все глубже и шире с каждой новой мыслью, с каждым новым движением. Ей почти хотелось почувствовать на ногах страшную влагу, чтобы они позволили ей отдохнуть еще чуть-чуть.
Она подписала бланк.
— И еще здесь, товарищ. В двух местах.
Валя не нашла в себе силы прочитать содержание бланков. Она расписалась, где сказано, охваченная желанием поскорее уйти отсюда.
Все так же не отрывая глаз от стола, регистраторша произнесла:
— Следующая.
Нарицкий ждал ее в конце квартала, облокотившись на автомобиль. Еще не разглядев выражения его лица, Валя уже знала, что сейчас он очень гордится собой. За то, что так долго ждал ее. Валентину начало мутить от одной мысли о Нарицком, и ей на мгновение показалось удивительным, как только она могла позволить ему прикасаться к себе, обладать собой.
Но как ни жалела она себя, все же не следовало кривить душой. Ей нравилось его общество. И в постели с ним ей было хорошо. По сравнению с прямолинейным Юрием, Нарицкий в сексе отличался гораздо большей изобретательностью.
Нарицкий был вульгарный тип. И в сексе ей это нравилось.
Нарицкий был красивым мужчиной, но ее привлекло вовсе не это. Она могла бы обойтись и без секса. И она не помчалась по мужикам, едва Юра уехал в Среднюю Азию. Но Нарицкий показался ей ее шансом, последним шансом.
Когда-то и Юрий показался Валентине таким шансом. Молодая дура. А она-то считала себя такой мудрой. Офицер, мол, никогда не останется без работы. А Юра был такой умный, настоящий идеал офицера. Все предрекали ему блестящее будущее. Но о каком будущем может идти речь в этой стране…
«Эх, офицеры, офицеры, — с презрением подумала Валя. — Жизнь серая, как армейская шинель». В разваливающейся стране, где все давно уже прогнило, где ничего не работало, где не осуществлялись никакие планы, Юра казался таким сильным, надежным, способным обеспечить ей достойную жизнь. Но как обманчива оказалась внешность! Под грубой офицерской формой он скрывал беззащитную, жалкую любовь. Кому нужна его слюнявая преданность? Доверчивый слабак. А ей нужна от него твердость. Все мужчины — размазни.
«А кто же тогда я?» — спросила себя Валя.
Вот и Нарицкий. С улыбкой в пол-лица. Рядом с новенькой машиной. Не слишком уж шикарной — Нарицкий не такой дурак. Нарицкий вообще очень не глуп, но куда делся весь его ум в нужный момент?
Их познакомила подруга. «Присмотрись к нему. Работает с иностранцами. Деловой человек. Ну, сама понимаешь. Ничего незаконного. Ну, то есть ничего серьезного, понимаешь? На худой конец у него могущественные друзья. Но он ищет хорошую переводчицу с английского языка. Заработаешь немного денег, в свободное от работы время, поправишь свои дела. И он может доставать чудесные вещи. Вот посмотри…»
«Чудесные вещи. На мужчин-то я не больно падка, — подумала Валя. — У меня слабость к красивым тряпкам». Когда все рухнуло, у нее мелькнуло желание уничтожить все то, что давал ей Нарицкий. Но, подобно мимолетному испугу, это настроение быстро прошло, точнее, она его подавила. Она знала, что у нее никогда не хватит сил изорвать, изрезать и выкинуть то, что вносило хоть какие-то краски в ее серую жизнь.
А как же Юрий? Я плохая баба, Юра. Я лгала тебе. И, когда ты встал перед выбором, ты выбрал свою расчудесную армию. Чего же ты тогда хотел?
И все же она знала, что никогда ничего не расскажет. А если он сам узнает, она будет все отрицать. Да он все равно простит ее, что бы она ни натворила. Юрий безнадежен.
«И слава Богу», — подумала Валя.
Что ж, она оступилась. Убедила себя, что может контролировать ситуацию с Нарицким.
Что может использовать его. Но теперь, когда бесцветным октябрьским днем она выползла из больницы, не оставалось никаких сомнений, что она совершила ошибку. Ничего она не контролировала. Нарицкий использовал ее как шлюху, расплачиваясь за услуги тряпками и безделушками, и она ослепла от их блеска. А ему они ничего не стоили.
Одно время она подумывала, а не выдать ли его. Но поняла, что ничего этим не добьется. У Нарицкого имелись слишком обширные связи.
