Генерал Иванов от всей души хотел признать факт прорыва. Но отчаянный призыв к американцам вступить в бой на целую неделю раньше срока мог мотивироваться только необходимостью поддержать намеченное контрнаступление советских войск. А ведь генерал прекрасно знал, что единственное, что могла сделать Советская Армия в плане контрнаступления, — это начать швырять в сторону неприятеля пустые гильзы от снарядов. На самом деле Иванов видел два варианта возможного развития событий. При первом, американцы на своих секретных чудо-машинах действительно добьются определенного успеха. В таком случае советская оборона отойдет к югу, образовав более широкую буферную зону южнее границы Западной Сибири, и предпримет нечто такое, что с большой натяжкой можно будет назвать контрнаступлением. Но, скорее всего, вступление в бой американцев просто позволит выиграть немного времени, для того чтобы разобраться в невероятном бардаке, царившем сейчас в азиатских степях. Москва, конечно, надеялась, что появление американцев повергнет противника в такой шок, что удастся заключить перемирие. Но это было уж совсем из области фантастики. Генерал Иванов давно уже перестал говорить с Козловым — да и вообще со штабными — о победе. Теперь они уже просто бились день ото дня, стараясь хотя бы получить более ясную картину происходящего. Неделю за неделей они жили и работали как в тумане.
Только с американцами генерал Иванов еще говорил так, словно он действительно командовал боевым фронтом, со всеми его передовыми и тыловыми частями, когда на самом деле там давно уже господствовала полная анархия.
Козлов потрогал языком гнилой корень клыка. Надо признать, американцы проявили полную готовность к сотрудничеству. Едва генерал Иванов официально передал одобренную Москвой просьбу о немедленной помощи, как американский полковник попросил разрешения связаться с начальством. Еще раньше, конечно, пожелание уже прошло по правительственным каналам, и Козлов со смешанным чувством наблюдал, как американские штабные офицеры просто-напросто раскрыли серый чемоданчик, напичканный электроникой, и, стуча по клавишам, начали прямой диалог с Вашингтоном. Ни антенну не стали вытягивать, ни подключили внешний источник питания. При этом они вели себя так безразлично, словно достали простую зажигалку. Именно это безразличие, даже сильнее, чем нарочитая демонстрация их превосходства, унизило советских офицеров, подчеркнув лишний раз их безнадежное отставание в технике. Козлову на миг показалось, будто он живет в стране, где время остановилось.
Американский полковник даже не пытался приводить доводы в пользу нежелательности преждевременного вступления в бой. Не пробовал он и торговаться с целью улучшить свое положение. Он просто провел сеанс связи с начальством, причем ни одна эмоция не отразилась на его лице, и через пятнадцать минут обратился к генералу Иванову:
— Вашингтон дал добро.
И началось лихорадочное планирование.
Все новые американские штабисты появлялись из закоулков промышленного комплекса.
Теперь, в ранние утренние часы, герметичный штабной пункт насквозь пропах запахом русских сигарет и немытых тел. Все, даже лощеные американцы, выглядели измотанными и усталыми и говорили медленнее, более короткими фразами. Оба штаба, совершенно по-разному устроенные, изо всех сил старались проработать бесчисленное количество мелочей, могущих возникнуть в ходе совместной операции. Казалось, дым шел от карандашей и ручек, маркеров и клавишей компьютеров, пока их владельцы изобретали наилучший план, как доставить американский полк на поле боя за тридцать шесть часов.
Формально переводчиков имелось достаточно.
Но скоро стало ясно, что языковой барьер удавалось преодолеть не всегда. То и дело Козлова звали, чтобы он лично помог разобраться в оперативной терминологии или в графической документации, и он опасался, как бы самому не допустить роковую ошибку. Выходцев из южных штатов США понять было особенно трудно, а проще всего, как ни странно, оказалось с израильским наемником — начальником оперативного отдела, — который говорил на классически правильном английском.