А откупиться от милиции ему будет еще легче, чем от нее. Пара электронных безделушек. Или даже несколько упаковок импортных презервативов — тех самых, которыми он отказывался пользоваться.
А она-то воображала, что Нарицкий женится на ней, стоит только получить развод у Юрия. Но Нарицкий никогда не думал о женитьбе. Какое счастье, что она не написала Юрию, не успела предпринять никаких шагов.
Она вела себя как круглая дура.
Пьяный Нарицкий расхохотался ей прямо в лицо; «Ты — надкусанное яблочко, дорогая».
Позже он попытался щедрыми подарками загладить свою убийственно честную оговорку.
Но Валя уже поняла, как сильно она заблуждалась.
И вот теперь Нарицкий стоял, небрежно облокотившись о свою маленькую голубую машину, в пиджаке нараспашку, невзирая на холод.
Богатый человек в нищающей день ото дня стране. В стране, которая после ста лет пустых обещаний не могла снабдить своих граждан нормальными противозачаточными средствами. В стране, которая не может прокормить себя. Обещания, обещания… Как мужские клятвы глупой любовнице.
При приближении Вали Нарицкий помахал ей рукой, но не двинулся ей навстречу. По такому случаю он выбрал для себя маску глубокого сочувствия, при виде которой Вале захотелось закричать: «Лжец, отвратительный лжец!»
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
Валя поплотнее запахнула свой легкий модный жакет и поправила шарф. Кивнула. Здесь не место для сцен, и сейчас не время для принятия окончательных решений. И Нарицкий, похоже, что-то почувствовал. Он не прикоснулся к ней, а только открыл ей дверь машины. Валя машинально собралась садиться.
Потом остановилась.
— Мне лучше подышать свежим воздухом. Я хочу пройтись пешком.
Нарицкий неуверенно посмотрел на нее.
На какой-то миг Вале показалось, что он ее боится. Боится, как бы она не устроила ему неприятности. Но ведь он с легкостью справится с ней. Это ей следует опасаться, ведь это она может в одночасье потерять все.
— Валя, — начал он ласковым, рассудительным тоном. — Тебе сейчас не нужно ходить пешком. Тебе требуется отдых. Садись.
Неожиданно для себя Валя вышла из себя:
— Я пойду пешком. Неужели не ясно? — Тут она замолчала, сама удивляясь и тому, что у нее, оказывается, сохранилось так много энергии, и тому, как легко она потеряла контроль над собой.
— До твоего дома слишком далеко, — не отступал Нарицкий. В его голосе зазвучали непривычные для него нотки неуверенности.
— Сяду на троллейбус.
— Ну, пожалуйста. Ты плохо себя чувствуешь. Тебе следует отдохнуть.
Он снова овладел собой. Казалось, он способен заглянуть в самые далекие закоулки ее души и знает ее как свои пять пальцев, а она-то считала себя такой мудрой, повелительницей всех мужчин на свете.
— Не разговаривай со мной, как с ребенком! — срываясь на крик, ответила она.
— Валя, успокойся.
— Я хочу идти пешком. И не ходи за мной.
Нарицкий сделал шаг назад, словно она обвинила его в уголовном преступлении. Он открыл было рот, чтобы ответить, но в последний момент передумал.
Валя бросила на него несчастный и одновременно яростный взгляд и отвернулась.
— Я позвоню попозже, — крикнул он ей вслед. — Узнать…
Валентина заставила себя думать о сексе с Нарицким и с остальными тоже. Специально, чтобы чувствовать себя еще хуже, хотя она и сама прекрасно понимала, что ее отвращение вызвано эмоциональной и физической реакцией и оно скоро пройдет. Она даже поклялась, что больше никогда в жизни не позволит ни одному мужику забраться на себя, но тут же сама рассмеялась над собственной вопиющей неискренностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Серый халат медсестры выглядел так, как будто его в последний раз выстирали давным-давно, притом в грязной воде. На отвислой груди, высохшей за долгие годы недоедания, полы халата стягивала пластмассовая пуговица, отличная от всех остальных. Когда медсестра говорила, в ее голосе не звучала злость. Вообще никакие эмоции не оживляли ее речь. Только бесчувственный голос долга, уставший от бесконечных повторений. Поэтому и спорить с ней казалось бесполезным.