Большую часть своей карьеры офицера ГРУ Козлов изучал американцев. Даже работая со строевыми офицерами в рамках новейшей программы Академии имени Фрунзе для элиты Советской Армии, он старался держать в поле зрения авантюрные действия армии США в Латинской Америке. Он стремился ухватить суть политики Соединенных Штатов и понять, почему их военные так непохожи на русских. Много лет назад он, как и все его друзья-лейтенанты, радовался унизительному поражению США в Африке. Конечно, вышестоящее командование не осознало тогда истинного значения тех событий. Пользуясь словами английского поэта, они не поняли, по ком звонит колокол. И вот теперь весь мир перевернулся. Но Козлов обнаружил, что, по крайней мере, тип американского военного, каким он его себе представлял, остался неизменным. В этих офицерах, склонившихся над картами и переносными компьютерами, при всей их непохожести друг на друга, было много общего: все агрессивные до грани безрассудства, не теряющиеся при неожиданных переменах обстановки, нетерпеливые в работе с мелкими деталями, внешне открытые, но, по сути, довольно замкнутые, слабые теоретики, но прирожденные безжалостные бойцы, не боящиеся спорить даже с начальством и не прячущиеся от ответственности, которой советский офицер постарался бы избежать. Все они настолько привыкли к изобилию как своих личных вещей, так и военного оборудования, что не замечали маленьких жертв и огромных усилий со стороны других. Прекрасный пример — сегодняшнее угощение. Несмотря на сложнейший момент, советское командование не пожалело сил, чтобы привезти американским офицерам исключительные деликатесы. Даже самые видавшие виды советские офицеры не поверили своим глазам при виде изобилия, разложенного на столах в углу штабной комнаты. Цель, конечно, была поразить американцев. Но кроме того — искренне подчеркнуть глубину и самоотверженность русского гостеприимства. Однако американцы едва посмотрели на пищу. Долгие часы она простояла нетронутая под пораженными взглядами советских офицеров. И только когда генерал Иванов лично подвел к столу американского полковника — буквально притащил его туда, — несколько американцев оторвались от своих карт и приборов, чтобы пару раз отщипнуть от того и от этого.
Козлов кожей чувствовал унижение, граничившее с настоящей физической болью, которое испытывали все советские офицеры, ожидая, когда американцы наконец наклюются за столом, оставив его после себя в таком состоянии, что к нему было уже стыдно подходить. И тогда, с виноватым видом, советские офицеры стали бочком подбираться к деликатесам. Козлов подозревал, что для некоторых из младших офицеров сегодня представилась первая в жизни возможность — а может быть, и последняя — попробовать знаменитые русские лакомства. В тягучие утренние часы Козлов едва сдержался, чтобы не ударить молодого капитана, украдкой взявшего с тарелки недоеденную американцами еду.
«Да, — снова сказал себе Козлов, — американцами есть за что восхищаться. Даже завидовать. Но их невозможно любить».
Полковник Тейлор произвел на него впечатление классического американского боевого командира, несмотря на всю необычность его биографии. Он казался деловым, бесчувственным, бессердечным до жестокости. Даже его изуродованное шрамами лицо было лицом воина, лицом индейского вождя, разукрашенным для устрашения врагов. Козлов всегда скованно чувствовал себя в присутствии Тейлора, вечно ожидая, что тот вдруг вскинется и обвинит его в неточности или медлительности перевода или прямо в лицо назовет его лжецом. Как правило, Козлов выделялся среди других офицеров самообладанием, удачливостью, щедростью на обещания и раскованностью в присутствии генералов и прочего высокого начальства. Но этот Тейлор обладал даром выбивать его из колеи одним случайным взглядом. Высокий человек со шрамами из детских кошмарных снов. При всей своей серьезности, американский полковник оставался неизменно вежлив, даже предупредителен. Однако Козлов всегда чувствовал при нем, что вот-вот совершит что-то невообразимо глупое или смешное.
Козлов в свое время ознакомился с секретным досье на Тейлора. Родился в апреле 1976 года. Окончил в 1997 году Военную Академию США. Занимался легкой атлетикой, показывал прекрасные результаты в беге. Отличный наездник. Учился хорошо. Ветеран злосчастной африканской кампании, проделавший почти легендарный переход по диким районам Заира. Перенес болезнь Рансимана, сохранив здравый ум, но оставшись с многочисленными шрамами. От пластической операции отказался. Тут Козлов запнулся, вспомнив о своих собственных молодой жене и ребенке, что умерли без должной медицинской помощи, без лекарств. Снова перед его мысленным взором предстали их воспаленные глаза, полные укора.
Потом их образ ушел, оставив только боль, гораздо более острую, чем от его больных зубов.
Тейлор не женат. Молодым лейтенантом, до Заира, он здорово погулял, но шрамы на лице положили решительный конец его любовным похождениям.
Козлов мысленно перелистал страницы досье. Да, еще, конечно, была та маленькая шлюшка, сотрудница Объединенного разведывательного управления. Женщина, переспавшая в Вашингтоне со всеми, кроме сотрудников советского посольства. Но это произошло в жизни Тейлора совсем недавно, и, несмотря на шутки и сплетни, гулявшие по Вашингтону, Козлов сомневался, чтобы такая интрижка могла привести к чему-то серьезному. Он не мог себе представить, чтобы какую-нибудь, пусть даже самую легкомысленную, женщину могло связывать с Тейлором больше, чем несколько часов его нескладной жизни. И даже тогда им пришлось бы первым делом выключить свет.
Но если карьера Тейлора-любовника оказалась короткой, то как солдат он завоевал внушительную репутацию. Аскет в личной жизни. Не курит, пьет мало. Фанатичный спортсмен, хотя по природе не атлет. Не охотник, не рыболов, хотя якобы увлекается альпинизмом. При всей своей внешней свирепости, умен и интеллигентен. Для американца очень хорошо начитан. Помимо профессиональной литературы любит на досуге почитать классическую американскую прозу, особенно Марка Твена, Мелвилла, Хемингуэя и Роберта Стоуна. Против списка его любимых книг стоит карандашная пометка — все они об изгоях, об одиночках. Получил научную степень в области электроники и теории информатики — хотя вышеперечисленные науки не входят в число его личных интересов.
Его обошли стороной все кампании по сокращению штатов, так обескровившие армию США. В годы эпидемии болезни Рансимана командовал сначала воздушно-десантной ротой, а потом батальоном в Лос-Анджелесе, где он одновременно подтвердил свою репутацию отличного солдата, выучил испанский язык и написал критический разбор американской интервенции в Заире, такой безжалостный, что его чуть не уволили. В конечном итоге, однако, дело кончилось его внеочередным повышением в чине. Кадровая политика в американской армии — вещь совершенно непредсказуемая.
Тейлор принимал активное участие в военной реформе армии США, когда вновь взвились знамена былых десантных полков, теперь сменивших прежние тяжеловесные, малоподвижные дивизии и корпуса. Крупный специалист в области тяжелых вооружений и соответствующих военных технологий, Тейлор тем не менее получил назначение в Мексику, где командовал оперативной группой. Тогда США пытались остановить войну, пылавшую у их южных границ. Прибыв на место вскоре после бойни в Тампико, Тейлор воспользовался недавно введенным правом контроля над прессой, для того чтобы не допускать журналистов в район своих операций — сперва в Сан-Мигель де Альенде, а позже, при очередном повышении, — в Гвадалахару. Эта часть досье была испещрена вопросительными знаками — аналитики ГРУ пытались понять секрет его успеха. Он нарушал все правила, поступал вопреки всяким ожиданиям и завоевал славу беспощадного мастера горных боев. Его подчиненные применяли и вертолетные десанты, и всеми позабытые кавалерийские налеты и один за другим уничтожали отряды мятежников, многие из которых мало чем отличались от обычных банд, в то время как другие представляли собой патриотические силы, вооруженные с помощью японцев. Как правило, его очень хорошо принимало местное население, хотя, по идее, оно должно было поддерживать повстанцев. Никто из советских аналитиков так и не решил это диалектическое уравнение.