Несколько секунд Валя глядела в лицо медсестры, пытаясь перехватить ее взгляд. Но в глазах женщины не было блеска жизни. Так, осколки стекла в прорезях маски, испещренной красными прожилками вен, и нос пьяницы между ними.
«Неужели и я стану такой? — подумала Валя, охваченная внезапным ужасом. — Неужели точно такое же существо сидит во мне и дожидается своего часа?» Такая мысль казалась страшнее смерти.
В последней инстинктивной попытке избавиться от медсестры Валя покачала головой.
Казалось, ничего не изменилось в лице медсестры, но за миг до того, как она открыла рот, Валя увидела перемену. Ее черты затвердели, оделись в броню профессионального безразличия, она видела перед собой не человека, а просто очередного пациента, одного из многих.
— Нам нужна кровать. Вставайте.
Валя сама удивилась, что смогла подняться без посторонней помощи. Она чувствовала внутри себя пустоту, холодную рану, и ее поразило, как легко ей удалось свести ноги вместе и спустить их с кровати.
— Кажется, у меня открылось кровотечение, — сказала Валя.
— Ничего подобного, — отрезала медсестра. — Я бы увидела.
Но ее взгляд все же скользнул по Валиному животу и в ее глазах мелькнула искорка сомнения.
— Одевайтесь и пройдите в регистратуру.
Она ушла. И не успела Валя натянуть на себя одежду, как появилась еще одна молодая женщина. Ее нетерпеливо тащила за собой толстая тетка в халате, которая могла бы приходиться родной сестрой той, что подняла Валю.
Вновь прибывшая оказалась бесцветной блондинкой, гораздо менее яркой и живой, чем Валентина, ее волосам и цвету лица не хватало тех красок, которые ищут мужчины в женщинах. Однако кто-то же ее захотел. Девушка смотрела сквозь Валю. Она еще не вернулась в реальный мир. Ее кожа была бледной до прозрачности, как будто после потери большого количества крови. Повинуясь медсестре, она рухнула на грязную койку, как сама Валя незадолго до того, не замечая ни Валентину, ни вообще никого на целом свете, и уставилась немигающим взглядом в потолок.
Валя прислонилась к стене, чтобы натянуть чулок. Медсестра удалилась. Девушка осторожно ощупала себя, словно опасаясь найти в себе какую-то страшную перемену. Потом ее нижняя губа задрожала. Сперва Валя решила, что та хочет что-то сказать, возможно, попросить помощи. Но она просто начала рыдать — долговязый подросток, раздавленный миром взрослых.
Валентина отвела глаза, не желая связываться. Но, отвернувшись, она наткнулась на взгляд плотной невысокой женщины, чьи волосатые икры свисали с края кровати. Черноволосая, за тридцать, с усами. Похожая на грузинку. На ее лице виднелись шрамы от болезни, но в остальном она выглядела совершенно здоровой, словно только что после приятной прогулки. Она ухмыльнулась Вале, как будто той всего-навсего измерили температуру.
— Кто не может терпеть последствия, тому не следует торопиться раздвигать ноги, — заявила она с легким акцентом, с видом превосходства кивая в сторону несчастной девушки, сменившей Валентину на койке. — Все не прочь повеселиться, только никому не хочется платить.
Валя с усилием оторвала от нее взгляд и нетвердым шагом побрела прочь по проходу между кроватями. Но чем сильнее она старалась ничего не видеть, тем больше она замечала. Она попыталась не отрывать глаз от пола, но вид грязи, подтеков, щербин и трещин лишь усилил в ней чувство беспомощности. Почему они не могут вымыть пол? Это же антисанитария. Едва держась на подкашивающихся ногах, она вдруг с пугающей отчетливостью увидела свое будущее. Еще одна безликая больница. Еще одна кровать с грязными простынями, но не настолько грязными, чтобы персонал вынужден был их поменять. Еще один…
Разве это жизнь?
С трудом волоча за собой сумку с кое-какими необходимыми вещами, Валя встала в очередь к окошку регистратуры. Она глубоко вздохнула, пытаясь побороть тошноту, но только наполнила легкие зловонным больничным воздухом. Она чувствовала, как пот струится по ее телу, собирается в капельки на лбу. Валентина подумала, что вот сейчас упадет, забьется в судорогах. Тогда они увидят. Тогда они поймут…
Но ничего не произошло. Очередь медленно тянулась, и наконец она очутилась перед окошком. За столом сидела женщина с затянутыми в узел волосами, и кожа туго обтягивала острые черты ее лица, в котором не было места ни доброте, ни состраданию. Она не отрывала взгляда от бумаг.