Этот убийца, любитель хороших книг, этот изуродованный шрамами человек, ставший идеальной военной машиной, вернулся в США, чтобы принять командование над только что реорганизованным и переоснащенным Седьмым десантным полком, размещенным в Форте Райли, штат Канзас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Только с американцами генерал Иванов еще говорил так, словно он действительно командовал боевым фронтом, со всеми его передовыми и тыловыми частями, когда на самом деле там давно уже господствовала полная анархия.
Козлов потрогал языком гнилой корень клыка. Надо признать, американцы проявили полную готовность к сотрудничеству. Едва генерал Иванов официально передал одобренную Москвой просьбу о немедленной помощи, как американский полковник попросил разрешения связаться с начальством. Еще раньше, конечно, пожелание уже прошло по правительственным каналам, и Козлов со смешанным чувством наблюдал, как американские штабные офицеры просто-напросто раскрыли серый чемоданчик, напичканный электроникой, и, стуча по клавишам, начали прямой диалог с Вашингтоном. Ни антенну не стали вытягивать, ни подключили внешний источник питания. При этом они вели себя так безразлично, словно достали простую зажигалку. Именно это безразличие, даже сильнее, чем нарочитая демонстрация их превосходства, унизило советских офицеров, подчеркнув лишний раз их безнадежное отставание в технике. Козлову на миг показалось, будто он живет в стране, где время остановилось.
Американский полковник даже не пытался приводить доводы в пользу нежелательности преждевременного вступления в бой. Не пробовал он и торговаться с целью улучшить свое положение. Он просто провел сеанс связи с начальством, причем ни одна эмоция не отразилась на его лице, и через пятнадцать минут обратился к генералу Иванову:
— Вашингтон дал добро.
И началось лихорадочное планирование.
Все новые американские штабисты появлялись из закоулков промышленного комплекса.
Теперь, в ранние утренние часы, герметичный штабной пункт насквозь пропах запахом русских сигарет и немытых тел. Все, даже лощеные американцы, выглядели измотанными и усталыми и говорили медленнее, более короткими фразами. Оба штаба, совершенно по-разному устроенные, изо всех сил старались проработать бесчисленное количество мелочей, могущих возникнуть в ходе совместной операции. Казалось, дым шел от карандашей и ручек, маркеров и клавишей компьютеров, пока их владельцы изобретали наилучший план, как доставить американский полк на поле боя за тридцать шесть часов.
Формально переводчиков имелось достаточно.
Но скоро стало ясно, что языковой барьер удавалось преодолеть не всегда. То и дело Козлова звали, чтобы он лично помог разобраться в оперативной терминологии или в графической документации, и он опасался, как бы самому не допустить роковую ошибку. Выходцев из южных штатов США понять было особенно трудно, а проще всего, как ни странно, оказалось с израильским наемником — начальником оперативного отдела, — который говорил на классически правильном английском.
Большую часть своей карьеры офицера ГРУ Козлов изучал американцев. Даже работая со строевыми офицерами в рамках новейшей программы Академии имени Фрунзе для элиты Советской Армии, он старался держать в поле зрения авантюрные действия армии США в Латинской Америке. Он стремился ухватить суть политики Соединенных Штатов и понять, почему их военные так непохожи на русских. Много лет назад он, как и все его друзья-лейтенанты, радовался унизительному поражению США в Африке. Конечно, вышестоящее командование не осознало тогда истинного значения тех событий. Пользуясь словами английского поэта, они не поняли, по ком звонит колокол. И вот теперь весь мир перевернулся. Но Козлов обнаружил, что, по крайней мере, тип американского военного, каким он его себе представлял, остался неизменным. В этих офицерах, склонившихся над картами и переносными компьютерами, при всей их непохожести друг на друга, было много общего: все агрессивные до грани безрассудства, не теряющиеся при неожиданных переменах обстановки, нетерпеливые в работе с мелкими деталями, внешне открытые, но, по сути, довольно замкнутые, слабые теоретики, но прирожденные безжалостные бойцы, не боящиеся спорить даже с начальством и не прячущиеся от ответственности, которой советский офицер постарался бы избежать. Все они настолько привыкли к изобилию как своих личных вещей, так и военного оборудования, что не замечали маленьких жертв и огромных усилий со стороны других. Прекрасный пример — сегодняшнее угощение. Несмотря на сложнейший момент, советское командование не пожалело сил, чтобы привезти американским офицерам исключительные деликатесы. Даже самые видавшие виды советские офицеры не поверили своим глазам при виде изобилия, разложенного на столах в углу штабной комнаты. Цель, конечно, была поразить американцев. Но кроме того — искренне подчеркнуть глубину и самоотверженность русского гостеприимства. Однако американцы едва посмотрели на пищу. Долгие часы она простояла нетронутая под пораженными взглядами советских офицеров. И только когда генерал Иванов лично подвел к столу американского полковника — буквально притащил его туда, — несколько американцев оторвались от своих карт и приборов, чтобы пару раз отщипнуть от того и от этого.
Козлов кожей чувствовал унижение, граничившее с настоящей физической болью, которое испытывали все советские офицеры, ожидая, когда американцы наконец наклюются за столом, оставив его после себя в таком состоянии, что к нему было уже стыдно подходить. И тогда, с виноватым видом, советские офицеры стали бочком подбираться к деликатесам. Козлов подозревал, что для некоторых из младших офицеров сегодня представилась первая в жизни возможность — а может быть, и последняя — попробовать знаменитые русские лакомства. В тягучие утренние часы Козлов едва сдержался, чтобы не ударить молодого капитана, украдкой взявшего с тарелки недоеденную американцами еду.
«Да, — снова сказал себе Козлов, — американцами есть за что восхищаться. Даже завидовать. Но их невозможно любить».
Полковник Тейлор произвел на него впечатление классического американского боевого командира, несмотря на всю необычность его биографии. Он казался деловым, бесчувственным, бессердечным до жестокости. Даже его изуродованное шрамами лицо было лицом воина, лицом индейского вождя, разукрашенным для устрашения врагов. Козлов всегда скованно чувствовал себя в присутствии Тейлора, вечно ожидая, что тот вдруг вскинется и обвинит его в неточности или медлительности перевода или прямо в лицо назовет его лжецом. Как правило, Козлов выделялся среди других офицеров самообладанием, удачливостью, щедростью на обещания и раскованностью в присутствии генералов и прочего высокого начальства. Но этот Тейлор обладал даром выбивать его из колеи одним случайным взглядом. Высокий человек со шрамами из детских кошмарных снов. При всей своей серьезности, американский полковник оставался неизменно вежлив, даже предупредителен. Однако Козлов всегда чувствовал при нем, что вот-вот совершит что-то невообразимо глупое или смешное.
Козлов в свое время ознакомился с секретным досье на Тейлора. Родился в апреле 1976 года. Окончил в 1997 году Военную Академию США. Занимался легкой атлетикой, показывал прекрасные результаты в беге. Отличный наездник. Учился хорошо. Ветеран злосчастной африканской кампании, проделавший почти легендарный переход по диким районам Заира. Перенес болезнь Рансимана, сохранив здравый ум, но оставшись с многочисленными шрамами. От пластической операции отказался. Тут Козлов запнулся, вспомнив о своих собственных молодой жене и ребенке, что умерли без должной медицинской помощи, без лекарств. Снова перед его мысленным взором предстали их воспаленные глаза, полные укора.