— Фамилия?
— Бабрышкина, Валентина Ивановна.
— Есть жалобы?
Валя на миг представила себе, что случится, если она скажет сидящей перед ней женщине, как плохо она себя чувствует, как сильно ей хочется еще немного полежать.
— Нет.
— Распишитесь здесь, товарищ.
Валя наклонилась вперед. Перед ней простиралась бездна, и она становилась все глубже и шире с каждой новой мыслью, с каждым новым движением. Ей почти хотелось почувствовать на ногах страшную влагу, чтобы они позволили ей отдохнуть еще чуть-чуть.
Она подписала бланк.
— И еще здесь, товарищ. В двух местах.
Валя не нашла в себе силы прочитать содержание бланков. Она расписалась, где сказано, охваченная желанием поскорее уйти отсюда.
Все так же не отрывая глаз от стола, регистраторша произнесла:
— Следующая.
Нарицкий ждал ее в конце квартала, облокотившись на автомобиль. Еще не разглядев выражения его лица, Валя уже знала, что сейчас он очень гордится собой. За то, что так долго ждал ее. Валентину начало мутить от одной мысли о Нарицком, и ей на мгновение показалось удивительным, как только она могла позволить ему прикасаться к себе, обладать собой.
Но как ни жалела она себя, все же не следовало кривить душой. Ей нравилось его общество. И в постели с ним ей было хорошо. По сравнению с прямолинейным Юрием, Нарицкий в сексе отличался гораздо большей изобретательностью.
Нарицкий был вульгарный тип. И в сексе ей это нравилось.
Нарицкий был красивым мужчиной, но ее привлекло вовсе не это. Она могла бы обойтись и без секса. И она не помчалась по мужикам, едва Юра уехал в Среднюю Азию. Но Нарицкий показался ей ее шансом, последним шансом.
Когда-то и Юрий показался Валентине таким шансом. Молодая дура. А она-то считала себя такой мудрой. Офицер, мол, никогда не останется без работы. А Юра был такой умный, настоящий идеал офицера. Все предрекали ему блестящее будущее. Но о каком будущем может идти речь в этой стране…
«Эх, офицеры, офицеры, — с презрением подумала Валя. — Жизнь серая, как армейская шинель». В разваливающейся стране, где все давно уже прогнило, где ничего не работало, где не осуществлялись никакие планы, Юра казался таким сильным, надежным, способным обеспечить ей достойную жизнь. Но как обманчива оказалась внешность! Под грубой офицерской формой он скрывал беззащитную, жалкую любовь. Кому нужна его слюнявая преданность? Доверчивый слабак. А ей нужна от него твердость. Все мужчины — размазни.
«А кто же тогда я?» — спросила себя Валя.
Вот и Нарицкий. С улыбкой в пол-лица. Рядом с новенькой машиной. Не слишком уж шикарной — Нарицкий не такой дурак. Нарицкий вообще очень не глуп, но куда делся весь его ум в нужный момент?
Их познакомила подруга. «Присмотрись к нему. Работает с иностранцами. Деловой человек. Ну, сама понимаешь. Ничего незаконного. Ну, то есть ничего серьезного, понимаешь? На худой конец у него могущественные друзья. Но он ищет хорошую переводчицу с английского языка. Заработаешь немного денег, в свободное от работы время, поправишь свои дела. И он может доставать чудесные вещи. Вот посмотри…»
«Чудесные вещи. На мужчин-то я не больно падка, — подумала Валя. — У меня слабость к красивым тряпкам». Когда все рухнуло, у нее мелькнуло желание уничтожить все то, что давал ей Нарицкий. Но, подобно мимолетному испугу, это настроение быстро прошло, точнее, она его подавила. Она знала, что у нее никогда не хватит сил изорвать, изрезать и выкинуть то, что вносило хоть какие-то краски в ее серую жизнь.
А как же Юрий? Я плохая баба, Юра. Я лгала тебе. И, когда ты встал перед выбором, ты выбрал свою расчудесную армию. Чего же ты тогда хотел?
И все же она знала, что никогда ничего не расскажет. А если он сам узнает, она будет все отрицать. Да он все равно простит ее, что бы она ни натворила. Юрий безнадежен.
«И слава Богу», — подумала Валя.
Что ж, она оступилась. Убедила себя, что может контролировать ситуацию с Нарицким.
Что может использовать его. Но теперь, когда бесцветным октябрьским днем она выползла из больницы, не оставалось никаких сомнений, что она совершила ошибку. Ничего она не контролировала. Нарицкий использовал ее как шлюху, расплачиваясь за услуги тряпками и безделушками, и она ослепла от их блеска. А ему они ничего не стоили.
Одно время она подумывала, а не выдать ли его. Но поняла, что ничего этим не добьется. У Нарицкого имелись слишком обширные связи.
А откупиться от милиции ему будет еще легче, чем от нее. Пара электронных безделушек. Или даже несколько упаковок импортных презервативов — тех самых, которыми он отказывался пользоваться.
А она-то воображала, что Нарицкий женится на ней, стоит только получить развод у Юрия. Но Нарицкий никогда не думал о женитьбе. Какое счастье, что она не написала Юрию, не успела предпринять никаких шагов.
Она вела себя как круглая дура.
Пьяный Нарицкий расхохотался ей прямо в лицо; «Ты — надкусанное яблочко, дорогая».
Позже он попытался щедрыми подарками загладить свою убийственно честную оговорку.
Но Валя уже поняла, как сильно она заблуждалась.
И вот теперь Нарицкий стоял, небрежно облокотившись о свою маленькую голубую машину, в пиджаке нараспашку, невзирая на холод.
Богатый человек в нищающей день ото дня стране. В стране, которая после ста лет пустых обещаний не могла снабдить своих граждан нормальными противозачаточными средствами. В стране, которая не может прокормить себя. Обещания, обещания… Как мужские клятвы глупой любовнице.
При приближении Вали Нарицкий помахал ей рукой, но не двинулся ей навстречу. По такому случаю он выбрал для себя маску глубокого сочувствия, при виде которой Вале захотелось закричать: «Лжец, отвратительный лжец!»
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
Валя поплотнее запахнула свой легкий модный жакет и поправила шарф. Кивнула. Здесь не место для сцен, и сейчас не время для принятия окончательных решений. И Нарицкий, похоже, что-то почувствовал. Он не прикоснулся к ней, а только открыл ей дверь машины. Валя машинально собралась садиться.
Потом остановилась.
— Мне лучше подышать свежим воздухом. Я хочу пройтись пешком.
Нарицкий неуверенно посмотрел на нее.
На какой-то миг Вале показалось, что он ее боится. Боится, как бы она не устроила ему неприятности. Но ведь он с легкостью справится с ней. Это ей следует опасаться, ведь это она может в одночасье потерять все.
— Валя, — начал он ласковым, рассудительным тоном. — Тебе сейчас не нужно ходить пешком. Тебе требуется отдых. Садись.
Неожиданно для себя Валя вышла из себя:
— Я пойду пешком. Неужели не ясно? — Тут она замолчала, сама удивляясь и тому, что у нее, оказывается, сохранилось так много энергии, и тому, как легко она потеряла контроль над собой.
— До твоего дома слишком далеко, — не отступал Нарицкий. В его голосе зазвучали непривычные для него нотки неуверенности.
— Сяду на троллейбус.
— Ну, пожалуйста. Ты плохо себя чувствуешь. Тебе следует отдохнуть.
Он снова овладел собой. Казалось, он способен заглянуть в самые далекие закоулки ее души и знает ее как свои пять пальцев, а она-то считала себя такой мудрой, повелительницей всех мужчин на свете.
— Не разговаривай со мной, как с ребенком! — срываясь на крик, ответила она.
— Валя, успокойся.
— Я хочу идти пешком. И не ходи за мной.
Нарицкий сделал шаг назад, словно она обвинила его в уголовном преступлении. Он открыл было рот, чтобы ответить, но в последний момент передумал.
Валя бросила на него несчастный и одновременно яростный взгляд и отвернулась.
— Я позвоню попозже, — крикнул он ей вслед. — Узнать…
Валентина заставила себя думать о сексе с Нарицким и с остальными тоже. Специально, чтобы чувствовать себя еще хуже, хотя она и сама прекрасно понимала, что ее отвращение вызвано эмоциональной и физической реакцией и оно скоро пройдет. Она даже поклялась, что больше никогда в жизни не позволит ни одному мужику забраться на себя, но тут же сама рассмеялась над собственной вопиющей неискренностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94