Потом их образ ушел, оставив только боль, гораздо более острую, чем от его больных зубов.
Тейлор не женат. Молодым лейтенантом, до Заира, он здорово погулял, но шрамы на лице положили решительный конец его любовным похождениям.
Козлов мысленно перелистал страницы досье. Да, еще, конечно, была та маленькая шлюшка, сотрудница Объединенного разведывательного управления. Женщина, переспавшая в Вашингтоне со всеми, кроме сотрудников советского посольства. Но это произошло в жизни Тейлора совсем недавно, и, несмотря на шутки и сплетни, гулявшие по Вашингтону, Козлов сомневался, чтобы такая интрижка могла привести к чему-то серьезному. Он не мог себе представить, чтобы какую-нибудь, пусть даже самую легкомысленную, женщину могло связывать с Тейлором больше, чем несколько часов его нескладной жизни. И даже тогда им пришлось бы первым делом выключить свет.
Но если карьера Тейлора-любовника оказалась короткой, то как солдат он завоевал внушительную репутацию. Аскет в личной жизни. Не курит, пьет мало. Фанатичный спортсмен, хотя по природе не атлет. Не охотник, не рыболов, хотя якобы увлекается альпинизмом. При всей своей внешней свирепости, умен и интеллигентен. Для американца очень хорошо начитан. Помимо профессиональной литературы любит на досуге почитать классическую американскую прозу, особенно Марка Твена, Мелвилла, Хемингуэя и Роберта Стоуна. Против списка его любимых книг стоит карандашная пометка — все они об изгоях, об одиночках. Получил научную степень в области электроники и теории информатики — хотя вышеперечисленные науки не входят в число его личных интересов.
Его обошли стороной все кампании по сокращению штатов, так обескровившие армию США. В годы эпидемии болезни Рансимана командовал сначала воздушно-десантной ротой, а потом батальоном в Лос-Анджелесе, где он одновременно подтвердил свою репутацию отличного солдата, выучил испанский язык и написал критический разбор американской интервенции в Заире, такой безжалостный, что его чуть не уволили. В конечном итоге, однако, дело кончилось его внеочередным повышением в чине. Кадровая политика в американской армии — вещь совершенно непредсказуемая.
Тейлор принимал активное участие в военной реформе армии США, когда вновь взвились знамена былых десантных полков, теперь сменивших прежние тяжеловесные, малоподвижные дивизии и корпуса. Крупный специалист в области тяжелых вооружений и соответствующих военных технологий, Тейлор тем не менее получил назначение в Мексику, где командовал оперативной группой. Тогда США пытались остановить войну, пылавшую у их южных границ. Прибыв на место вскоре после бойни в Тампико, Тейлор воспользовался недавно введенным правом контроля над прессой, для того чтобы не допускать журналистов в район своих операций — сперва в Сан-Мигель де Альенде, а позже, при очередном повышении, — в Гвадалахару. Эта часть досье была испещрена вопросительными знаками — аналитики ГРУ пытались понять секрет его успеха. Он нарушал все правила, поступал вопреки всяким ожиданиям и завоевал славу беспощадного мастера горных боев. Его подчиненные применяли и вертолетные десанты, и всеми позабытые кавалерийские налеты и один за другим уничтожали отряды мятежников, многие из которых мало чем отличались от обычных банд, в то время как другие представляли собой патриотические силы, вооруженные с помощью японцев. Как правило, его очень хорошо принимало местное население, хотя, по идее, оно должно было поддерживать повстанцев. Никто из советских аналитиков так и не решил это диалектическое уравнение.
Этот убийца, любитель хороших книг, этот изуродованный шрамами человек, ставший идеальной военной машиной, вернулся в США, чтобы принять командование над только что реорганизованным и переоснащенным Седьмым десантным полком, размещенным в Форте Райли, штат Канзас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94